Краткая история моего замужества оставила чувство лёгкого недоумения, вынесенного в заголовок. Может быть, вы его разрешите?
Муж достался мне по наследству. Не подумайте об инцесте или других модных нынче отклонениях от психической нормы. Нет. Это был возлюбленный охранник нашей заведующей, и когда она с треском уволилась, мне пришлось взять бразды правления, не только отделением, в свои недрожащие руки. И заметьте, это - признак устойчивой психической нормы. С Гарденией Прохор не оформлял отношений, исчезнув, она не взяла его с собой. Он стал такой потеряный и бедный, и так жалко хлопал глазами на проходной, что мне ничего не осталось, как приласкать его. Думаю, Прошу взволновала моя голубая норка и понравились пирожки, которые выпекались в грузинской чайхане по-соседству, и он быстро забыл нашу бывшую с её жолтой дублёнкой и галушками. Не то, чтобы Прохор мне сильно нравился, был он мал и ряб. Но я издавна оценила его щеголеватую походку в надраенных башмаках, проседь в аккуратно подстриженных височках, за много лет привыкла к щербатой улыбке и сиповатому голосу с одной и той же утренней шуткой на входе:
- Без пропуска нельзя. А личность Ваша - не пропуск.
Кроме того, на своём красном форде с неприличным прозвищем "мандела" он виртуозно носился и по захламлённой больничной территории, и по городу, и довозил меня до дома за 16 минут против часа, что я плелась обычно. А самое главное - не раздражал меня так, как все остальные особи мужеского пола ещё с института. В постели он был в меру горяч, но нетребователен и быстро насыщаем, потому я и размечталась, что это - меньшее зло из возможных. Не прошло и года с ухода бывшей, как мы поженились. Я решила, что не хочу напоминать ему о Гардухе, да и пора пришла из девок выходить. Оформили законный брак без пышной свадьбы. Мамахен приехал нас поздравить, пошепталась со мной, потом с ним, и уехала. Стали жить у меня, чтобы ему не мотаться из пригорода.
Казалось, я всё предусмотрела и просчитала. Тем удивительнее очевидное упущение - ведь в самом имени его заложен взрыв.
Муж был старше меня, и прилично. Он помнил Никитку в цвете лет и сокрушался, как сейчас всё не так. Я-то родилась в благополучно-брежневские времена и не понимала его огорчений, работая с интересом, но и за деньги, будучи специалистом, а ныне - и заведующей в отделении острых неврозов. Подрабатывала главным психологом крупной фирмы, это позволяло жить не оглядываясь на средства. Муж тоже получал неплохо, если иметь ввиду ещё и пенсию по выслуге лет. До нашей больнички Проша лет 20 просидел в лесах Центральной Африки, заработал там капитанские погоны, денег на машину, тропическую малярию и был списан по медпоказаниям. Я не видела поводов для тревоги - и вообще и в частности. Ну, только, если мы заболеем и умрём. Но для больных есть больницы, а умереть мы и так умрём... На этих словах муж обычно целовал мне руку, говорил, что всё понял, и шёл курить. И я в который раз убеждалась, что умею утешить человека, почти как сигарета. Пора была думать о переквалификации в психоаналитики.
Первые симптомы будущего недуга появились, когда у Прохора умер друг детства. Как муж рассказывал, в период с 5-го по 7-й класс они были с Дюком неразлучны, и всё его подростковое становление проходило под неусыпным дружеским контролем. Даже первая любовь была одна на двоих.
- А вторая? - спросила я, мягко убирая у него из-под руки очередную четвертинку.
Прохор недоумённо поднял голову, потом стукнул кулаком по столу и громко крикнул:
- Не ставила - не трожь!
И когда я спросила, как же он завтра пойдёт на работу, он мотнул головой и выпил прямо из горла, заявив, что память друга ему дороже всех психов на свете - как пациентов, так и врачей. Завтра на работу муж не пошёл, взяв больничный лист, запоя, как такового не получилось - чуть поднабрался ещё на 9-й день, но у меня появился повод задуматься.
Раньше я не смотрела на родных, как на пациентов. Мама сама до сих пор меня учила, особенно стерильности, и пока ещё, несмотря на преклонные года, достойно справлялась с болячками, самолечась травами и яблочным уксусом. Сестрица, напротив, имела личного гомеопата, у коего и детей своих и мужа пользовала. Глядя на всех них, я умилялась важности тщательно выстроенной психотерапии, потому как только ей могла приписать столь оздоравливающее действие, имея профессиональное мнение обо всех этих гомеопатических и знахарских штучках.
