Конкурс Копирайта -К2
Задание по фрагменту 5
Период действия – полный день.
ГГ многое пережил, физически страдает, но морально окрылен. Намеревается стать свободным человеком (свободным от геморроя в переносном смысле). Это основной вектор развития образа ГГ.
ГГ и сопалатники ведут разговоры о жизни. Попробуйте себя в диалогах.
Срок отправки – 5.04 вечером по московскому времени
***
Объем 10 384
***
Из реанимации Николая Петровича привезли глубокой ночью, и, едва перевалившись на ставшую почти родной койку, он мгновенно отключился.
Пробуждение же его вышло каким-то излишне резким, но легким: он просто открыл глаза и внезапно понял, что выспался.
Давненько такого с ним уже не случалось...
От долгого лежания в позе подстреленного фазана всё тело затекло и теперь нещадно ныло. Но даже это досадное неудобство не смогло побороть то ощущение окрыляющей свободы, с которым он проснулся.
Операция прошла успешно, долгожданное избавление от ненавистной «занозы» в заднице, надоевшей ему хуже горькой редьки, состоялось, и теперь его душа пела в унисон со звонкими трелями ранних птах, доносившимися с улицы.
«Как же всё-таки жить хорошо,» — неожиданно подумалось ему, и, почувствовав легкое дуновение ветерка на уже как три дня небритой щеке, Николай Петрович всем своим существом потянулся навстречу этому бесхитростному явлению природы. Повернув голову в сторону распахнутого настежь окна, он чуть приподнялся на локтях и... Успев лишь на секунду зацепиться взглядом за сонно ползающие по темным листьям каштана, золотисто-розовые лучи восходящего солнца, со стоном повалился обратно на постель: как показала практика, жить — не только хорошо, но иногда ещё и очень больно.
«Врешь, не возьмешь! Двадцать лет геморроем мучился... И что ж, теперь, когда его уже нет, перед самым финишем взять и сойти с дистанции? Нет, я ещё побарахтаюсь! Я вам всем ещё кузькину мать покажу!» — мысленно пообещав эту страшную кару неведомым оппонентам, Николай Петрович сцепил зубы и осторожно начал переворачиваться на спину...
К его несказанной радости сей «полуритбергер» оказалось исполнить вовсе не так уж сложно. Болезненно скривившись, он во весь рост вытянулся на кровати и облегченно выдохнул. Нет, дискомфорт в заднице, конечно, ощущался очень даже явственно, но вполне терпимо.
Кое как скомкав под головой неудобную подушку, Николай Петрович огляделся.
Нежный, прозрачно-хрупкий полумрак, царящий в палате на момент его пробуждения, уже растворился в теплом утреннем свете, раскрасившем стены просторной комнаты в розовые тона. Все его соседи ещё спали. Тишину нарушала лишь бойкая перекличка устроившихся на карнизе воробьев, да ритмичный аэродинамический микс разноголосого храпа, доносящегося с трех занятых коек. На остальных двух кроватях по прежнему красовались голые матрацы.
Николай Петрович потянулся к своей тумбочке за «Доктором Живаго», и в это же мгновение пронзительно зазвонил его мобильник. Выпустив из рук книгу, он поспешно схватил визгливо дребезжащее средство связи и, прижав его к уху, услышал расстроенный голос жены: к сожалению, она сможет навестить его только вечером, так как днем ей обязательно надо быть на работе в связи с приездом какой-то важной комиссии.
У Николая Петровича же, напротив, это известие не вызвало никакого сожаления — навязчивая забота Карины в последнее время стала его откровенно доставать.
Закончив разговор с женой, он обвел взглядом заспанные физиономии с разной степенью раздражения смотревших на него сопалатников. Мелькнула мысль, что за устроенный им ранний подъём, наверное, следовало бы перед ними извиниться, однако, неожиданно для самого себя он просто вежливо произнес:
- Доброе утро.
- И тебя туда же, — поприветствовал его с кряхтением поднявшийся с кровати и медленно поковылявший в направлении санузла Степанов.
