Конкурс Копирайта -К2
Никто точно не мог сказать, откуда она взялась в нашем городе. Старухи утверждали, что помнили её коротенькое платьице в горошек, когда она играла в догонялки и нянчила кукол. Но старухи ошибаются, для старух все дети на одно лицо, платья в горошек, куличики из песка, сквозь стекла старушечьих очков всё кажется милым и наивным. На самом же деле, она никогда не росла вместе с нами, и глядя на её чуть раскосые глаза, на смуглую кожу, на гладко зачёсанные волосы около ушей, мы представляли себе тропические ночи, знакомые нам по афишам американских фильмов, силуэты пальм в угасающем небе, черных официантов в белых рубашках, «Шампанского, мадам?», величественный кивок, сверкнувший бриллиант … Нам казалось, она пришла именно оттуда, из мира Бонда и Лорен, шикарных лимузинов и загородных особняков, не знаю, кто это первый выдумал. Она мало рассказывала о себе, а мы, сбиваясь с ног, чтобы угодить ей, и не помышляли о расспросах. Каждый придумал и лелеял свою историю, одна фантастичнее другой.
И случилось так, что Граф влюбился в неё без памяти. Наш Граф, человек с железным сердцем и ледяным умом, всегда расчётливый, ни лишнего шага, ни случайного жеста, и подумать только – влюбился! Конечно же, мы сразу стали зрителями. Не то, чтобы мы боялись Графа, но уважение, с которым к нему относилась городская верхушка, внушало уважение и нам. Никто в городе не называл Графа по имени, только она.
Мы знали, что Граф сделал ей предложение, и что она ему отказала: сперва Мари хотела стать актрисой. Она называла себя Мари, на французский манер, с коротким вторым слогом. «Никчёмная девица, вертихвостка!» – говорили горожане, а Граф не терял времени, купил ей жемчужное ожерелье, собачку чихуахуа, кому-то позвонил – и Мари получила место в театре. С утра она теперь ходила на репетиции, в обед гуляла с собачкой в парке, а по-вечерам играла вторые роли, а скоро уже и первые, и мы с восхищением смотрели, как мечут искры чуть раскосые глаза Медеи.
И тогда Граф снова попросил руки Мари, и она снова ему отказала. Что это значит, быть актрисой в захолустье? Она хочет известности, большой славы. Она хочет петь. «Железная хватка у этой девушки!» – рассуждали мы, а Граф тем временем сделал пару звонков – и композитор с латвийским именем написал песню, а режиссёр-итальянец снял клип. Ещё один звонок – и сильный голос Мари звучит уже со всех экранов, юнцы насвистывают новый хит, ожидая девушек в укромных аллеях, девушки завивают щипчиками ресницы и тоже мурлычут песню Мари. Мари теперь – известная певица.
И Граф в третий раз у её ног. Но нет, она и теперь не станет его женой. Она устала от жизни в нищей стране, среди грязи и невежества. Она мечтает жить в Париже. Она хочет стать настоящей француженкой с хорошим вкусом, видеть из окон Эйфелеву башню, покупать шляпки в Галери Лафайет и слушать «Травиату» в Гранд-опера.
Граф побледнел, закусил губу и ничего не сказал. Он ушёл и вернулся через неделю, в руках у него была купчая на квартиру в Париже и французский паспорт на имя Мари, только фамилия в паспорте была не её, а самого Графа. Пришёл черед побледнеть Мари. «Ну, уж эта своего не упустит», – решили все.
***
Свадьбу праздновали в узком кругу, но мы все успели увидеть невесту. Платье оттеняло смуглую кожу, на шее блеснул бриллиант, прошуршали колеса лимузина – и они уехали из нашего города.
А через месяц мы узнали, что Графу отрезали голову прямо в его квартире на Елисейских полях. История тёмная и запутанная, ни свидетелей, ни доказательств, ни алиби у прекрасной вдовы. Мы видели фотографии в газетах, и нас поразили её глаза – чуть раскосые, но холодные и расчётливые, внушающие уважение и страх. Глаза убийцы.
После смерти мужа Мари по инерции продолжала жить на широкую ногу и много занималась благотворительностью – люди шептались, что так она задабривает совесть. Но потом деньги у Мари закончились, и ей пришлось вернуться в наш город. Назад в театр её не взяли, музыкальная слава забылась, и Мари постепенно распродавала последнее, что у неё оставалось. Она все дни проводила возле камина, ни с кем не общалась, никуда не ходила, и однажды, в приступе отчаянья, свалила в кучу бумаги ненавистного мужа, распахнула дверцу камина…
…и случайно заметила подпись на одном из листков.
