«Но тщетно чтут Меня, уча учениям, заповедям человеческим; ибо вы, оставивши заповедь Божию, держитесь предания человеческого… Устраняя слово Божие преданием вашим…» (Мк. 7:7, 8, 13).
Небольшой домик, такой же старый и древний, как и город, на окраине которого он ютится. Ночь июльская, лунная. Небо высокое, черного бархата, все в алмазных блестках. Улочки Вевеля пустынны. Жители засветло подались за город. В праздничную ночь Соботки нужно травы чудодейственные собирать, а на восходе солнца в росе искупаться. Тогда любая хворь отступит. Пани и паненки лицом белее от росы становятся, а панычи обретают силу недюжинную.
Наджея, Надейка, хозяйка старого домика, одна в горнице. Дедушку схоронили год как уже. Бабушку и того раньше. Отца и мать Надейка не помнила. О роде своем дед с бабушкой сказывали коротко. Мол, хвароба приключилась в селе полесском, где раньше жили. Родители в одночасье померли, а они скарб на лошадей погрузили и подались на чужбину. От смерти, ее, Надейку спасали.
Скарбу то немного у них было: одежонка, какая – никакая, утварь кухонная, да еще книга старинная, толстая. Застежка золоченная. Переплет кожаный, почти черный. От времени ли, потемнел, или от рук людских, неведомо. На переплете камушки мелкие прозрачные, радужными искрами играющие, по углам камни покрупнее, зелененькие, голубенькие, а в самом центре, в середине золотого цветка поблескивал темной, кровавою каплей, красный.
Дед книгу пуще глаз берег. На людях на свет Божий не вытаскивал. Закрывал наглухо ставни и двери горницы, книгу из беленой холстины доставал, на стол перед свечой клал. Надейка через плечо деда глядела. Чудные картинки, буковки разрисованные рассматривала. Что писано – не понятно ей. А деда пальцем по строке ведет, громким шепотом слова незнакомые проговаривает, креститься перстами и все молится, молится.
Бабушка, полесянка, дед из окраины Киевской, вот и все, что Надейка про них помнила. Да еще молитвы деда в памяти остались. Длинные, со словами незнакомыми. Ни дед, ни бабка с ней так не разговаривали, их говор Надейка понимала, и говорить на нем умела, хоть и выросла в Вевеле, и польский язык ей родным стал.
Деда перед смертью своей строго наказывал книгу людям не показывать, молвил, что беду тем накликать можно. Надейка наказ дедов помнила и про книгу ту никому не сказывала. Вот только Анджею, дружку сердешному, любому своему, тайну открыла. Зимой это было, как раз на святки, в ночь, что для гадания и ворожбы самой правдивой считается. Тогда Анджей ее ворожить звал, а она в шутку, да и скажи, что есть у нее книга дедова, старинная, по ней ворожить будет. ,,Что за книга”, - стал выспрашивать Анджей? А Надейка все шутит, мол, черная, черная, слова в ней не понятные. Деда велел книгу ту никому не показывать, потому что, если кто ее увидит, беде быть. Беду принесет Надейке человек, который книгу увидит.
Стал Анджей уговаривать книгу ему показать. Надейка отказывалась долго, но когда любый сказал, что нет у нее книги, и она все выдумала, не стерпела, в горницу завела, книгу из холстины достала. При свете свечи разноцветными искрами заиграли камушки, красный в середине цветом кровавым налился, отблески эти на золотых лепестках пламенем жарким запылали. Увидел книгу Анджей, как-то сразу домой засобирался.
- Останься, дружок сердешный, - просит его Надейка, - святки нынче, колядовать пойдем, песни петь, Христа славить.
- Отстань от меня, - сердится Анджей, - ворожи тут одна, а я пойду. Что придумала? Какой я тебе дружок сердешный! Меня родители сговорили давно, свадьбу весной, после поста сыграем.
- Как, свадьбу? – удивилась Надейка, - потом добавила сердито, - тогда, что ты здесь делаешь? Иди к своей суженой! Не пристало тебе теперь к паненке домой ходить. А ворожить тебе тоже незачем, раз свадьба сговорена.
