Мандариновый путь 2
© Антон Санченко
© перевод Виктора Лукинова
Экипаж
Итак, экипаж на «Вадичке» подобрался из бывалых моряков, которым жаба сиську уже не раз давала, да до конца не дала. Были среди них и мореплаватели предпенсионного возраста, как старший механик Петренко, которым из-за гибели эскадры, неописанной никаким Корнейчуком, уже просто не было куда податься, кроме «Вадички»: английского Петренко не знал безнадёжно. Старпомом в рейс шел его же, стармеха, сын-Петренко, который только что разошелся с женою и перебрался жить к родителям. Ну и отец его заодно и на «Вадичку» устроил: каюты старшего помощника и старшего механика на «Вадичке» были рядом. Такая вот династия.
Старпом и стармех – главные антагонисты в той трагикомедии, которую итальянцы зовут «вита ди бордо» - жизнь на борту. Один командует «рогатыми» (палубной командой), другой – «духами» (мотористами и механиками). Одному хочется всё выкрасить и надраить, другому – всё смазать маслом и тавотом. Один отвечает за дизели, другой за борта. И на швартовках стармех с осуждением крякает при каждом реверсе – особо неблагоприятном для дизелей режиме работы, – а старпом, словно специально перебрасывает ручку машинного телеграфа со «среднего вперёд» на «полный назад», и реверсирует, так как переживает не за дизели, а за борта.
- Что ж твои механики в замасленных ботинках из машины прямо на палубу прут, - ругался Петренко-старпом.
- А что им летать? Ты уже в шлёпанцы в коридоре допереобувался, вовсе за двери выставили, - запрещённо приплетал подробности приватной жизни оппонента Петренко-стармех.
- Посидел бы ты под арестом в Африке, сколько я, и тебя тоже выставили бы, не сомневайся, - махал рукою Петренко-старпом, обижался на отца окончательно, и хлопал дверью своей каюты. Он только что вернулся из Африки, куда попал ещё при Советской Власти, в нашу странную береговую жизнь середины девяностых, и въезжал в неё с трудностями и нервами.
Но были в экипаже и целиком адаптированные к пост-эскадренной жизни молодчики, как например второй помощник Сашка, который успел даже стать владельцем двух автостоянок с охраной, в микрорайонах Остров и Шуменский, но почему-то с радостью готов был оставить эти источники своей сверхприбыли почти на произвол судьбы, и переться в тот рейс на Батуми. Говорю же – Сезон.
Ну, повара Юрика вы уже знаете, он как раз вернулся из Персидского залива с «саплаев» - так называют суда-снабженцы, которые возят на буровые вышки всякие трубы и журналы «Плэйбой». При этом, хотя всё время довелось курсировать между иранскими и эмиратскими портами, на берег Юрку не выпускали девять месяцев. Лишь по порту прогуляться, до проходной. Кроме того Юрка оказался самым молодым членом экипажа «Вадички», а это, скажу я вам, всегда дополнительная нагрузка: любой матрос считает своим долгом подначить тебя.
Женщины в эмиратах
- Там, в Эмиратах же, водки совсем нет, как же ты 9 месяцев на саплае том отсидел? – подкалывали Юрку механики Игорь и Витёк. Они всё делали вместе, эти Винтик со Шпунтиком. Разве что вахту отдельно стояли. Но один как раз менял другого.
- Почему это нет?- обижался за дружественные Эмираты Юрик.
- Есть, во фришопе в порту. 100 долларов бутылка.
- А с женщинами как у арабов? – вставлял свои пять копеек артельный матрос Бурячок, которому я должен был передать привет от таксиста Гоши.
- Они же все паранджах ходят, а не верных жен возле позорного столба камнями забивают. Трудно тебе было там, Юрка, ох трудно. Я бы не выдержал.
- Да, - начинает о женщинах в Эмиратах Юрасик, однако начало этой повести мы опускаем, это у автора включился внутренний автоцензор. Тем паче, что самого автора ещё и на борту нет, шляется где-то по причалам, разыскивая «Вадичку», и явится лишь на заключительной фразе Юрасика: «… а тогда смотрю на китель дамочки, а она – капитан второго ранга. Едва удрал».