Не веря глазам, Мари опустилась на пол и начала читать. Одно письмо, другое, документы, акты, нотариальные свидетельства. Строчка за строчкой, и ей становилось понятным, почему никто не отказывал Графу. Вся подноготная, вся изнаночная и уродливая сторона жизни элиты находилась в его руках. Граф был королём шантажа.
Что же происходило в тот вечер в душе Мари? Было ли её первым порывом обратиться к закону? Сжечь бумаги? Вернуть их владельцам? Сдалось ли без боя всё светлое и чистое, что находило отражение в облике Мари? Да, несмотря ни на что, Мари оставалась для нас ангелом, цветком, недоступной вершиной, как на афишах американских фильмов.
***
Мари повела дела Графа хладнокровнее его самого. Она вновь переехала в Париж и окружила себя всем, что только пришло ей на ум. У неё появилась прислуга, ложа в Гранд-опера, вилла в Ницце и собственная картинная галерея – её вкус уважали, к её мнению прислушивались. Очарование Мари никого не оставляло равнодушным, и даже те, кто платил за её молчание, делали это почти охотно и считали себя меценатами. По субботам режиссёры-авангардисты, нахальные романисты, художники с затуманенными глазами, прабудды, ясновидящие и учителя эзотерических школ вели жаркие беседы в комнате за галереей. Когда мы представляли себе эту комнату, как её описывали газеты – с низким потолком, душную, пропахшую дымом и абстрактными идеями, пропахшую потом и новыми веяниями, с довлеющими над всем холодными раскосыми глазами, – мы думали, что теперь, наверняка, все они сбиваются с ног, стараясь угодить Мари, и в этом ничем не отличаются от нас, и что дух нового Графа уже витает над столами с дубовыми ножками…
Но всё получилось по-другому: Мари изменилась. Началось с того, что число эзотериков на субботних сборищах всё увеличивалось, и вскоре они почти вытеснили сумасбродных художников и болтливых поэтов. Мари теперь не ела мяса, много говорила о духовных практиках и превратила свой загородный дом в сборище мистиков и саньясинов. Она посетила ашрам в Пуне. Она ездила на семинары известнейших Мастеров дзен. Она прошла курс молчания – в лесу, в льняных балахонах, не глядя друг другу в глаза, они питались хлебом и водой, медитировали и молчали, растворялись в пустоте. И случилось так, что там, в лесу, Мари увидела Ишвара – богатейшего. Ишвара – того, у кого всё есть, кто сам есть всё. Ишвар – так называли его другие, ведь сам он дал обет молчания и только медитировал, танцевал или светло улыбался. Он двигался легко, как тень Махавиры, и у Мари впервые в жизни захватило дух от простоты, благодати и света. Она не могла отвести от Ишвара глаз, а когда его не было рядом – думала о нём. Но Ишвар не замечал Мари, он видел всех и никого не замечал, он улыбался и обнимал каждого в знак приветствия – и стариков, и мужчин, и Мари, все они были равны для него, и от всех он был равно далёк. О нём с трепетом говорили: «Просветлённый…», и близкие оберегали его ревностно и нежно, как хрупкий заморский цветок. Ишвар витал в других сферах, и как же было Мари его оттуда достать? А Мари непременно нужно было его достать. Без этого ей было никуда. Мари влюбилась.
И сразу отступили на второй план медитации и практики – хотя они и раньше не мешали ей вести дела с трезвой холодностью. Мари не хотела сливаться с духовным началом Ишвара в абсолюте, она хотела обладать им, стоя обеими ногами на земле. Пусть он и дальше проводит часы в поиске внутреннего лотоса, но пусть в остальные часы он видит её, Мари – видит по-настоящему, обнимает по-настоящему, любит по-настоящему, а не общей вселенской любовью. Да, такая она была, наша Мари. Пустой болтовнёй нельзя было сбить её с толку. Она привыкла достигать желаемого и взялась за трудное дело со всей серьёзностью. Ох, берегись, Ишвар…
***
Теперь Мари, как по волшебству, везде находилась рядом с Ишваром. Она изучила его привычки, разузнала о его предпочтениях, ни одна групповая медитация, ни один праздник саньясинов не обходился без Мари.
Сделав пару звонков, она организовала приезд знаменитого индийского Мастера, перед мудростью которого преклонялся Ишвар. Мастер поселился в её доме, и Ишвар приходил ежедневно, а когда Мастер уехал, Мари предложила Ишвару и друзьям остаться в доме навсегда. «Это станет вашим собственным ашрамом», – сказала Мари, и саньясины, эти наивные искатели истины, с радостью согласились, а Ишвар был слишком далёк от всего земного, чтобы беспокоится о подобных мелочах. Как нежное растение, его пересадили в дом Мари и окружили роскошью, которую он и не заметил.
