Глава 2
Блестящее падение
Не будь яда, не было бы и противоядия.
Джованни Пико делла Мирандола
(1463–1494)
1990, 17 февраля, Москва
Анна никогда не забудет тот белый, бодрящий, блестящий зимний вечер, когда мама взяла её с собою на один из открытых катков, которых, несмотря на перестройку и общее неустройство, в Москве в ту зиму залили много. Музыка и звуки голосов казались Ане какими-то особенно громкими и радостными. Разноцветные огни прожекторов, закреплённых высоко на столбах и привлекавших стайки кружащихся в танце снежинок, делали воздух сказочно-волшебным, словно заряжали его светящимся электричеством.
Аня бывала на катке и прежде, но кататься толком не умела. Вообще, сама себе Аня казалась неуклюжей. Она помнит, как стояла в тот вечер на льду, а руки в коричневых вязаных рукавичках никак не хотели отпускать забор, окружавший каток. Она стояла и смотрела, как острым металлом коньки катающихся нарезают на льду причудливые геометрические узоры.
— Аня! — услыхала она волшебный голос, и в тот же момент сноп серебряных искр осыпал её с ног до головы. Красивая молодая женщина в голубом спортивном костюме, резко затормозившая в полуметре от Анны, была её мама, Света. Анна не могла не восхищаться её красотой и свежестью. Она была совсем иной, чем родители других девочек, которых знала Анна.
— Давай скорее руку! — мама была весела, и её голос звучал по-мальчишески задорно.
— Не бойся! — Анина рука в рукавичке оказалась в маминой ладони. — Держись!
Анна разжала вторую ладонь, которая была всё ещё на заборе, и её тело начало двигаться, набирая скорость, смешиваясь с другими людьми, сливаясь с весёлой и беззаботной толпой. Здесь, на катке, всё, казалось, дышало надеждой на светлое будущее. Это был юбилейный, 1990-й, год, и Ане было девять лет. Казалось, что впереди её ожидала яркая и интересная жизнь, такая же весёлая и праздничная, как этот каток.
— Молодец, молодечик, Анечка! — слышался мамин голос. — Ты прямо прирождённая фигуристка. Если захочешь, сможешь стать чемпионкой мира, как Ирина Роднина.
Слова матери ободрили Аню. Она летела над ледяной гладью — быстрее и быстрее, навстречу слепящим огням, и чувствовала, как всё вокруг неё движется. По улицам мчались, сигналя и рыча, автомобили, планеты стремительно неслись по своим орбитам, обусловленным притяжением и инерцией, и так же, как они, отдавшись законам Вселенной и забыв про себя, Анна двигалась теперь грациозно и правильно, под звуки волшебной музыки Чайковского в колючем, хрустящем воздухе, наполненном неисчислимым количеством искрящихся снежинок и микроскопической и ледяной пылью, кружащей Ане голову. Ей казалось, что всё в этом мире происходит не случайно, и с восхищением она отдалась этой нечаянной радости. Пока она будет катиться, пока сохранит своё равновесие, всё в этом мире будет идти хорошо, говорила она сама себе. Если же она потеряет равновесие и упадёт, то небеса свернутся, как свиток, и звёзды падут с неба, как падали снежинки. Но зачем ей останавливаться? Она будет катиться и катиться ; вечно! В первый раз в своей жизни Анна прикоснулась к самой непостижимой математической величине ; к бесконечности. Даже если эта бесконечность и длилась всего лишь мгновение.
Мама уже давно отпустила руку Ани, но девочка продолжала двигаться так же легко и свободно. На этот раз чудо жило в ней автономно, и Аня чувствовала себя так, как, должно быть, чувствуют молодые орлята, когда в первый раз им удалось поймать под крылья ветер. В этот миг Анна испытала чувство полного, фундаментального счастья, будто чья-то невидимая рука коснулась скрытых струн её души, и дрожание этих струн наполнило всё её тело дрожью, пустило его в резонанс. Только могло ли тело это выдержать? Могло ли тело вместить сразу столько радости? Радости, которой хватило бы, наверное, на двадцать жизней. Анна не знала более, спит она или бодрствует, в сознании или вне его. Она уже не видела катка, праздничную толпу, и даже яркий свет прожекторов как-то потускнел в сравнении с её радостью. Она поднималась все выше и выше в свинцовое московское небо к манящей дальней звезде, которая была, как ни странно, одна на всём бескрайнем небе…
Пробуждение пришло неожиданно, но реальность встретила маленькую Аню другим сладким видением. Аня смотрела прямо в чьи-то глаза, всматривалась в лицо, которое показалось ей совершенно удивительным. Аня так и не смогла вспомнить, как оно выглядело, было ли это лицо мужчины или женщины. «Может, это ангел?» — подумалось ей. Аня не могла поверить, что не спит, и прикрыла глаза. Когда она их открыла, лица больше не было. Она видела людей, стоящих вокруг неё, как деревья в лесу, и поняла, что лежит на льду.