- Оказалось, что авианосец «Энтерпрайз» как раз в порт зашел, а в Штатах дамочки тоже на флоте служат. И прямо бесятся, ведь с подчиненными субординация не позволяет, а где ты не подчинённого возьмёшь на авианосце, если ты уже капитанша второго ранга?
- От дамочки – сбежал? – не поверил Бурячок
- А ты бы смог, с капитаном второго ранга? – ржут механики уже с Бурячка.
Юрик хоть и самый молодой член команды, однако, на него где сядешь, там и слезешь. Всегда стрелки переведёт на кого нужно. Да ещё и - повар. Ссориться с таким важным на судне человеком никому не стоит, даже капитану. Потому как всё проходит. Штормы, штили, лета и зимы. И только есть моряку хочется всегда.
Никогда не ссорьтесь с судовыми коками, дорогие друзья. Это самая первая заповедь бывалого моряка. Я вот когда-то эту заповедь нарушил, и…. Но об этом как-нибудь в другой раз. Юрасик со мною как раз и дружил.
- Маркони приехал! – громко оповестил он общество, едва я просунул свою бородатую физиономию в двери кают-компании. И сразу же выставил через окошко камбуза ещё порцию жареной рыбы и картошки. Таки и вправду поджидал меня. Был понедельник. На флоте – рыбный день.
Посторонние
Но сидели за столом в кают-компании и посторонние люди. Между нами говоря – бандиты. Это я говорю не потому, что один из них сидел как раз на штатном стуле радиста, а другой – вообще кошмар! – на месте самого Арташезовича. Профессия у людей такая.
Чего не бывает с посторонними из-за незнания флотских традиций, согласно которым сидеть на капитанском месте – не моги, пусть даже все остальные стулья в кают-компании разломало тринадцатидневным тайфуном в Восточно-Китайском море (подробнее см. у Джозефа Конрада, капитана с Житомирщины). Но этот незабываемый прикид, эта бандитская мифологизированная спецодежда, эти малиновые пиджаки, чёрные свитера-водолазки, «рыцарские» цепи на бычьих шеях, «гайки» на пальцах, волосы ёжиком …. Бандиты, наверное, были из провинции: и в Киеве, и в Херсоне мода на малиновые пиджаки уже канула в историю бурных девяностых.
- А Маркони – это кто? – поинтересовался один из бандитов, тот который поменьше, с перебитым боксёрским носом.
- Радист, - услужливо пояснил доброжелатель из команды (как потом оказалось, Бурячок).
- Начальник радиостанции, поправил я доброжелателя с ударением на «начальник», так как был единственным начальником на пароходе, все другие начальники обычно сидят на берегу и передают, как раз через меня свои удивительно мудрые советы и приказы, в какую сторону пароходу плыть. Подчиненных у меня, кстати, никогда не было. Вернее был один практикант когда-то, и из-за него я…. Но об этом как-нибудь в другой раз. Одним словом, я был настоящий начальник.
При слове «начальник» у бандюков что-то клацнуло под причёсками ёжиком. Это было слово из их семантического поля посреди всех этих непонятных «чифов», «дедов», «ревизоров», «кандеев», «драконов» и прочих прозвищ моряков на судне, в зависимости от штатного расписания. Слово же «начальник» в их бандитском профессиональном жаргоне переплеталось со словом «опер» или ещё кто знает с чем, я тот жаргон профессионально не изучал.
- Так это мы на твоём месте сидим? – догадался тот, что поменьше. И скомандовал тому, что побольше:
- Андрюха, вставай, хозяин пришел (вот с каким словом переплеталось у него «хозяин» в синонимическом ряду).