Муж же мой был совершенно от сохи. Он ни разу не сходил даже к зубному, а как он потерял три верхних зуба, я выяснила невзначай и была потрясена. Ему их выбили прикладом.
- И что потом?- спросила я.
- А ничего. Рот закрыл и пошёл...
Понятно, что человеку с такой закалкой мои гигиенические взгляды были совершенно неинтересны. Впрочем, до поры Прохор меня слушался.
После смерти своего Дюка он стал задумчив, чаще брался за бутылочку, меньше включал телевизор. Эти вечерние затишья в нашей скромной квартирке неожиданно стали для меня испытанием. Под ровный фон с громкими всплесками рекламы я готовилась к отчётам, конференциям или проглядывала результаты психотестов. Или просто гуляла на просторах интернета. Когда уставала - надевала наушники с голосами любимых кастратов и возвращалась к домашним проблемам, будто из рая - милостивая и одухотворённая. Теперь же тишина настораживала, отвлекала от привычного круга мыслей. Я пробовала всё время сидеть в наушниках, но от этого начинало ломить виски и сводить судорогой правую руку. А когда я выходила на кухню, обжитую под курилку, то заставала одну и ту же дисгармоничную картинку. Прохор, уставясь в потолок, полулежит на кушетке, а под рукой его - открытый на первой странице детектив и уже не первая открытая бутылка пива.
Вначале ничего не поняв, я проследила его взгляд и извинилась:
- Проша, я уберусь в выходные, - увидав спускающуюся с потолка паутину.
Муж дёрнулся, но промолчал. Молчал и тогда, когда я совершенно нечаянно наступила на его вытянутую безвольно ногу. В другой же день, на вопрос, не пора ли включить телевизор, он ответил довольно спокойно:
- Карина, иди в баню, - и я задумалась, может сходить?
А вот на третий раз Проша встал с дивана и уже громко крикнул:
- К кошкам! А лучше - заведи собаку или ребёнка роди, только в покое оставь!- и это было уже явно деструктивное заявление.
Невозможно было смотреть на прогрессирующие страдания ближнего, нужно было помогать.
В голове у меня быстро сложилось мнение о диагнозе. Я думала, что здесь будет уместен воодушевляющий Пукхер. Так Прохора и известила. Человеку, не искушённому в наших искусствах, не понять всех деталей, и я просто сказала, что дам ему витаминки от головы. И неожиданно получила отпор. Муж заявил, что с роду никаких таблеток не пил и пить не собирается, поскольку признаёт только микстуры и уколы, на худой конец - клизмы. И лучше бы я искала лекарства не ОТ головы, а ДЛЯ, хотя у него и так "порядок в танковых мозгах."
Я слегка обескуражилась, но быстро нашла выход. Теперь в воскресенье я натирала ему таблеток на неделю в фарфоровой ступке, позаимствованной в больничном музее, и каждое утро торжественно высыпала из пергаментной облатки в подставленную чайную ложечку. Муж не морщась глотал хрустящий розовый песок. Через несколько дней телевизор начал звучать: вначале минут по 10, потом - уже час-другой. Я аккуратненько поинтересовалась, когда у Дюка сороковины. Выяснилось, что Прохор звонил его жене, поговорил и никуда не пошёл. Земля пухом - что же ещё нужно, чтобы упокоить их верную дружбу? Я порадовалась за него, и жизнь наша вошла в привычную колею. Впрочем ненадолго.
Как-то раз придя с работы - у мужа был выходной - я обомлела прямо на пороге, не узнав собственной квартиры. Меня встретил чистый отмытый пол, с повешенными занавесками и ароматом ванили, с большим белым букетом на столе и новыми тапочками мне в розовую розочку на придверном коврике. Услышав скрип двери, вылетел причёсанный и побритый Прохор в белой рубашонке и глаженых джинсах, подхватил меня на руки и ну кружить по нашей передней, задевая мною об вешалку и шкаф с криком:
- Ай да Кусечка моя! Ты - любименькая! Дверь я смажу дёготком, чтобы хлопать с ветерком!
Я поняла, что это - острый психоз.