Зимой это было, а как - будто недавно. Анджей по весне свадьбу сыграл, богатую паненку взял, знатную. Не чета ей, Надейке! Да вот только люди сказывали, что не люба молодая жена Анджею. Врут, поди! Видела ее как-то раз Надейка, статная да пригожая жена у Анджея. И приданного за ней всякого – дом, чаша полная! Да и сам Анджей не из простой семьи, род их старинный, княжеский, так что все правильно. А Надейка, что? Паненка, без роду, без племени. Дед с бабушкой особняком жили, в костел по праздникам и выходным не ходили, только Надейку отправляли. На мессы, на исповедь, на святое причастие.
Незадолго до праздника Троице дня стук в окно поздно вечером. Выглянула Надейка, никого не увидела. – Кто здесь? - просила.
- Я, любимая! – голос Анджея тихий и ласковый, полоснул, как ножом по сердцу, обидою.
- Анджейка? Зачем пришел? Ночь уже, иди домой, тебя жена заждалась. Незачем под окнами паненки стоять!
- Отвори дверь, я не могу жить без тебя! – просит тихо Анджей.
- Зачем? Ты теперь не мой любы, ступай домой, не отворю, не проси даже! – сердито отвечает хозяйка домика.
- Надейка, проси, что хочешь, все для тебя сделаю, только не прогоняй!
Не стала слушать его Надейка, окно затворила, занавеску задернула. А у самой сердце так и стучит, и слезы по щекам крупные катятся. Больно и обидно Надейке. Вот ведь как сложилось все. И как теперь быть, что делать, если ничего исправить уже нельзя? Знать доля ей, сиротке безродной, такая выпала, терпеть да слезы лить. А Анджей под окном, как побитый пес скулит. Потом стихло все. Надейка свечу погасила, спать легла, а на душе неспокойно, тревожно так. Одно спасение у девушки, память дедова. Достала она книгу из места тайного, заветного. Свечу рядом затеплила. Листает лист за листом, дедовы молитвы в пол шепота глаголит, слезы ладошкой утирает. Только на рассвете сон и сморил.
Утром разбудил Надейку стук. Дверь ходуном ходит, вот с петель слетит. Надейка быстренько книгу в потаенное место спрятала, дверь отперла. Народу в горницу набилось, все кричат, руки к ней тянут. Ничего не понимает девушка, в чем причина такой ненависти и злости.
- Ведьмачка, колдунья! Убирайся из нашего города!
- Что я вам сделала? Что случилось то?
- Если бы что-то случилось, мы бы тебя прямо здесь порешили! Попробуй только наколдовать что, али порчу напустить! Тогда тебе точно здесь не жить, враз на тот свет отправишься. Туда тебе и прямая дорога! На костре сгоришь, ведьма!
- Люди добрые, какая же я ведьма? Кто оговорил меня, оклеветал?
- Оклеветал, сказываешь? А Анджея кто до смерти довел?
- Как до смерти? – не поверила Надейка, - он же вечером… - и замолчала, забоялась, коли с Анджейем и вправду что случилось, то на нее могут подумать, если признается, что он к ней вечером приходил.
- Что замолчала? Все знают, что ты его приворожила. Разума совсем паныч лишился. Вчера на реке его люди видели, так домой и не воротился. Утоп, поди.
- А когда видели? – спросила вкрадчиво девушка, и добавила, чтобы народ с толку сбить, - вечером?
- Вечером, когда же еще! Как раз солнце садилось. Паны рыбу удили, Анджей мимо прошел, как пьяный, их даже не заметил, не поздоровался.
- Так, может, пьяный и был? – не унимается Надейка, - спит, чай, под кустом. Проспится и вернется. Что шум поднимать, паненку, не разобравшись обвинять? – и добавила, - Как же я его приворожила, раз он женился? Все у него с молодой женой хорошо. Разве может быть иначе? И красавица, и здорова, богата. Так что счастлив ваш Анджей. Уходите, и не приходите больше. Не нужен мне он. Если бы нужен был, то не было бы никакой свадьбы.