- Доброе, — равнодушно откликнулся и вновь закрыл глаза Аскольд.
- Утро добрым не бывает, — с умным видом изрек Толян. Он заложил руки за голову и с любопытством уставился на Николая Петровича: — Петрович, ну хоть поделись впечатлениями с нами, если уж разбудил. Расскажи, как там тебя эти доктора-живаги резали.
Николай Петрович слегка растерялся от такой формулировки, но, тем не менее, решил ответить.
- Да что там рассказывать? Я ведь почти ничего и не чувствовал, всё как в тумане... А вчерашний день проспал почти полностью. Сны всякие дурацкие снились, — он внутренне содрогнулся при воспоминании о катании на аналоге американских горок по красному туннелю вместе с китайским мушкетером в сиреневых шлепанцах и решил, что откровенничать на эту тему не стОит. — Вот даже, как жена ко мне вчера приходила, смутно помню...
- Петрович, ну чего ты прям как неродной? — не унимался его говорливый сосед. — Я ж не об этом тебя спрашиваю. Про «поскользнулся, упал, очнулся — гипс» мы все в курсе, эт как раз понятно: тебе ж наркоз вкатили. Я про другое: как ты себя теперь ощущаешь? Тебе хоть полегчало опосля операции-то?
Начавший и его тоже задалбывать своей неуёмной активностью Толян, сам того не подозревая, затронул очень животрепещущую для Николая Петровича тему. Ведь ему и впрямь уже стало казаться, что эта операция внесла изменения не только в его организм, но и во всю последующую жизнь. По крайней мере, так ему хотелось думать... И потому, несмотря на тон, которым был задан вопрос, Николай Петрович отозвался на него со всей серьёзностью:
- Вы не поверите, мужики, сегодня словно другим человеком проснулся. Прооперированная жопа болит, а я лежу и думаю: «До чего ж на свете жить хорошо!». И ведь, что характерно, раньше я тоже вроде как неплохо жил, а теперь вдруг понял, что это только видимость нормальной жизни была, а на деле — геморрой сплошной.
Каким-то непривычно внимательным взглядом окинул его вернувшийся на свою койку Степанов; повернув голову, непонимающе уставился на Николая Петровича вроде бы дремавший до этого Аскольд, а в свою очередь направившийся к сортиру Толян остановился и заржал:
- Ну ты, блин, даёшь, Петрович! Мож ты из этих самых... ну, мазохистов, которые? Только до того, как тебя резать не начали, просто сам об этом и не знал?
- Ты, Толян, иди, куда шел, раз ни хрена не понимаешь. Человек тебе душу, можно сказать изливает, а ты... — тихо и очень спокойно сказал тяжело откинувшийся на подушку Степанов и, дождавшись щелчка захлопнувшейся за Толяном двери, продолжил: — Николай Петрович, да не обращай ты внимания на этого балабола.
- А я вот, например, совершенно не понимаю, как вы раньше этого не замечали, — подал голос окончательно проснувшийся Аскольд. Он достал из своей тумбочки пластиковую бутылку «Аква Минерале», свинтив с неё крышку, сделал глоток и снова посмотрел на Николая Петровича: — Как вообще можно не осознавать, что в твоей жизни всё идет не так?
- Ты, молодой человек, сейчас этого и не поймешь. Вот лет через десять-пятнадцать, может, и начнешь в таких вещах разбираться, — отрезал Степанов. — Тут вот какая штука получается: на своей шкуре пока всё это не прочувствуешь, не поймешь. Со мной тоже так было. Жил себе и жил, а потом оглянулся... Зачем жил, для чего? И жил ли вообще? Кризис среднего возраста, мать его! Но, правда, он быстро проходит. Вместе со средним возрастом... А у тебя, Николай Петрович, как раз сейчас возник когнитивный диссонанс на фоне этого самого экзистенциального кризиса.
