Кипяток шпарил мои руки.Прямо с неба падали знойные,оглушительные капли, деформирующие раскаленный асфальт.Дождь терял единственный свой смысл "созидать живое".Зонты не спасали: материя превращалась в сожженые лохмотья, а железная рукоятка обжигала руки.
Людям, которым было хуже всего на этой планете в эту самую минуту, было нечего терять.Они продолжали свой ход, изредка кривя лицо от острой боли, пронзающей голые места. Самые смелые даже закатали рукава, то ли от показательного пафоса, то ли от любопытства измерить высоту болевого порога, то ли чтоб переглушить душевную боль физической.
По красным рукам и лицам можно было гадать о том, сколько времени под ярым дождём провели люди.
Когда дождь прекращался, город напоминал баню.Густой пар,подобно туману,мешал движению.Это время было идеальным для простуженных,кои часто выходили подышать,используя воздух, как отличный ингалятор.
В таких погодных условиях прохлада значилась идеальной погодой.А я ценила наши дожди.Когда напор выдавался слишком сильным, кожу в некотрых местах слегка разъедало.Мне нравилась эта боль:в ней была некая романтика, совсем не наблюдающаяся в муках от болезни или зверского насилия, или же в обычных порезах.Она как-будто могла высказать что-то вместо меня,не произнося ни звука.
Это общение болью люди прывыкли склонять к мазохизму, но есть между одним и другим малая разница.Боль должна быть изысканной,не грубой, не пошлой.В ней должна преобладать драматичная красота, граничущая с эстетичной.Получение наслаждения не столько от боли, как от её представления и любования.Может только так она не извращает все переживаемые чувства, а дополняет их, возводя в свою особого цвета рамку.