Но лучше бы тот Андрюха не вставал. Видели вы когда-нибудь Омельченко рядом с Кличком? Ну, когда Сан Саныч на радостях на ринг выскакивал в Лас-Вегасе, или ещё где? У меня габариты далеко не киевского мэра, но по сравнению с тем Андрюшкой я чувствовал себя шкетом с первого курса рядом с памятником адмиралу Ушакову. Андрюха встал так резко, что расплющил плафон на подволоке. Плечом. Только осколки разлетелись по тарелкам. Позже выяснилось, что Андрюшка штангист, и вставать медленно без штанги не умеет.
- Да сидите-сидите, - я на боцманском месте пообедаю, - оторопело замахал я рукою в гипсе, а вокруг уже гремел хохот.
Сначала осторожно хихикнул Бурячок. Потом захрюкал кто-то из механиков, затем, уже не сдерживаясь, заржали все остальные, с адмиралом Макаровым на портрете маслом включительно.
Это был отличный дебют на «Вадичке». Именно о таком дебюте на легендарном судне я мечтал все долгие годы своей флотской карьеры.
Фрахт
С первого взгляда было понятно, что «Вадичку» на этот рейс зафрахтовали. Именно эти, говорю это без тени негатива, бандиты. Вы замечали, как трансформировалось само название их кармелюкской профессии со времени возрождения в начале перестройки? Сначала их романтично звали заморским словом «рекетиры», затем – производственным словом «бригада», потом они как-то незаметно стали «охраной», а тех, кто не держал нос по ветру, и стать «охраной» не успел, стали звать уже с оттенком иронии – «бандюками». Последнее их название – «рейдеры», однако в те времена о рейдерстве ещё не слышали.
Скажу сразу, что наши бандиты сделали все возможные ошибки молодого фрахтователя. Не буду перечислять все, чтобы сверх меры не увеличивать размеров этого произведения, но было их что-то около 117-ти. Это я Вам, как прогоревший фрахтователь говорю, был такой прокол в моей морской биографии, стоил вырванных лет, но кое-чему научил.
Например, такому – никогда не следует уступать экипажу, когда дело касается ремонта. Я, уже как ненасытный начальник радиостанции, а не бывший фрахтователь, накатал целую поэму про ремонт радиооборудования, а фрахтователи действующие всё это… безропотно оплатили, не сократив ремонтной сметы вполовину, как того требовала хорошая морская практика.
Они ходили по заводу с пачкой вечнозелёных денег (ещё одна ошибка, с купонами было б лучше торговаться, хоть и нули уже не влазят в калькулятор и вместо портмоне требовалась торба) и рассчитывались наличными со сварщиками и дизелистами, со столярами и плотниками, с малярами и крановщиками, со слесарями и токарями и с прочими пролетариями. Как пацаны чисто конкретные, они хотели сами договариваться с работягами, справедливо не доверяя экипажу, но, имея представление о ценах на ремонт «мерсов», а ни как не пароходов, лучше б они доверили нам сторговаться. Дешевле бы стало, даже учитывая спекулянтские таланты кое-кого из команды, особенно Бурячка, которому я так и не передал привет от таксиста Гоши.
Стопка денег становилась всё тоньше, фрахтователи уже чесали в затылке, а до выхода судна из ремонта всё ещё было как до Киева раком. Ну, Жванецкого они даже в своих Черкассах должны были слушать в сауне над Днепром, если уж так приспичило сунуться в моря. Что говорил классик как раз по этому поводу: «Ремонт это не действие, это состояние. Его нельзя закончить, его можно лишь прекратить». А фрахтователи вместо этого, как дети, сами спрашивали у старшего механика: «Что ещё нужно?». А какому ж старшему механику Петренко не нужен второй пароход, такой самый, только в разобранном виде – на запчасти?
Правило стульев
Да и сама их запланированная экспортно-импортно-бартерная операция восторга не вызывала. Это был контракт столетия «мука-мандарины». Они заключили пакт с каким-то грузинским сельсоветом, о том, что привезут им пароход муки с Украины в обмен на пароход мандарин с предгорий Кавказа. Это тоже было ошибкой. Почему не 3,14 пароходов мандарин? Или 0,72 парохода муки?