- Ты, паненка, молись лучше. Кому ты там молишься, богу или дьяволу? Если не вернется Анджей, тебе тоже не жить. - Толпа разошлась, а Надейка без сил на лавку села. Что теперь ей делать? Уехать, уйти, убежать? Куда она сможет уйти? Нет у нее никого на этом свете. Была одна родная душа, Анджей, любы, и то вон как все теперь обернулось. Где он сейчас, зачем домой не пошел? А и вправду, что с собой сделал? Не надо было его вчера прогонять. Так разве могла она подумать, что такое случиться?
С той поры недели две прошло. Не вернулся Анджей, но и тело его тоже в реке не нашли. Это и спасало ее от гибели. Но долго еще так будет продолжаться, успокоится ли народ или опять к ней в дом придет?
– Надо книгу спрятать, - рассуждает сама с собой Надейка, - если, не ровен час, найдут, то тогда ей точно несдобровать. Неведомо, что в той книге написано, не знает она, что за молитвы ее деда глаголил? В вдруг и впрямь молитвы те нечистые? Хотя и не верит в то Надейка, только кто это сможет подтвердить, если книгу найдут? Кто ее прочесть сможет и рассказать, что там написано?
А куда спрятать книгу? Некуда. Домишко махонький: пару сундуков с одежонкою, простынями, скатерками, иконы в красном углу родовые, потемневшие от времени. Лавки вдоль стены, стол да кровать. Ну, еще на кухне очаг и утварь кухонная. Потайной дверцы, что схрон хоронит, не видать. Так если по стене постучать, то стуком все и выведаешь, не велика премудрость – схрон в стене отыскать.
– Дедова книга, вот ее ему и отнесу, - решает Надейка, - в ночь на Соботки время самое подходящее. Горожане все в луга да на реку подались. Никто ее не увидит, не узнает, что она к деду на могилку ходила.
Ночь июльская, лунная. Небо высокое, черного бархата, все в алмазных блестках. Улочки Вевеля пустынны. Надейка домой возвращается. Схоронила книгу, рядом с дедом, в его могилку закопала. Тени в лунном свете на мостовой длинные, двигаются, шевелятся. Боязно Надейке, спешит она, торопится домой дойти до рассвета, чтобы не приметили соседи, тайну ее не вызнали.
Утром опять стук в дверь. Отперла Надейка, а там полиция. Дом весь перерыли, обшарили. Книгу ли искали, или что еще, ей не сказывали. Не нашли ничего, а ей все равно было велено с ними следовать. Заперли Надейку в клеть темную. Пол земляной, в углу солома прелая, жбан с водой несвежей, под самым потолком окно зарешеченное, а в него кусочек неба виднеется. Небо голубое, с белым барашком – облачком. Надейка на солому присела, слезы по щекам катятся. Что делать, как все дальше сложиться? Не ведомо ей, и боязно. А вдруг и вправду на костер ее? С них станется! Не кому за нее заступиться, слово правдивое молвить. Был бы дедушка живой, не посмел бы никто с ней так поступить, без причины в острог кинуть.
Время взаперти медленно движется. Стала Надейка молитвы деда вслух глаголить, перстами крест на себя класть. Сколько молилась, неведомо, час ли, два? Потом дверь со скрипом отворилась, мужчина вошел, ряса длинная в пол, борода окладистая.
- Отвечай, - молвит, - паненка Надейка, с какой целью ты ночью на кладбище ходишь? Зачем могилы оскверняешь?
- Я к деду и к бабушке на кладбище днем хожу, не ночью. – оправдывается девушка.
- Не ври, паненка, видели тебя на кладбище этой ночью, и могилы, порушенные тобой, видели. Так с какой целью паненка туда ходит, отвечай немедленно.
Молчит девушка, понять не может. Почему могилки порушенные? Она их не рушила, только книгу свою схоронила, к деду закопала. Не рушила она другие могилки, зачем ей это делать, зачем покой мертвых нарушать? Грех это большой, вовек бы такого не сделала!
А голос опять спрашивает, грозный такой:
- Паненка Надейка, отвечай, с какой целью ночью на кладбище ходишь?