— Ты в порядке, Анечка? — это был голос ее мамы. Может, это ее лицо Аня видела только что? Нет, это было другое лицо. Мамино лицо было буднично, казалось почему-то очень взволнованным и даже испуганным.
Аня прослезилась, но ничего не могла сказать.
— Тебе больно? — в глазах матери она видела страх. Аня не понимала, о чём беспокоится, чего боится мама. Ведь всем на свете должно быть так хорошо! Всё на свете так здорово и так правильно! Неужели взрослые этого не видят?
— Я в порядке, мамочка, — сказала Аня.
— У тебя что-нибудь болит? — спросила мама, помогая ей подняться.
— Да нет же, — улыбнулась Аня. Окружающие к тому времени поняли, что «скорую помощь» вызывать не надо, и влились назад в пёструю шумящую толпу. Мама увела Аню домой, потому что все говорили, что упала девочка прямо на спину, ударившись головой об лёд.
Утром мама повела Аню в больницу, к травматологу, кустистые брови которого Анна помнила со времён вывихнутой год назад руки. Травматолог, к Аниной радости, на этот раз ничего дёргать не стал, а послал её к неврологу.
— А там ничего не будут дёргать? — спросила девочка, прощаясь с пушистыми бровями.
— Не будут, — губы пожилого доктора растянулись в неожиданно доброй улыбке. — За голову тебя никто не будет дёргать. Но надо посмотреть, что в ней происходит. Нет ли там сдвигов?
— А если там есть эти сдвиги, — поинтересовалась Аня, — что тогда будет?
— Тогда будем тебя лечить, — уверил её доктор.
— Вы? — Анна посмотрела на него в недоумении.
— Нет, я только кости вправляю, — засмеялся он. — Мозги вправляют другие.
Невролог сделал Анне энцефалограмму мозга, а потом долго и задумчиво исследовал график с десятком прыгающих вверх-вниз линий и пришёл к заключению, что есть необычные волны мозговой активности ; особенно в те периоды, когда он заставлял Анну учащённо дышать. Травма была незначительной, но в результате обследования оказалось, что Анна страдает одной из форм лобной эпилепсии.
— Есть сотни разновидностей эпилепсий, — объяснял пожилой нейрохирург, обследовавший Аню в течение следующей недели. — У Анны, я могу с уверенностью сказать, детская абсансная эпилепсия.
— Детская эпилепсия? — недоумённо воскликнула Светлана.
— Да, детская, — кивнул доктор. — Она может пройти, а может остаться на всю жизнь. Скажи-ка мне, Анечка, ты помнишь, как упала?
Анна помотала головой.
— И как ты себя чувствовала в тот момент?
— Хорошо, — ответила она. — Я чувствовала себя очень хорошо. Было так весело! Я научилась кататься — у меня хорошо получалось.
— А потом? — поинтересовался доктор. — Что случилось потом?
— Потом? — Аня стала припоминать. — Потом мне будто приснился сон — очень прекрасный сон… А затем я проснулась, и надо мною стояла мама. Мне было совсем-совсем не больно.
— Вот видите, — вздохнул доктор. — Человек с данной формой эпилепсии может, так сказать, заснуть на ходу — и, возможно даже, как говорит Анечка, видеть сны.
Правда, насколько мне известно, сами больные никогда не припоминают ни своих снов, ни чего-либо странного в своём поведении. Возможно, Анечка запомнила свой сон только потому, что её от него в буквальном смысле слова разбудили.
Он объяснил Светлане, что причина кроется в генетике человека и что примерно один из пятидесяти тысяч человек страдает этой редкой разновидностью болезни.
— Обычно абсансная эпилепсия не представляет никакой опасности, — добавил он, успокаивая Светлану. За эту неделю он успел привязаться к красивой маме и её дочке. — Но приступ может застигнуть больного за управлением транспортным средством, например, или на улице, в потоке движения… Понимаете, о чём я говорю?
— Приступы? — Светлана побледнела.