Ну, с психопатами главное - не спорить. Улыбнувшись ему и чмокнув в лобик, я попыталась освободиться. Не тут-то было. Капитан в отставке держал меня крепко, слегка поколачивая головой об дверь и покрывая лицо и грудь мои бесконечными поцелуями. Он каким-то образом сумел расстегнуть пуговицы на пальто и погружался всё глубже и глубже, издавая иногда отдельные бессвязные выкрики. Поняв, что дело плохо, я прибегла к весомому аргументу:
- Прошенька! У тебя что-то горит!? Чем-то пахнет!
Муж слегка опомнился, оторвался от моего пупка и, не выпуская из рук, пошёл на кухню. Там выключил духовку, посмотрел плотоядно и прошипел, вращая глазами:
- Пуссть пирог сстынет! А мы - ссгорим!
Дальнейшее наше времяпрепровождение, занявшее часа четыре, я опускаю - см. мою статью про сексуальный аспект коллективного бессознательного в дурдомах и дебильных сообществах. Когда же мы, наконец, вновь оказались на кухне, я осторожно спросила утомлённо улыбающегося Прохора:
- Что это на тебя сегодня нашло?
- Это - не сегодня, это - всегда! Было, есть и будет! - воскликнул он с пафосом. Я содрогнулась, а муж мой продолжил, восторженно глядя на шкафчик с крупами:
- Как только я встретил тебя - сердце моё взволновалось, трепет его стал аритмичным и болезненным. И я глубоко благодарен судьбе, которая связала нас воедино блистающей цепью, по жизни ведя под проникновенные звуки Менделя и сона.
Прохор глотнул воды, я услышала дребезжание трамвая:
- Дорогая! Твоя молочная кожа и прекрасные душистые волосы будто созданы для лобзаний. Я уже утолил свою жажду воды, но - не жажду тебя. Пойдём, любимая, в тенета! - и не дожидаясь ответной реплики он вскинул меня на плечо и потащил. В тенета.
Поздней ночью, когда муж наконец заснул, я из последних сил прокралась на кухню. Изучение его чтива и программы телепередач ничего не дало - никаких таких адских эротик в них не значилось, одни детективы. В записной книжке и мобильнике в его карманах лишних фамилий обнаружено не было. Учитывая, что за весь год совместной жизни он вряд ли сказал больше, чем сегодня, и совсем уж в других словах, вывод напрашивался сам собой. Безумие поразило его.
Я испытывала некоторые угрызения совести, поскольку в числе побочных действий Пукхера описывались красочные аффектации. Но в литературе не указывалась ни сексуальная составляющая бреда, ни тяга к его осуществлению. Поэтому помимо дезинтоксикации и ангиопротекторов мужу будет хорош Хукпер, мягкий антипсихотик, незаметно модулирующий настроение и поведение. Единственное "но" было, что он не пьёт таблетки. А Хукпер отличался огромными синими капсулами, которые и в здравом-то уме трудно проглотить. Придётся советоваться со специалистами.
Когда в то утро я пришла в отделение, опоздав в безуспешной попытке зашпаклевать следы от зубов супруга, при входе ко мне бросилась наша санитарочка Ефимия со словами:
- Как Вы сегодня прекрасны, Карина Леопольдовна!
Я испугалась, что это эпидемия, но взяла себя в руки:
- Фимочка, у меня к Вам большая просьба. Хукпер - относительно новый препарат, и фирма-производитель интересуется, каковы его органолептические свойства? Расскажите!
И добавила, боясь быть непонятой:
- Поперёк горла-то не встаёт?
Ефимия всплеснула ручками и захохотала:
- Ну и завпсишка! Нашла что спросить! Да подопечные просто-напросто боятся Вашего Хуньпейра! Психи визжат, что цвет нагоняет депрессию. А убогие вопят, что таблетки формами наводят на мысли о потустороннем гробе. Потому всю прошлую неделю видали мы его... в унитазе!
Я хотела что-то сказать, но сдержалась, прошла в кабинет и уже по телефону вызвала старшую сестру отделения к себе на ковёр.