А затем Мари стала называть себя ученицей Ишвара. Ишвара, который молчал уже целых пять лет, который сидел с закрытыми глазами на жесткой циновке или танцевал, легкий, как поступь Будды, который искал внутренний лотос и не хотел быть Учителем. «Этого достаточно, – говорила Мари, – быть рядом. Ведь истинное общение происходит не на уровне слов. Отныне я – его ученица».
Теперь Мари целыми днями сидела на жёсткой циновке напротив Ишвара, и когда он возвращался в земное тело, то видел смуглую кожу, гладко зачёсанные волосы, раскосые глаза. И он смотрел с каждым днём в них всё дольше и дольше, он погружался в медитацию и выходил из неё, а Мари неизменно сидела перед ним – сейчас она принесла фрукты и свежий хлеб, а когда он насытится, перед ним окажется графин с холодной водой. И Мари видела, что оставался последний рубеж, последняя схватка, победив в которой, она победила бы во всей игре. Схватка с истиной, с абсолютом, с душой Ишвара. Ишвар хранил обет молчания, а Мари говорила:
– Для духовного человека нет разницы между материей и духом. Материю и дух нельзя разделить, потому только трусы отрекаются от мира. Нельзя делать только вдох, Ишвар, за вдохом должен последовать выдох. Вдох – медитация, выдох – любовь…
Много чего говорила Мари, она говорила не хуже любого Мастера. Ишвар смотрел на неё, потом закрывал глаза и медитировал. Проходили месяцы, и Мари чувствовала: победа близка.
Но случилась не победа, случилось страшное: Мари арестовали. Её обвинили в шантаже и мошенничестве, бумаги – наследство Графа – изъяли. Мари грозили пятнадцать лет тюрьмы, и некому было заступиться: друзья, ужаснувшись чудовищной двуличности, отвернулись от неё, враги злорадно потирали руки. И только Ишвар, этот светлый дух, чистый, как дыхание Гаутамы, впервые за шесть лет нарушил молчание и спросил:
– А где Мари?
Когда адвокат рассказал ей об этом, Мари только сжала кулаки. Она сидела напротив адвоката – бледная, похудевшая, прекрасная, как никогда. Конечно, он позволил втянуть себя в это двусмысленное дело. Мы представляли себе всё до деталей, как будто мы сами стояли за спиной адвоката, пока Мари рассказывала, где находится сейф, и как найти ключ, и какого рода бумаги находятся внутри.
Скандал на суде был грандиозный. Когда Мари начала говорить о махинациях прокурора с недвижимостью, судья поспешно закрыл заседание. Публика улюлюкала: прокурора, препротивного типа, не любили. В укромном зале, вдали от посторонних ушей, Мари подробно рассказала судье о компромате на прокурора, на главного прокурора и на самого судью. Суд установил полную невиновность Мари. Прокурора сместили с должности. Разозлённый, он раскрыл в газетах страшную тайну, которую подслушал-таки в укромном зале, и судью сместили тоже. Главный прокурор спешно взял отпуск и покинул страну…
Катавасия продолжалась, но она уже не интересовала Мари, её мысли занимал лишь Ишвар. Вот она снова на пороге дома, около двери, в нерешительности. Вот дверь распахнулась сама, и Ишвар, танцующий радостный бог, стоит перед ней. Его улыбка светла как всегда, но это особая улыбка, в этот раз она адресована только Мари. Ишвар обнимает Мари, иона понимает: схватка выиграна.
***
Эпилог.
Ишвар и Мари основали собственный ашрам в Париже. Ишвар нашёл себя в роли Мастера, былое молчание сменилось красноречием, и послушать его приезжают даже из отдалённых стран. Мари часто посещает наш город: тут тоже скоро будет ашрам. Она ничуть не изменилась, всё те же гладкие волосы, чёрные глаза, старушки продолжают считать, что видели её когда-то на трёхколёсном велосипедике в тени сирени…
Так закончилась эта история – история со спорной моралью и счастливым концом. Мари сама рассказала нам её недостающие звенья.
Примечания:
Ашрам (санскрит) – обитель мудрецов; духовная община, куда человек приходит для медитации, молитвы, совершения ритуала и духовного обновления. Учитель, возглавляющий ашрам, передает присутствующим эзотерические знания.
Ишвара (санскрит) – «владыка»; одно из слов, обозначающих «бога», могущественного, но не всесильного существа.
Саньясин – искатель истины.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
Свидетельство о публикации №21203132220
Рецензии
http://www.proza.ru/comments.html?2012/03/13/2220