— При детской абсансной эпилепсии человек не падает на землю, не трясётся, не теряет сознания, — постарался успокоить её доктор. — Окружающие обычно даже не замечают, что у человека приступ и что на какие-то секунды, реже — минуты, его просто… нет.
— Как это ; нет? — не поняла Светлана.
— А вот так: человек как бы есть, и дышит, и сидит, — а его там нет. Он ничего не видит, ничего не слышит, не воспринимает. А потом вдруг возвращается, как ни в чём не бывало, и даже сам не знает, что с ним было что-то не то.
Светлана со страхом подумала о том, что может случиться с её дочерью, если приступ застанет её в самое неподходящее время в самом неподходящем месте. Её разгорячённая фантазия рисовала перед ней сцены одна мрачнее другой.
— И каков же прогноз болезни? — спросила она, наконец собравшись с силами.
— Прогноз достаточно оптимистический, — поспешил заверить её доктор. — Около семидесяти процентов страдающих от детской абсансной эпилепсии к семнадцати–восемнадцати годам полностью от неё излечиваются. Но есть одна закономерность… — добавил он нерешительно.
Светлана внимательно смотрела в серые, немного мутные глаза доктора.
— Обычно вылечиваются те, у кого эпилепсия проявилась до девятилетнего возраста, — констатировал врач. — Ваша девочка находится в категории повышенного риска, и очень важно, чтобы мы сделали всё для снижения опасностей. Возможно, эпилепсия у неё уже не первый год. Её трудно, иногда невозможно бывает увидеть, распознать.
Светлана вспомнила, что не раз замечала, как Аня тихонько сидела, в задумчивости глядя в одну точку. В такие минуты она её старалась не беспокоить. Сейчас она жалела об этом. Вспомнила она и об Аниной привычке все считать, которая раньше казалась Светлане забавной. Аню иногда как будто заклинивало на цифрах, она cловно проваливалась в другой мир.
— А остальные тридцать процентов? — спросила Светлана. — Что бывает с ними?
— Они живут с этим всю жизнь, — ответил доктор. — Притом, — добавил он доверительно, — ряд специалистов связывают это заболевание с наличием у человека особенных интеллектуальных способностей. Например, есть такой известный американский психиатр, Дэвид Биэр ; «медведь» по-русски. Ведущий эксперт в изучении лобной эпилепсии. Он пишет, что повышенная активность определённых участков мозга, как в случае с детской абсансной эпилепсией, играет важную роль в развитии творческого мышления. Он даже заявляет, что лобная эпилепсия может заставить человека пуститься на поиски таких величин, которые люди именуют истиной, или красотой, или славой. Я назову вам несколько имён людей, страдавших этим заболеванием. Это и Юлий Цезарь, и Бонапарт, и Ван Гог, Чайковский, Достоевский, Бетховен…
— Это всё хорошо, — прервала его Светлана. — Но все эти люди не жили в век автомобиля.
Она хотела лучше иметь синицу в руках — видеть дочь в здравии, — чем журавля гениальности в небе. Доктор был с нею совершенно согласен и прописал девочке препараты, которые должны были подавлять эпилептические приступы.
Отныне главным врагом Анечки сделался фенобарбитал, приняв который она уже не могла ни на чём сосредоточиться, ходила усталая и страшно хотела спать. Но более всего Аню угнетало то, что она совершенно не чувствовала себя больной и не понимала, в чём её болезнь проявлялась и от чего её лечат. Аня не понимала, почему она, когда не принимала таблеток, чувствовала себя так хорошо, и почему, приняв лекарства, едва волочила ноги.
У матери тоже ответов не было. Она всё чаще вспоминала чеховского «Чёрного монаха», главный герой которого также страдал определённым психическим расстройством, но, несмотря на это, был счастлив, влюблён, умён и плодотворен. Когда же болезнь удалось всё-таки вылечить, человек этот лишился любви, радости, а впоследствии — ума и жизни.
Аня долгое время жила в притуплённом полусне, с которым в конце концов совершенно свыклась. Она успела сделаться посмешищем для всего двора и школы, потеряв при этом и без того немногих друзей. Дети смеялись ей вслед, а некоторые умники, завидя её, падали на землю и изображали не то приступ эпилепсии, виденный по телевизору, не то припадки бесноватого. Анна слышала, как бывшие её подруги хихикают за её спиной, называют дурой. Она оказалась вытолкнутой за пределы повседневного человеческого мира. Там она и повстречала человека, который давно уже жил за этими пределами, и жил неплохо, — своего нового репетитора, мамину подругу тётю Майю.