В общем, после затрат некоторого количества времени, я выяснила, что лучше всего Хукпер, порезанный на мелкие кусочки, съедается с колбасой. Каждое утро я делала любимому бутерброд с колбаской, из докторской превращённой в любительскую - для восстановления сил после бурной ночи. И, слава Гиппократу, через недельку-другую уже спокойно лежала рядом с самозабвенно храпящим Прохором. Другие признаки психоза тоже пошли на убыль. Он больше не порывался ежедневно покупать мне цветы, конфеты и шубы. Не звонил каждые полчаса в кабинет со слюнявым: "Кусенька, я скучаю!", не выносил через проходную на руках и ужасных своих пирогов не пёк. Говорить стал меньше, понятней, к примеру: "Дай хлеба" или "Вынеси мусор". И спокойно ежевечерне заседал перед голубым зкраном. Только однажды, когда я как раз досыпала последние сладкие минуты после полуночи бессонницы, вдруг утром принёс яичницу. В постель. И кофе - туда же. Я тут же перестала покупать яйца - источник холестерина и мании, а кофий невзначай опрокинула Прохору на штаны - и всё прекратилось. В постели после мягкого отпора он спокойно уваливался к стенке и спал еженощно, как зюзя. А вот я теперь долгими ночами думала, чем лечить свою бессонницу, которая, похоже, начала входить в привычку и сопровождалась неприятными вегетативными явлениями в области левой сиськи. Хороший препарат Гипно-чпок, но от него разыгрывается дикий аппетит, а я и так от своего ростовесового стандарта отличаюсь килограмма на полтора в худшую сторону. На мысли о том, не начать ли вновь курить - для торможения калорий и позиционирования себя, как вечно молодой - я всё же ближе к рассвету проваливалась в маленькую смерть.
К сожалению, покой тех долгих недель был лишь маскировкой далеко зашедшего нездоровья.
Разрешающим моментом душевных невзгод Прохора послужил юбилей мужа моей сестры. С родственниками я общалась изредка и издалёка, поэтому, когда Святозар позвонил и пригласил нас в ресторан, озадачилась. Полагая, что Проше неинтересны протокольные встречи, я вскользь упомянула о приглашении Святика, добавив, что он-то всё равно дежурит. Против ожидания давно молчавший Прохор твёрдо заявил, что очень хочет познакомиться со своим деверем. Или шурином. Или как его там. А мой старший племянник отлично играет на саксофоне, и он желает слышать его вживую. Дежурство же легко обменяет со своим напарником. Я была удивлена его осведомлённостью и ангажированностью, пыталась отговорить - без толку. Это сейчас я думаю, что нужно было вообще молчать в тряпку и отключить телефон, так как самостоятельно Святик до Прошки бы не добрался. Но удивление зятем перевесило мою всегдашнюю осторожность...
В выходной погода удалась, как нельзя лучше. Светило солнце, и трогательные почки-птенцы пахли совсем уж отчаянно. Казалось, город умыт с ног до головы, даже валки зимнего мусора по краю тротуаров не омрачали светлый весенний позитив. Я постаралась настроиться так же, хотя на душе скрёб какой-то поганенький котёнок. Отогнав дурные мысли, я выгладила белую блузку с пурпурной брошью в форме лилеи у горла и длинную чёрную узкую юбку. Когда я подбирала последние пряди в высокий пучок, украшенный японской заколкой, зашёл Прохор. Он остолбенел в дверях, и я польщённо спросила:
- Ну как, нравится мой креатив?
Не говоря ни слова в два скачка муж подскочил, ухватил кружевной воротник блузки и разодрал её до пояса. Потом схватил меня за голову двумя руками и с криком:
- Ни за что! Не хочу мумию!!! - разлохматил тщательно спланированный пучок на все четыре стороны. После чего подхватил меня на руки, поцеловал в уже накрашенные губы и прошептал, заливаясь слезьми:
- Дорогая, ну побудь же, ну хоть чуть-чуть!
Только здесь я поняла, в какой опасности нахожусь. Факт проливных слёз из глаз человека, который с гордостью рассказывал мне, как на похоронах собственной матери не проронил ни слезинки, ничего хорошего не обещал. Дело запахло госпитализацией, и только большой профессиональный навык помог мне сдержаться. Я не стала ничего демонстрировать, погладила буйную седоватую голову, поцеловала в лысинку на затылке, прошептала, вытирая его слёзы кружевами уже несуществующей одежды:
- Не плачь, Прошенька! Всё хорошо, как скажешь, так и будет.
Он с загоревшимся глазом уронил меня на ковёр, прыгнув, как тигр, к гардеробу, и торжествующе прокричал:
- Я сам тебя одену! Для себя, и для всех!