- Я вчера вечером мимо кладбища шла, - пробует объяснить Надейка, к деду зашла, на минутку всего. Может, кто меня и увидел, да вам сказал? Нет у меня родных, все померли. Вот и хожу к ним, поплакать, о помощи попросить. А могилки я не рушила, грех это. Да и зачем мертвых тревожить? Обозлиться могут, беду принесут, накликают.
- Накликали уже, - сказал пан с усмешкою, - на костре тебе гореть, ведьма. - И ушел. Дверь скрипнула, засов лязгнул, замок щелкнул и опять тишина. День к концу идет, темнеть начало. В окошке звездочка заискрилась, затеплилась. Совсем обессилила Надейка, на солому в углу прилегла, сном забылась.
День следующий выдался пасмурным, тучи темные полнеба заволокли, мелкий дождик накрапывает. Везут Надейку в клетке железной по улицам Вевеля. Идет лошаденка медленно, клетка железная кованная, тяжелая. Едет повозка мимо рыночной площади, мимо базилики Санта – Марии, мимо церкви Святой Варвары, мимо церкви Святого Войцеха, к подножию холма вевельского , к берегу Вислы, где преступников судят, путь держит. Народ за ней толпой следует, перстами на нее указывает, ведьмой, колдуньей обзывает.
Как не длинна дорога, но и она кончается. Вот и место ссудное, место страшное. На возвышении стол стоит, за ним люди в рясах чернее черного. На песчаном берегу, хворост припасенный виднеется. А вокруг народ стоит, шумит, слова бранные выкрикивает. Надейку из повозки выволокли, перед Судом грозным поставили.
Начали судьи вопросы задавать, вопросы не понятные и как отвечать на них Надейка не ведает. Потом свидетелей стали выспрашивать. Смотритель кладбища пришел, его Надейка часто там видела, да и он ее хорошо знал. Он подтвердил, что в ночь праздничную видел Надейку на кладбище, несла она сверток с собой, а обратно без него возвращалась. В пору ту на кладбище, сказывал, вой слышен был страшный. Не понять, то ли волчица выла, то ли женщина? Только от воя этого волосы на голове смотрителя шевелились, и сердце в груди замирало, вот остановиться! Поэтому, он дома заперся, всю ночь на коленях у иконы молился, поклоны бил, до того, как солнце не встало, носу наружу не показывал. Утром только увидел, что часть могилок разрыта была, порушена, к властям сразу обратился, чтобы преступника сыскали, да наказали, кабы впредь неповадно было.
Потом еще люди рассказывали, что Анджей до свадьбы с Надейкой дружен был, видели их часто вместе. Потом жена Анджея, красавица, плакала, просила ведьму наказать за жизнь отнятую, душу мужа погубленную.
Опрос закончился. Суд на совещание удалился. Надейку опять в клетку заперли. А небо все темней становиться, зарницы - молнии полыхают. Гром раскатистый громыхает – сердится. Ветер порывистый клетку качает. Вот, вот гроза близко подойдет, ливень начнется. А судей все нет и нет, и народ не расходится, приговора дожидается. Наконец вышли судьи. Все смолкло, даже, кажется, что сама природа затихла. Надейку опять пред очи судей поставили. Главный судья у Надейки спрашивает, не хочет ли она в свое оправдание слово последнее сказать? Отвечает ему девушка, что все уже сказано, что добавить то?
- Скрываешь ты правду от нас, паненка. Сказывай, все, как было! – велит судья, - Все сказывай, без утайки, иначе не жить тебе!
Делать нечего, рассказала Надейка и про книгу, и про то, как Анджей ночью к ней приходил, и про то, зачем на кладбище ходила.
- Врет, - сторож кладбищенский из толпы кричит, - врет ведьма, не было в могиле книги, ничего в ней не было. И в других могилках ее не было. Я сам проверял, ее сверток искал.
- Так что за книга? - судья спрашивает, - Отвечай, да правду говори!
- Книга толстая, переплет кожаный, камушки на нем искрятся, на свету переливаются. Прозрачные, поменьше, россыпью по всему переплету разбросаны, а голубые и зеленые, покрупнее их будут, те по краям. А в центре, в золотом цветке, в серединочке, большой красный камень находится. Застежка книги золоченая, узорчатая. В книге буковки разрисованные, а про что там писано, Надейка не ведает, язык не простой, иноземный. Деда книгу читал, а про то, что там, ей не пересказывал. Но она помнит слова, что деда глаголил. Может пересказать, коли требуется.