Рассчитываться друг с другом, принимая за единицу счёта сразу пароход крайне неудобно для коммерции. Правильную единицу счёта предлагали другие одесские классики Ильф с Петровым, когда писали «Грузите апельсины бочками. Братья Карамазовы». Но кто из черкасских кармелюков ту одесскую классику читает? А вот один мой феодосийский знакомец, как истинный фрахтователь, перечитывал «Двенадцать стульев» и «Золотого телёнка» ежегодно, начиная с 1-го января, чтобы не терять коммерческой хватки.
- Учитесь, Киса. Какая прозрачность мысли! – хотелось иногда сказать уже нашим фрахтователям. Но за науку нам никто не платил. Каждый должен набить свои собственные шишки на этом великом мандариновом пути. Иначе для человека Сезон утратит вкус.
Как битый Сезоном фрахтователь, я знал главный парадокс мандаринового бизнеса. Когда подсчитываешь будущую прибыль в родном порту, выходит самое меньшее «тройной подъём». Когда доберёшься до Батуми или Поти, сверхприбыль уже только стопроцентная. А когда, преодолев все неприятности, доставляешь мандарины в Одессу или Херсон, думаешь уже лишь: «Вернуть бы своё».
С такими бешенными темпами расходов, на которые повелись наши фрахтователи на судоремонтном заводе, у меня уже закрались сомнения в том, что бюджет этого рейса сойдётся в конце. Говоря не бухгалтерским языком – на зарплату команде денег просто не останется. Ведь команде, как раз, платят в самом конце рейса за каждые сутки пребывания на борту судна. И это самое уязвимое её, команды, место.
Однако ж это был «Вадичка» (см. выше, что говорил о «Вадичке» старпом Серёга). И личной коммерции экипажу ещё никто не запретил.
- Ничего, привезу надурняк свои собственные мандарины. Они должны покрыть всё, - так думал почти каждый из бывалых моряков «Вадички».
- Нужно только вернуться дней за несколько до Нового года. Времени ещё больше чем достаточно, - успокаивали себя старые бывалые моряки.
И это тоже была очередная Фата Моргана, но мы в этом себе старались не признаваться. Потому как – Сезон.
Радио
Держи со мною связь!
Держи со мною связь!
Держи со мною связь, и вместе выйдем мы в эфир
Держи со мною связь!
Держи со мною связь!
Приди ко мне ты утром, друг, послушаем эфир!
«Дуне вітер – в полі гнеться
Дерево до землі, аж тріщить.
Дуне так, що голі камні
Перегортає з гуркотом
Громи, громи,
Наче гармати
Бийте, бийте
Собі поволі».
Приди ко мне ты утром, друг, послушаем эфир!
В славной истории Херсона есть упоминание и о Радио. Именно так, с большой буквы. Ведь как раз здесь был проведен первый на Чёрном море и второй в мире сеанс радиотелеграфной связи. Как и на Балтике, провёл его, собственноручно, изобретатель радио капитан первого ранга Попов. Между херсонским портом и лоцманской станцией в Голой Пристани в гирле Днепра. И первой, переданной кодом Морзе в нашем украинском эфире, фразой было: « Херсон, Херсон, я Голая».
Не буду спорить с приверженцами Маркони, а не Попова, об авторстве изобретения радио. Чего не отнять у Маркони – он сразу начал устанавливать свои радиостанции на гражданских пароходах, а не засекретил их за стенами Адмиралтейства, и именно поэтому оказался крёстным отцом всех судовых радистов, которых полуофициально до сих пор величают – маркони
Херсонское Адмиралтейство
Портовая радиостанция в Херсоне расположена вблизи здания адмиралтейства – памятника потёмкинской архитектуры. Не в смысле потёмкинских деревень, хотя бы потому, что у Адмиралтейства имелся не только фасад, а и три другие стены, и простояло оно уже 200 лет: мощное, солидное здание какого-то там распространённого в империи помпезного стиля 18-го столетия. Вообще-то, радиоцентр был не поблизости, а прямо во дворе того самого Адмиралтейства, которое за последние 100 лет не посещал ни один адмирал. Все остальные дома этого двора – жилые. И чтобы попасть в радиоцентр пришлось пробираться между лавочками с бдительными бабками и бельём, сушившимся согласно херсонским традициям посреди двора, хорошо ещё что не на принимающих антеннах радиостанции, натянутых тут же, рядом с верёвками для белья.