По инстинкту самосохранения я полностью подчинилась, этим и спаслась. В тот безумный выходной я вышла в свет почти в чём мама родила. По плечам извивались распущенные волосы, сколотые на затылке белой камелией, урванной Прошей с соседского балкона. Надо сказать ощущение лёгкой щекотки и лёгкого же тепла на голых плечах от локонов, так давно позабытое, было чертовски приятно. Полупрозрачный мини-хитон, в котором я лет 10 тому легкомысленно защищала кандидатскую диссертацию по требованию своего завнауки, развевался, стянутый на талии золотым ремешком. Прохор откопал ещё и золотые туфельки на шпильках со школьного выпускного, втиснул туда мои подрасслабившиеся ноги, и первые несколько шагов я едва проковыляла, пока не вошла в ритм, после чего дала себе зарок выбросить всё хранимое барахло, и подальше. Родственники были потрясены, о чём поминали не один год. Масюня до сих пор говорит:
- Ты была такая весенне-обновлённая, будто это твой юбилей пришёл,- намекая, конечно, на мой тогда приближавшийся критический возраст. Я всё хочу, но не могу, сказать ей, кто это пришёл тогда.
В ресторане, плюхнувшись в кресло и вытянув ноги, я чуть расслабилась, но спокойно поесть и выпить мне не дали. Прохор через стол сигнализировал глазами и губами, что он готов со мною сделать. Сидящий рядом патлатый старший племянник гладил мои охладевшие пальцы своими тёплыми и шептал, мешая жевать:
- Тётечка, дорогая, ты такая клёвая! Если чо - обращайся!
А потом вышел в центр и исполнил "для самой обворожительной феи этого зала" саксофонную балладу "Чаща души твоей".
Сестрица моя, на гомеопатии своей изрядно раздавшаяся вширь, в каких-то ядовито-зелёных цветочках, в полголоса морочила голову дочери - не ходи, мол, в психиатрессы, будешь такая же заморенная. Фроська потом выясняла у меня: правда ли в дурдомах сотрудников морят голодом, чтобы они сильно не отличались от пациентов? Святозар же не дал мне дожевать и салата. Грянула музыка, он отбросил салфетку, отодвинул моё кресло и буквально перестал выпускать меня из рук, мотивируя это своим правом юбиляра. Во время вальса шептал, как я головокружительна, на фокстроте вспомнил Маяковского:" Левой, левой, левой!". Когда же грянуло танго, он так сверкал глазками, держа в зубах гвоздику, что я невольно подумала:" Может все мужики весной сходят с ума?" К счастью, Прохор танцевать не умел. Однако вдруг и он поднялся во время очередного блюза. Я замерла, но было поздно. Он перехватил меня из сватовых рук, тут же наступил на ногу, притиснул к груди, больно вдавив в декольте булавку от галстука, и просипел в ухо:
- Я жду-не дождусь-сь, когда же мы останемся одни. Готовьсь-ся!
Я поняла, что пора. Зла я мужу не желала, однако гибнуть во цвете лет нужным не считала. Задача была нейтрализовать его и сменить: лучше бы ориентацию, ну пока - хоть мотивацию. Я была готова к резкому повороту в танце.
На шпильках я глядела на него совсем свысока. Впрочем, за исключением некрасивого красного невуса на маковке, вид на Прохора сверху был приемлем. Поэтому, сильно прижав его голову к своей груди, я подождала, пока затылок не налился цветом кардинальской мантии, и, оторвавшись, ойкнула и повисла надломленной весенней веткой. Признаюсь, что только его прошлое спецназовца сподвигло меня на этот трюк. Реакция Проши была и вправду выше всех похвал. Он моментально напружинился и подхватил меня в сантиметре от пола. Сквозь полуприкрытые веки я смотрела, свесив безвольно голову, как он растерянно крутится по залу, как бежит к нему Святик с племяшом и ковыляет мамахен, размахивая вилкой. Все скопом они сложили меня на банкетку, задрав ноги выше головы. Сестрица махала у моего носа салфеткой, как вентилятор, запретив брызгать водой. Племяннички бодро отгоняли любопытствующих. Сквозь ресницы обстановка была прекрасно видна, и я валялась и думала, кто же догадается вызвать "скорую". Увы, не догадался никто, зато затеялся интереснейший разговор. За исключением навязчиво-матерных слов, я приведу его целиком. Начал всполошный Святозар:
- Прошка, ну что ж ты (блин)! Ведь я предупреждал, что Каручку нельзя сильно раскручивать! У неё с детства черепное недержание - так Масюня квалифицирует.