- Молчи, ведьма, - голоса из толпы доносятся, - не хватало нам, людям набожным, твои заклинания бесовские слушать.
- Не бесовские это заклинания, - оправдывается Надейка, - деда читал, перстами крестился, и мне всегда креститься велел, когда чтение слушала.
Судьи зашептались, совещаясь, советуясь, потом велено было Надейке в клетку воротиться. А непогода все злее становиться. Буря приближается. Молнии все ближе, гром рокочет заливисто.
Поднялся писарь, стал приговор читать, а ветер бумагу из рук рвет, каплями крупными дождя заливает. Тут из толпы пан в плаще вышел. Капюшон лицо скрывает, в руке сверток держит, в холстине беленой что-то завернуто. Кто такой, зачем к Суду идет, направляется?
Пан к столу подошел, капюшон с головы сдернул. Отпрянул народ, в сторону отхлынул. Гул по толпе прошел: - Мертвец! Утопленник!
- Анджей, любы мой, - прошептала тихо в клетке пленница.
- Кто ты, как зовут? - главный спрашивает, - Зачем пожаловал? Али сказать что есть? Говори, тебя слушаем.
- Анджей я, грозный Суд, не мертвец, не утопленник. Живой, как видите, и здравствую. Не виновна паненка, оговорена. Оговорена паном, что смотритель на кладбище. Книгу, Надейкой схороненную, выкрал он, и могилки для пущей убедительности, сам разворотил. Я в ту ночь за паненкой шел, думал, есть у нее кто, прознать захотел, почто меня гонит, сторониться? Ночь была, лунная, светлая. Спрятался я средь могил, чтобы не выдать себя, там лежал тихонечко. Сталось так, что не один я в ту пору Надейку выслеживал. Чуть она ушла, смотритель кладбища к могиле деда направился, книгу откопал, тряпицу развернул. При свете луны каменья вспыхнули, отблеском искрящимся на лице его заиграли. Тут он принялся могилки, что неподалеку были, рушить, раскапывать. Я тогда проследил за ним, узнал, куда книгу он спрятал. Вот она, книга, целехонька, крест на ней, цветами увитый, как видите. Отпустите паненку, не виновна она, оговорена. А что меня не было столько времени, так про это мою жену молодую спросите. Пусть признается, как ночами к соседу нашему, дружку ее сердешному, хаживала. Застал я их за прелюбодеянием, вот и ушел, чтобы большего греха не сделать, не порешить обоих, не забить до смерти. Дружок ее, пока меня не было, успел в наш дом жить перебраться. Вот ключ от дома, запер я его там, чтобы все это увидели, поняли, что змею я пригрел за пазухой, а не жену, богом данную.
Смотритель вперед выбежал, перстами на Анджея указывает, криком кричит:
- Ведьмак, утопленник, чернокнижник! Врет все. Они сообща колдовали, книгу ту он хранил, теперь меня оговорить хочет, безвинного!
Потом к клетке Надейки направился, что на взгорке поодаль стояла:
- Ведьма, на костер ее, и дружка ее, ведьмака, на костер! Вместе сгорят, голубчики! Пусть кара господня исполниться. Господь, он все видит, все ведает. Да ниспошлет он с небес весть грозную. Покарай же виновного, Господи!
Ярче яркого сверкнула молния, грохот, гул раскатистый оглушил людей, страхом скованных. Замертво упал тот, кто к клетке хотел приблизиться. Стихло все вокруг, вдруг замерло, только голос Надейки слышен был. На коленях стояла девушка, звонким голосом слова глаголила , слова заветные, из книги дедовой.
Ветер тут поднялся силы невиданной. Народ с площади будто сдуло весь. То ли сам ушел, как и грозный Суд. Столы, стулья по берегу раскидало, хворост в воздух подняло, в реку кинуло. Анджей книгу за пазуху схоронил, к повозке подбирается. Рядом с ней нет никого, только лошаденка, в телегу запряженная, фыркает, копытом бьет. Запор отпер Анджей, Надейку вызволил. Вышла на волю девушка, парня обняла, дрожит, плачет, бедная, страшно ей.