- А что ты думаешь? Пытались и на антеннах сушить. Но ты же знаешь, на антенне передатчика шашлык поджарить можно, а не то, что простыню, - успокоил меня мой однокурсник Доня, к которому я собственно и притащился в радиоцентр.
Без франков и сантимов
Задаток принёс. Ведь в те интересные времена «неплатежи» ещё было актуальным словом. Суда Черноморского пароходства задолжали своим собственным радиостанциям несколько миллиардов купонокарбованцев. Как ни крути, а каждое переданное по радио слово стоило 5 копеек ещё советскими деньгами. А сколько это стоило в купонах, и какой у слов был индекс инфляции, для меня до сих пор остаётся тайной. И радистам, поэтому, доводилось налаживать связь не только в эфире, но и в материальном мире.
Пришел перед рейсом, оставил сколько-то там миллионов бумажек, по завершению рейса рассчитался мандаринами за каждое слово. Никаких тебе радиокомпаний и счетов в швейцарских франках и сантимах. Пароходов и однокурсников в персонале хватало как раз на то, чтобы радиоцентр и дальше поджаривал простыни передающими антеннами, и на нём отсиживались меж рейсами под позывным сигналом UHZ ассы коротких и средних волн.
Ночная вахта
Как бы там ни было, вахта у Дони была ночной, без начальства, я принёс с собой ещё и бутылёк пива и рыбу. Носить пиво в трёхлитровых банках сейчас уже тоже не принято. Как быстро меняются наши привычки. Но в те времена пластиковые бутылки ещё не выбрасывали в мусор, а берегли в хозяйстве как редкую и полезную вещь, чтоб носить на работу квас или компот. И работы уже почти ни у кого не было, но пока люди думают про обеденный компот в перерыве, их никакая сила не одолеет.
Каждому хочется побеседовать на чисто профессиональные темы, в которых никто, кроме коллег не соображает, а радист – профессия одиночек. Их исключительно по одному на каждом судне. Это не значит, что мы не были знакомы. Мы лишь не знакомились лично, а только слышали друг друга в эфире. Наибольшее число радистов, которых я видел вместе за последние семь лет, было трое. На рейдовом катере как-то встретились. А тут был целый радиоцентр радистов, даром, что ночная вахта. Такое вот мелкое – и уже радист. Это было чертовски приятно.
Пиликала морзянка в стареньких, а когда-то пижонских немецких приёмниках EKD 300, переживших свою страну-изготовителя. Какой-то турок под Очаковом вызывал Херсон, чтобы передать заявку на лоцмана для проводки по Бугско-Днепровскому лиманскому каналу (БДЛК, это сокращение в Херсоне следует помнить, если уж выдаёшь себя за здешнего моряка).
Кое-что о телеграфии и телеграфистах
Почерк у турецкого оператора был ужасный. Он почему-то работал на виброплексе как японец или кореец (а может, и был им). Виброплекс – это такой специальный телеграфный ключ, к которому прикреплён грузик, и достаточно по нему ударить один раз указательным пальцем, чтобы он завибрировал и выдал в эфир целую песню сверчка из точек и тире. Главное его вовремя поймать большим пальцем, когда он уже передал все необходимые рулады сверчковой песни. А с этим у турка были большие проблемы. Как бы там ни было, точки и тире в коде Морзе всё же должны идти в какой-то определённой последовательности, разбирать этого виртуоза было проблематично. Донин напарник ругался, а мы оттягивали его николаевским пивком, чтобы не расстраивался. Турок довёл нашего коллегу до того, что он выключил свой электронный ключ и начал чуть не пяткой давить на «клоподава», единственно известную широкой публике разновидность телеграфного ключа, каких полным-полно во всех фильмах про море, но которыми уже лет тридцать никто не работал, разве только в аварийных ситуациях, да по приказанию кинооператора.