Тут включилась сама Масюня:
- Ты, Святик, болван. Сам девку закрутил в штопор, а теперь на свояка всё смахиваешь. А ведь он-то со своим росточком хорошо не уронил мою кобылу.
Я от негодования полуоткрыла правый глаз и увидела красного несчастного покрытого мелкими каплями пота Прошу, размахивавшего руками и пытавшегося быть убедительным:
- Ну уж право не знаю, Карла Мельхиоровна,(блин) чем же я Вам не угодил! Я и так (блин) стараюсь жену содержать. Вы всё беспокоитесь, что она совсем (блин) от рук отбилась, а вместо похвалы от Вас (блин) слышу, что, мол, (блин-блин-блин) ростом не хорош!
Я напряглась больше, чем было прилично даме в обмороке, но внимание окружающих было всецело занято, и это осталось незамеченным. Фефёла же подвела итог, проверещав:
- Хватит вам выснять фигню всякую! Вы не видите что ль, что сестрица в своём дурдоме совсем свихнулась? Она всё мне толковала, что у Прохора психоз. Может, Пронь, у тебя и психоз, но что у неё шиза, так это стопудово!
Только я запоздало ругнула себя за речевое недержание, как Проша ощетинился ещё больше, стал совсем уж макового цвету, прошипел:" Психоз! Что мы, психозов не видали?!", и отошёл в сторонку, нервно теребя сигарету. Проводив его взглядом, сестра над моим распростёртым телом, аки кобра, зашипела:
- Что вы к нему пристали? Он и так извёлся с нашей гусыней! Она ведь никак не поймёт, что хорошее отношение на дороге не валяется! Ты, Мася, вообще уже впадаешь - нашла что сказать! Слава Богу, девка хоть не одна, может ещё родить затеет, там, глядишь, и понормальнеет. А ты, Зарёныш! Тебе что, больше всех надо? Что ты к ней прилип сегодня, к этакой доске? Никогда не видал, что ли?
Святик пробормотал, отходя:
- Не такая уж и доска...
- Ты (блин) соображай, что говоришь и делаешь!- взвилась Фя, едва не вылетев из взволновавшегося зелёного шёлка.- Она со своей косой башкой ещё решит, что покорила тебя после стольких лет охоты!
Пока я, обратно закрыв глаза, лежала и переваривала узнанное, вступили Фяфкины дети:
- Ты, маманя, чё бесиссься?! Визжишь, как скрипка соло!- это наш саксофонист Марик. И тут же малявка Фрося:
- Всё из-за тёткиной талии! От зависти никакие корсеты не помогают!
Святик цыкнул на детей, итог совещанию над моим телом подвела Масюня:
- Надо вызвать такси, и пусть зятёк везёт своё сокровище домой - наедине разберутся.
Вот уж это меня никак не устраивало. Но, не переварив услышанное, нельзя было приходить в сознание, и потому я всё лежала и чувствовала, как отдыхают мои измученные ноги. К счастью, такси нашли не слишком скоро, и я успела кое-что сообразить, пока остальные ушли, оставив со мной дежурить рассеянную Фроську.
Когда вновь послышались шаги, я открыла глаза, призывно потянулась так, чтобы хитон мой задрался как можно выше и промурлыкала, увидев перед носом усатую морду котяры Святика:
- Мурза Пафнутьевич! Вы уже здесь? Идите же скорее ко мне! Я так давно жду Вас!
Тот отпрянул, а я, как ни в чём не бывало, капризно надула губки (когда отец был жив, так часто делала матушка, когда покупала нам с сестрой мороженое) и сказала с её интонацией:
- Фу, плохо быть старым и жадным! Вас девушки любить не будут!
Произошла немая сцена, так сказать - эффект демотивации во всей красе. Я едва не рассмеялась, оценив вытянутые рожи своих бедных родственничков, но память о синяках от мужниных рук оказалась сильнее, и я, грациозно (надеюсь) поднявшись с ресторанной банкетки, заявила, глядя вокруг с благодушной улыбкой:
- Ну что, дорогие коллеги, фрустрируете по-маленьку? Не стОит, всё и так отслежено администрацией во главе с нашим любимым...- и, бросившись на шею Святику, победно закончила, - ... главврачом!