Присосавшийся к бутылке с водой Аскольд после этих слов внезапно поперхнулся, вылив на себя добрую часть «Аква Минерале», а у Николая Петровича от столь неожиданного пассажа из уст Степанова на некоторое время отнялся дар речи. И неизвестно, чем закончился бы этот разговор, если б в палату в это самое мгновение не впорхнула медсестричка Наташа.
- Утро доброе! Оо-о, как вы все сегодня рано проснулись! — заразительно улыбнулась она и, вручив градусник занявшему своё место Толяну, направилась к кровати Аскольда. — А с вами что произошло? Почему вы весь мокрый?
- Да это я после утренней разминки душ принимал, но, заслышав ваши шаги, Наталья, так и примчался в палату, не успев вытереться, — ласково улыбнулся ей в ответ юноша.
- Ну-ну, чистота — залог здоровья. Вы только с утренними разминками не переусердствуйте, — весело парировала сестра. Она передала градусник Степанову и повернулась к Николаю Петровичу: — Как ваше самочувствие после операции? Вы, Николай Петрович, такой шутник, оказывается. По вам так сразу и не скажешь...
Рука Николая Петровича застыла на полпути, не донеся градусник до места назначения. В горле мгновенно пересохло.
- Кхм, кхм... Чего это по мне не скажешь... так сразу?
- Ну... что вы такой общительный. Вы градусник в подмышку-то вставьте, — насмешливые карие глаза скользнули по его лицу, и вдруг Наташа, ойкнув, прижала ладошку к губам: — Вы, что ж, совсем ничего не помните?
- Простите, не помню ЧЕГО? — окончательно растерялся Николай Петрович.
- Вот хохма! — звонко рассмеялась девушка. — Да, анестезиолог наш, видно, на славу расстарался! Вы только не удивляйтесь, когда Лиля к вам сегодня заглянет.
Вспомнив горластую Лилю, Николай Петрович слегка побледнел.
- А что, я ей чего-нибудь не то сказал? Или...
- Да не волнуйтесь вы так, — всплеснула руками Наталья. — Сама-то я не слышала, конечно, но, если судить по рассказу новенькой из оперблока, вели вы себя очень даже прилично. Ну, комплиментов ей и сестричкам из реанимации наговорили, анекдотами и веселыми случаями из вашей жизни всех посмешили... И всё. Лилька, правда, говорит, что вы в любви ей признавались. Хотя, раз вы ничего не запомнили, врет, наверное. А вообще сегодня в сестринской все только о вас и говорят... Так, что-то заболталась я с вами, а у меня ещё три палаты!
Когда, шустро собрав градусники, она исчезла за дверью, Николай Петрович ощутил на себе любопытные взгляды трёх пар глаз.
- Ну ты, блин, даёшь, Петрович! — повторился Толян.
Степанов, вздохнув, покрутил головой и, усмехнувшись, резюмировал:
- А знаешь, Николай Петрович, ошибся я, наверное, насчет тебя: свой кризис ты, видать, уже переборол. А с диссонансами ты быстро разберешься, как мне кажется.
- Да говорил же вам — не помню я ни хрена, — вдруг, непонятно из-за чего, разозлился Николай Петрович, чем вызвал общий дружный ржач. Махнув рукой на развеселившихся мужиков и уже привычно сцепив зубы, он медленно спустил ноги на пол и, стараясь держать спину прямо, побрел к санузлу.
Дальнейшие события этого дня были настолько пестрыми, что, перебирая их в памяти перед тем, как отойти ко сну, Николай Петрович уже с трудом вспоминал, что и за чем следовало. Его веки устало сомкнулись, и, как в калейдоскопе, перед ним замельтешили лица их участников: смеющийся и грозящий ему пальцем Виноградов; совсем даже не орущая, ставившая ему капельницу соблазнительно-фигуристая Лиля; ласково целующая его в щеку Карина; возмущающаяся тем, что её не пустил к нему вчера какой-то профессор, Светлана...
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
Свидетельство о публикации №21204050314
Рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/04/05/314