- Понабирают леворуких на флот, и работай тут с ними! – Дониного напарника не попускало даже с пивом.
И злился он совсем не из-за этого некаллиграфического турка. Я как раз рассказывал о предыдущем рейсе. Про массу схожих по смыслу радиограмм, которые я в продолжении всего рейса принимал чуть ли не со всех средиземноморских портов. Порты прекращали работать кодом Морзе. Радисты прощались друг с другом и с эфиром, и уверен, что не у одного меня блестела слеза, когда мы принимали из Марселя, из Валетты или из Хайфы эти слова forever, never again и nevermore. От слов этих уже веяло Эдгаром Аланом По.
Минуты радиомолчания
Потом мы помолчали три минуты. Замолчал также и турок. Это у нас всех, включая и турка, тоже было профессиональное. Все радиооператоры мира вот так замолкали в эфире два раза в час и слушали аварийную частоту на средних волнах, лишь для того, чтобы с чистой совестью записать в вахтенном журнале «сигналов нет». Известный всем SOS я за всю жизнь принимал раз двадцать, и семнадцать из них – за одну ночь, которую журналисты потом окрестили Варфоломеевской ночью Персидского залива. И лишь один раз моё судно оказалось поблизости и вправду могло помочь (и помогло) терпящим бедствие коллегам. Но даже ради одного этого раза, наверное, стоило десять лет слушать эфир на частоте 500 килогерц.
- Ничего ОМики, буду ездить в одесских трамваях, приставать к девчонкам, и утверждать, что я последний человек, работавший кодом Морзе на Черноморском бассейне, - шутил я.
ОМ
ОМик (никакой не комик) – это секретное обращение радистов друг к другу, являющееся сокращением от Old Man – старина – уж не знаю, с чьей лёгкой руки радисты всего мира откликались на такое панибратское обращение между собой. Интересно, что много других радистских сокращений, как например известное ИМХО, или менее известное АСАП, перебрались в Интернет и живут там до сих пор, даже не догадываясь о своей родословной.
Парни заулыбались. Наверное, тоже встречали в трамваях тех шустрых одесских дедков, которые ещё не прочь хотя бы поприставать к девчонкам. Каждый из этих жизнерадостных стариканов утверждал, что именно он был последним кочегаром Чёрного моря, и кинул в топку последнюю лопату твёрдого топлива. Пока существует прогресс, будут и его жертвы. Но жертвы должны принимать это с юмором.
Морзе не умер
- Свидетельство матроса первого класса я себе уже сделал. Теперь с чистой совестью могу стоять на руле, - похвастался я своими карьерными достижениями после десяти с лишним лет начальничества.
- А я уже заочно на штурмана учусь, - сказал Доня.
- Ну, так возьмёшь когда-нибудь меня в свою вахту рулевым. Команды будешь подавать мне морзянкой. Морзе будет жить! – сразу сообразил я.
- Так можно целый пароход из бывших радистов набрать и объявить командным языком на судне код Морзе, - развил идею Донин напарник, обработавший уже того турка и заполнявший вахтенный журнал.
На этой оптимистической ноте мы допили николаевское пиво, я договорился с ребятами о сроках связи и был таков. Мы азбуку Морзе пока ещё забывать не собирались. Особенно я. Ведь мне предстояло идти в рейс на антикварном судне, установить на которое спутниковую станцию мог только очень большой оригинал. Станция бы та стоила дороже парохода.
Вот Блин Клинтон! Только сейчас, через столько лет, пришло на ум. По крайней мере, два оригинала как раз бродили по заводу. Это были наши фрахтователи. А что если бы я опередил стармеха Петренко с его заявкой на поршни, клапана, кольца и остальную номенклатуру – в общем, на новый дизель, только в разобранном виде? Может, была б и на «Вадичке» спутниковая станция? Нет, поздновато я приехал на «Вадичку». Вот тормоз! Хотя нет, ни на одном пароходе никаких тормозов не бывает. Хорошо хоть догадался пригласить перед рейсом радарника из навигационной камеры.