А ветер все крепчает, буря движется. Уходить нужно, не ровен час, зашибет чем-нибудь. Надо бы клетку с повозки снять. Стали они ее раскачивать, к ветру приноравливаться. Клетка тяжелая, кованная, только и она не смогла силы выдержать, на бок с повозки завалилась. Лошадь вздрогнула, шею вытянув, вперед подалась. На повозку Надейка забралась, Анджей вожжи взял, лошадь тронулась. Едет в обратный путь повозка, седоков везет радостных. Берег речной позади давно. Церковь Святого Войцеха, святой Варвары, базилику Санта – Марии проехали. Домой едут, тут и ветер стихать начал, тучи темные по небу развеялись, за горизонт подались. Лучик солнечный скоро выглянет.
День прошел, второй, третий. На четвертый к Надейке гость незванный в дом зашел. Указ принес. Во дворец паненке нужно пожаловать завтра к вечеру. Книгу дедову с собой взять велено. А чтобы не случилось в дороге чего, повозку за ней пришлют с охраною. Страшно Надейке, да делать нечего, ехать надобно. Может это и к лучшему? Заберет князь книгу дедову, тогда и перестанут люди звать ее чернокнижницей, ведьмой да колдуньею.
Замок Вевельский красивый несказанно. Оробела паненка молоденькая, но виду не показывает, чему быть, того не миновать, думает. Книгу дедову к груди прижимает, словно защиты у нее просит. Слуги двери отворили массивные, пригласили девушку войти в хоромы богато убранные. Завели Надейку в королевскую канцелярию.
- Секретарь его величества, короля Сигизмунда, Бернар Валовски, - с поклоном доложил слуга.
В комнату вошел знатный пан, на Надейку исподлобья глянул, спросил строго:
- Кто такая, как паненку звать?
Надейка книгу протягивает, так, мол, и так, рассказывает сбивчиво, как дело было, как судьба ее складывалась.
Пан Секретарь все внимательно выслушал, книгу взял, из холстины вытащил. Заиграли камушки на свету, радугой разноцветной вспыхнули. Красный в центре алым заревом занялся, лепестки цветка золотого зарницами опалил.
Расстегнул пан застежку золоченую, узорчатую. Распахнул, раскрыл книгу дедову. Начал он глаголить слова иноземные, да складно так, как бывало дед глаголил, читаючи. Надейка шепотом слова те повторяет, перстами крест кладет, кланяется. Как деда учил, молится.
- Откуда знаешь, что в книге писано? – Пан Бернар, Секретарь Его Величества, строго спрашивает.
- Про что написано, не ведаю, все, что дедушка глаголил, когда книгу читал, по памяти повторяю.
- Не простая у тебя книга, паненка, старинная, драгоценными каменьями разукрашена. Картинки и текст в ней руками рисованный. Языком она, греческим писана. Вот я что думаю, не могла у простого селянина такая книга в дому оказаться случайно. И по-гречески простолюдин необученный, каким твой дед представлялся, читать не станет. Иди сейчас домой, а книгу здесь оставь, не ровен час, опять кто на нее позарится. Я по каналам дипломатическим справлюсь, выясню, что и как, тогда и с книгой что делать, решать станем. Нельзя ее в твоем доме больше держать, опасно. Ступай, я распоряжусь, чтобы тебя обратно домой отвезли.
Почти год прошел с той поры. Анджей, с женой расстался, теперь один живет. Надейку в жены взять родители не велят, им невестка нужна роду знатного, да богатого. Не признают они паненку, знаться, здороваться с ней не желают. А Анджей на других и смотреть не хочет, только Надейку своей любой называет. Как не уговаривала его Надея родителям уступить, он ее совсем не слушает, говорит, что была у него одна такая, пожил, хватит уж.