Смертельно побледневший свояк пытался расцепить мою хватку, не понимая, что я профессионально держу его за шкирман. Фефёла и есть Фя, сподобилась издать несколько визгов и осела в кресло замолчав и ухватившись за ту часть организма, в которой по её мнению должно быть сердце. Масюня прыгала вокруг с криками:
- Каричка, ну Каричка же! - и тоже всё пыталась расцепить мои руки. Святозаровичи остолбенев таращились, будто видели меня впервые. Лишь законный муж стоял в сторонке, пристально глядя в окно. Тут я подумала, что не стоит переигрывать, и заявила, отпустив близкого родственника:
- Ну что ж, Мурза, если не хочешь публично признать достоинства своей секретарши, то будешь сам отвечать всем ябедам,- и, гламурно оскалившись, шепнула маман в седой завиток.- А Вам, подопечная, пора бы знать, что обращаться к докторам нужно по имени-отчеству! Меня, к Вашему сведенью, зовут Люцы...
И тут раздался вопль, который даже честного маньяка сбил бы с панталыку. Посему я запнулась, полуповернулась к залу и увидала среди онемевшей толпы посетителей и обслуги ресторана Прохора, который рвал на длинные лоскутки денежные купюры - достоинством в одну и пять тысяч рублей.
Профессионализм во мне пробормотал, что ему и вправду плохо. Жена невенчанная из другого угла души захотела подойти и утешить страдальца. Да и денег было жаль. Но выйти из контекста роли я уже никак не могла. Пришлось игриво подпрыгнуть к мужу, виляя задом, и прочими частями тела имитируя секретаршу нашего главного Санта-Люцыю на работе, взять его под локоток и сказать, интимно понизив голос:
- Дорогой Леонард Геворкянович!- Прохор дёрнулся, но тут уж я впилась в него всем своим маникюром.- А Вы напрасно публично каетесь во взяточничестве. Никто не оценит, а с работы попросят! Ну-ка прекратите! Немедленно!
Прохор посмотрел на меня безумным взором, я же сверлила его тем самым "жолтым" взглядом, которым врачи смотрят на психов и их родственников. Муж отвёл взгляд, всхлипнул и подбросив над головой обрывки купюр, уткнулся лицом в ближайшую портьеру. Денег было не меньше 20 тысяч. Хорошо хоть не все 30.
Тут же, на глазах остолбеневшей публики, я дёрнула из последних сил его рукав и промурлыкала:
- Таксо у двери! Поедем, красавец, кататься!
Мы вышли вон в оглушающей тишине.
К родной больничке нас подвезли с ветерком. Подозреваю, что шофёру не понравился мой хохот и бессвязные речи Прохора на заднем сиденьи. Кстати, именно он назвал правильный адрес. Подменивший нынче его на вахте желторотый Спиридончик вылупил глаза, когда мы продефилировали в приёмный покой. Прохор вытер глаза и махнул ему рукой:" Спиро, скоро зайду",- я же про себя подумала: "Наивняк", выпустила ещё фонтанчик утробного хохотка и крепче прижалась к полосатому пиджачному боку.
Всё так и получилось, как я знала. Дежурный Кабыневич поверил коллеге, а не жалкому лепету мУжика про раздвоение моей личности. Когда я сказала: "Деньги рвал", доктор подскочил и потребовал подтверждения. Прохор кивнул головой и тут же стал обречён. Не слушая его рассуждений о покупной любви, ответственный вызвал на себя санитаров. Мужа упекли.
Я порадовалась себе, подумала, что с моими глубокими познаниями психологии и актёрским мастерством зря я не поступала в своё время в театральный. Ещё подумала, что нужно позвонить маме и успокоить старушку - кажется она единственная, кто беспокоился обо мне искренне. Мимоходом глянув на мужа в белом больничном дезабилье в руках персонала, я вздрогнула, вспомнив пережитый ужас всей тяжести чужой власти. Я уже выходила, когда жалкий человечек с красными глазками всё-таки поразил меня.
- Ну и дура же ты, Карька! Развожусь и ухожу! - крикнул Проша мне вслед и заплакал.
Я не поняла его, и даже приостановилась. А кто же в этой жизни не дурак? Неужели он?