Радар
Если уважаемый читатель уже заскучал, и ругается, когда же мы выйдем в то море за теми мандаринами, пусть потерпит ещё буквально один раздел. КАМАЗы с мукой из Черкасс ещё не подошли. А нужно же ещё ту муку загрузить, таможню заказать, «отход взять» в портнадзоре, бункер (так моряки называют топливо и пресную воду) принять, продукты на весь рейс завести с Привоза на Бурячковом «москвиче» и так далее, прежде чем незабвенный капитан Арташезович сможет выйти на капитанский мостик и скомандовать: «Отдать швартовы! Малый вперёд! Руль полборта право!».
Однако мучить уважаемого читателя всеми этими подробностями я ну ни как не собираюсь. Хотя они тоже имеют значение, так как дают представление о том, сколько ещё людей кормилось с этих мандариновых рейсов. Мне осталось познакомить читателя лишь с главным героем этого мандаринового эпоса. Звали его локатор «Донец».
Это и вправду был антикварный аппарат, такой заслуженной антенны не было даже на исторической крыше рыбной мореходки. Ламповое диво производства ростовского засекреченного завода одна тысяча 968 года выпуска. Наверное, вы уже догадались, что радарником был тоже мой однокурсник, недаром я так любил Херсон, по крайней мере, на внимание к своему радару-ветерану я мог рассчитывать.
Светило-радарник
Радарник приходит на судно, когда простой начальник радиостанции сам уже не в состоянии разобраться, что с «больным». И он, соответственно, ведёт себя как светило-профессор, беседуя с коновалом-фельдшером.
- Где пациент? – спрашивает радарник, и достаёт из кейса свой собственный тестер, паяльник и отвёртку, отодвигая в сторону рулоны электросхем, по которым двое суток ползал на коленях коновал-радист, прежде чем признаться капитану в своей неспособности вырезать аппендицит через задний проход автогеном.
Радарник все те схемы знает лучше, чем то, в каком классе учится сын, и определив симптом болезни, сразу выкусывает пассатижами какой-то конденсатор, даже не ткнув в него ради приличия тестером. Если при этом присутствует капитан, – начальник радиостанции выглядит полным идиотом.
- Эта вся серия бракованная пошла, ещё с завода, 17-тый аналогичный случай за последние два месяца, - поясняет светило-радарник коновалу-радисту. Но капитан уже из рубки вышел.
Просто счастье, что мой однокурсник уже дослужился как раз до такого светила-профессора. Словно не одну мореходку заканчивали. По крайней мере, обошлось без цирка перед Арташезовичем.
Но и светила-профессоры бессильны перед обыкновенной старостью. Ведь это был даже не полупроводниковый, а ещё ламповый экземпляр. Мой однокашник пропотел над «Донцом» три часа, прежде чем пациент стал подавать признаки жизни, а потом ещё с полчаса его настраивал.
- Лампы напрочь сработаны, а заменить нечем. Такие уже давно не выпускают. Я подкрутил питание на максимум, какое-то время ещё протянет. Но не гоняй его, лишний раз, на высоком напряжении. Чёрт его знает, сколько там ещё тех электронов на катодах осталось до полного капута.
- А мы хоть успеем за это время до Грузии дойти? – рассмеялся я, представив, как контролирую катоды поэлектронно.
До портов Грузии из Херсона идти было трое суток с хвостиком. Но моряки никогда не говорят «будем в Батуми в пятницу», говорят «предполагаем быть». Поэтому сутки можно было смело умножать на какое-то пока ещё не известное число, большее единицы.
Светило-однокашник лишь развёл руками. И мы пошли туда, куда и должны пойти два однокашника из одиннадцатой роты после честно сделанной работы, когда до выхода одного из них на Поти остаются считанные часы.
Вы удовлетворены, уважаемый читатель?
Продолжение следует.