Месяц май прошел. Лето жарким солнышком землю греет, теплым дождиком моет. Ветерком обдувает. Только грустно на душе у Надейки, тревожно. События года прошлого ей покоя не дают. Не знает паненка, что ее дальше ждет, как судьба сложится. Все в окно паненка нет, да и выглянет, будто ждет кого. Дождалась, таки. К дому всадник подъехал, конь вороной, грива блестит, развевается. Указ до паненки у всадника. Ждут паненку завтра во дворец к вечеру. Карета за ней будет подана.
Во дворце паненку слуги встречают, кланяются. Не поймет она, что случилось, смущается. Пан выходит навстречу ей, одежда на нем иноземная. Увидела его Надейка и сердце вдруг обмерло, иноземец точно дедушка! А слуга зычным голосом выкрикнул: - Князь Стефан, Господарь Молдавский и Бернар Валовски Секретарь его величества, короля Сигизмунда!
Князь к Надейке подходит, обнимает, целует девушку. Дорогой внучкой называет ласково. Секретарь подошел, улыбается. Говорит: - Вот царевна, цела, здоровехонька.
- Люди добрые, - просит девушка, - расскажите, Бога ради, что случилось, почему меня величают царевною?
Князь Стефан в усы улыбается, отвечает:
- Внученька, уж не знаю с какой вестью к тебе прибыл я, с доброю, аль печальною? Рассуди сама потом, а сейчас меня выслушай. Иван 3, русский царь, твой дедушка. В первом браке им был рожден сын Иван Великий князь, твой отец. Жену его, матушку твою, дочь мою любимую, все княжной Еленой, величали. Вторая жена Ивана 3, Софья, царевна греческая, отравила наследника, отца твоего, Ивана, а потом, пользуясь тем, что муж хворый был и телом ослаб, заточила в тюрьму матушку твою княжну Елену и сына, наследника престола, брата твоего Дмитрия, царство им всем, безвременно ушедшим, Небесное. Объявила наследником престола российского сына своего, Василия. Великая смута на Руси в то время случилась. По приказу царевны Софьи, а потом и сына ее Василия, когда он по смерти батюшки на престол взошел, много народу казнено было, сожжено, да повешено. Ты родилась, когда батюшка Иван, великий князь, уже отравлен был. Что матушка на сносях, в тайне держалось великой. Брат мой старший, Юзеф с женой своей, все так обставили, будто родилась ты у них, а не у матушки. После, год спустя, тебя вывезли, спрятав в Вевеле так, чтобы не прознал никто. Даже мы про то не ведали, так строго берег тайну брат мой преданный. Книга, что хранил твой дедушка, не простая книга, летописная. Не молитвы это были, Наденька, а летопись, в коей все сказано. Читал тебе ее дедушка, чтобы знала ты род свой, да события давних лет помнила. А что по-гречески писано там, так потому, чтобы не понял тот, кому то знать не надобно.
- Как не молитвы? А деда крест святой перстами клал и мне всегда велел делать так.
- Брат мой набожный, читал про смуту великую, что на Русь пришла, про души погубленные, вот и крестился, дабы защитить семью свою, да тебя, Наденька, от погибели. Не ровен час, прознал бы кто, враз царевну извели б, супостаты бесовы.
- А что так книга разукрашена золотом, каменьями разными?
- Это Наденька, тоже умысел. С виду книга, как библия, хоть и писана по-гречески. Если даже кто на книгу позарился, то, получив, продал бы, деньги выручив, а не выбросил. Так история и сохранилась бы, в безвестность не сгинула.
- Что же делать мне, как жить теперь?
- Вот за тем, моя внученька и пришел к тебе твой дедушка, Господарь Молдавский, Великий князь. Возвращайся во отчину, под родимый кров. Ждут тебя родичи там, печалятся, о тебе сироте, безвестно сгинувшей.
- Как же дедушка, я уеду, а любы мой, дружок сердешный Анджей здесь один останется?
- Анджей? Кто таков, какого роду племени? Пристало ли ему с царевной вместе быть?
- Пристало дедушка, пристало! Роду-то он княжеского, поэтому его родители жениться и не дозволяют, потому что я безродная да бедная.
- Ты-то бедная? А ну, поехали к его родителям! Сейчас мы и посмотрим, кто кому кланяться станет. Слуги, оденьте внучку, как ей по чину положено, едем в гости мы с ней немедленно!
