ЧЕЛОВЕК - КАПУСТА
Полдень в большом городе становился совершенно непереносимым. Солнце, успевшее с утра разогреть – накалить и серые высотки и черный, начавший плавиться асфальт, замерло в зените, вынуждая все живое прятаться в тени, искать укрытие даже под козырьками остановочных павильонов.
Я сидел, стараясь не шевелиться, на деревянной решетчатой скамейке одного из таких павильонов и ждал автобуса или маршрутку в аэропорт. Что было тому причиной – жара или время неурочное, но на остановке никого, кроме нас, странно одетого мужчины, почти старика и меня, не было.
Автобуса тоже не было, а сидящий рядом на решетчатой скамейке старик жевал и жевал невидимую еду. Смотреть на раскаленные дома не хотелось, на белое небо – невозможно, сидеть с закрытыми глазами – неудобно, и я невольно обратил свое внимание на соседа.
Так называемый «клубный» пиджак (в такую-то жару!), в серо-зеленую клеточку. Брюки, в которых их владелец спал не меньше двух недель, были оторочены трехсантиметровыми пыльными манжетами, из восьмидесятых, прошлого, двадцатого века. Манжеты накрывали неожиданные в таком ансамбле кроссовки, некогда белые, но сейчас – серые и потрескавшиеся изрядно.
Встретив этого человека, замужняя женщина обязательно перейдет на другую сторону улицы, а полицейский, если таковой найдется, отвернется, чтобы не подвергаться унизительной, но совершенно необходимой после такого контакта процедуре дезинфекции а, может быть, и дезинсекции.
Серыми и потрескавшимися казались и его проваленные щеки, между которыми скорбно кривился беззубый рот. Не то, чтобы рот был совсем уж без зубов, по 2 – 3 на каждой челюсти они присутствовали, но общей картины крайней запущенности субъекта уже не могли изменить.
У его ног лежала сетка-авоська, невиданный для нашего времени атрибут домохозяек прошлого века. В сетке два, приличного размера, кочана капусты. Да, да, обычной, белокочанной. Насчет кочана, правда, ничего не могу сказать – его не было видно, а вот листья скорее были зелеными, чем белыми.
- Эх, дети, дети, - вдруг выдохнул, будто почувствовав мой взгляд, старик. За таким выдохом обычно следуют слезы, а он улыбнулся неожиданно доброй улыбкой. В анфас его улыбка, может быть, показалась бы не доброй, а скорбной, или жалкой, но я увидел ее именно такой – доброй по нечеловеческой сути своей.
Старик, глядя в одну точку, за какие-то пять минут успел мне рассказать историю простую, но с оттенком серийности, массовости, что ли – похожие истории в наше время можно не только услышать, но и поучаствовать в них, причем легко.
Единственный сын, которого он почему-то называл «Кирпичом», был, как я понял, высоким и красивым парнем, хотя и сделанный родителями второпях и только наполовину. Жил от родителей отдельно и в последние годы питался преимущественно капустой.
- Вегетарианец? – предположил я, но из рассказа старика понял, что речь тут, скорее, шла о профессиональном бездельнике с диагнозом «психических отклонений не обнаружено, просто дурак».
В школу Кирпич ходил через день и был из нее с позором изгнан за хроническую неуспеваемость и драку с преподавателем по труду, повестки из военкомата просто игнорировал и таким образом «откосил» от армии. Все попытки отца пристроить его учеником то столяра, то слесаря механосборочных работ проваливались и никакими увещеваниями, посулами или угрозами нельзя было заставить уже вполне сформировавшегося балбеса подчиняться требованиям трудовой дисциплины.
Единственную нишу для своей свободолюбивой души он случайно нашел на поприще охраны чужой собственности, исповедуя при этом принцип «быть у воды и не напиться!». Будто специально для таких Кирпичей придуманные, плодились и размножались в городе охранные агентства, которые по странной прихоти или недогляду законодателей стали называть «Охранными Организациями».
Пристроившись в очередную охранную контору, Кирпич просился на самый трудный объект, в смысле охраны, конечно, в супер- или гипермаркет, магазины, работающие, как известно, «с колес». Отдельно любил ночные смены, после которых нес домой копченую колбаску, фрукты-овощи, дорогое вино, конфеты и приправы. После трех-четырех таких смен его обычно ловили, больно били и выгоняли из магазина, а, зачастую, и из охранной конторы.
«В голову» он такие мелочи не брал и шел ночным сторожем-дворником в летнее кафе, знаете, такие, под шатер стилизованные? Ассортимент в них был небогатый, но достаточный для праздной и гуляющей теплыми летними вечерами публики и молодежи, для которой они, кафе, становились единственным местом времяпрепровождения в этом городе.
После двух ночи кафешка закрывалась, бармен прятал, или забирал с собой выручку и уходил отсыпаться. Тут «приходило время» Кирпича. Не было замка или замочка на шкафах-холодильниках или прилавках, которые он не смог бы открыть. Редкий талант при постоянной жажде, которая утолялась дармовым пивом.
Дармовым в том смысле, что платить за охраняемое пиво Кирпич посчитал бы неуместным, даже если бы самым таинственным способом в его карманах завелись деньги. Но «этого не могло быть, потому что не могло быть никогда», а он попивал регулярно и напивался досыта, временами даже упивался, за что вновь подвергался битию «с последующим увольнением».
Заработанные деньги ему не выплачивались, шли на «возмещение нанесенного ущерба» и на неделю-другую Кирпич вынужденно переходил на так им ненавидимую капустную диету.
Люто ненавидел он капусту сырую, и – вареную, тем более – разваренную. Но молодое тело требовало пищи и приходилось, чтобы компенсировать недостаток калорий, варить капусту целыми кочанами, разбирая по готовности на листья, их использовать на второе, кочерыжку – на десерт, а бульон, понятное дело – на «первое». И так изо дня в день, пока не находил очередное «хлебное», точнее – пивное, место.
- Вот, опять выгнали, - прошамкал старик. – Везу, вон, поел чтобы, сын ведь…
Я поднялся и вышел из спасительной тени остановочного павильона, слушать дальше эту историю человека-капусты, который променял свою голову на кочан, который пил пиво и теребил свою кочерыжку, лежа на продавленном диване, мне не хотелось. Не хотелось погружаться в мир овощей и корнеплодов, о котором все хорошее и доброе уже сказал Джанни Родари в замечательной сказке «Чиполлино». Тем более, что и рассказчиком-то был не знаменитый итальянец, и даже не обычный русский мужичок, а удивительное в своем непонимании причинно-следственных связей травянистое растение из отряда капустных и которого так и подмывало обозвать старым хреном.