Карета золоченная, шестерней лошадей запряженная, к палатам родителей Анджея подъехала. Лакей в ливрее, богато разукрашенной, к двери подошел, велит доложить, что прибыл Господарь Молдавский с царевной Российскою. Враз родители на встречу выбежали, до земли поклон кладут, дорогих гостей в хоромы приглашают войти, не побрезговать. Открыл лакей дверь кареты золоченной, лаковой. Вышел из нее господин седой, в одежде иноземной, да паненка красавица, краше некуда. Не признали они в царевне Надейку, кланяются, ей, улыбаются. А господин седой, Господарь Молдавский зычно спрашивает:
- Сказывают, что сын у вас есть? Где он, что не вышел на встречу своей суженной?
Засмущались родители Анджея, стали слуг посылать его привести, мол, приехали гости знатные, его спрашивают, велят прийти, встретить принцессу иноземную, суженную его, паненку красавицу.
Вышел Анджей, до земли кланяется, на царевну и не смотрит совсем. Говорит, спасибо люди добрые, что его, Анджея уважили, в гости прибыли. Только есть у него уже суженная, паненка Надейка, невеста его единственная. Сирота она, без роду и племени, но не променяет Анджей свою любую, ни на принцессу заморскую, ни на красавицу писанную. Что хотите со мной делайте, только вот мой сказ окончательный.
- И что, от своих слов не отступишься? Клянешься, что не променяешь любую и на ней женишься, чтобы ни было? – грозно спрашивает пан седой.
- Не слушайте его, шановный пан с паненкою, Госпадарь Молдавский с царевной Российскою. Не в себе сынок, не в розуме. Это ведьма все, змея подколодная, Надейка - чернокнижница, парня спортила, приворотным зельем опоила! - мать Анджея в разговор вклинилась, - Заходите в дом, гости знатные. Сговорились уж, дело сделали.
- Слово мое последнее все слышали. - не отступает Анджей, низко всем кланяясь - Простите, коли, что не так, родители. Простите, гости знатные. Только Богом клянусь, кроме Надейки, мне никого больше не надобно, я ее назову своей женкою.
- Ты, пан слово дал. Принародно сейчас божился, клялся в верности под венец свести девушку, что пришлась тебе по сердцу? Все ли так мы здесь поняли?
- А ты, отец, по что молчишь? – корит мужа мать, - аль не видишь, что деется? - А сама все шепчет, ворчит, причитает, ругается: - Сынок глупый, весь в батюшку. Посмотри, же скорей на невестушку, не чета, ведь твоей зазнобушке, Надьке, ведьме, чернокнижнице. Чтоб глаза ее наши больше не видели! Да чтоб в реке она потопла, сгинула!
- Посмотри-ка ты, повнимательней, на принцессу, царевну русскую. – вторит матери вельможный пан, улыбку в усах спрятавши, - Не признаешь ли в ней свою любую?
Глянул Анджей на принцессу иноземную, сердце в груди сперва замерло, а потом как зашлось, вот – вот выскочит.
- Быть не может, того, чтоб паненка на Надейку так похожа была! – удивился он, - Сон иль явь, не пойму никак?
- То не сон, любы мой, – Анджею Надейка ответила, - князь Стефан, господарь Молдавский, дед мой по матери. Ну а мать была за царевичем. Только померли отец с матерью, да с братом, родимые. Так что я, хоть и сиротинушка, но не безродная. Род мой живет в Молдавии, ждет меня и печалится. Ты поедешь со мной в Молдавию?
- Ты прости меня, невестушка, - мать к Надейке в ноги кинулась. Прости меня, глупую, за слова мои обидные, грубые. – а сама Анджея к Надейке подталкивает, - Что столбом стоишь, тоже в ноги кланяйся! Да за ручку бери царевишну. Чего отец ждешь? Приглашай в хоромы гостей дорогих. А там, пирком, да за свадебку.
Свадьбы такой давно не было. Три дня пир горой был в городе. А потом уехали из Вевеля Анджей с Надейкою в Молдавию, где жили, сказывают, долго и счастливо.