Рядом с бараком Сазоновых стоял другой барак, под номером шесть, где жили три уже взрослые сестры.
Старшая, Мария, работала на фабрике в котельной, где числилась бригадиром среди кочегаров. В основном этим занимались женщины без образования (они за зарплату расписывались крестиком). Мария одна среди них умела писать. В разных сменах были и мужчины, женатые, конечно, и с детьми. Но, тем не менее, Мария сумела одного «заарканить» и, в конце концов, женить на себе. У него была кличка «Седой». В общем-то, хороший парень, вернее, мужик, младше Марии на семь лет. Как там с прежней семьей Седого, я не знаю, но с Марией он прожил долго и счастливо и был похоронен на Гребенской горе.
Ее сестра, Анна, симпатичная, не в пример Марии, голубоглазая блондинка, работала в Москве продавцом в палатке, расположенной на рынке, близ Сокольников. Пока работала, она есть уезжала в шесть утра, приезжала к восьми вечера, и никто из молодых людей поселка на нее не претендовал. Но. видимо, ей самой такое положение не нравилось (ей было уже за двадцать). Конечно, как и любой девушке, хотелось замуж. И тут приехал из армии в отпуск (служил на Севере в военно-морской авиации) Василий и увидел девушку, очень даже симпатичную – понравилась. А поскольку отпуск заканчивался, он предложил ей руку и сердце. А Анна даже не поломалась, хотя бы для приличия, тут же согласилась.
Василий, будущий муж, человек решительный, организовал свадьбу, вполне приличную по местным меркам. Были сват и сваха. Мне запомнился один ритуал, который больше я нигде не встречал. Кратко суть заключается в том, что жених должен выкупить невесту. А в качестве купца, в данном случае купчихи, выступала соседка этих сестер. Ей по ритуалу нужно было при помощи разных слов: уловок, скороговорок, прибауток у присутствующих выторговать как можно больше денег. Вот она подходит к одному родственнику и начинает расхваливать невесту. Тот достает полусотенную купюру, свахе это мало, невеста стоит дороже, а кроме этого, она за такую цену не может ему позволить выпить рюмку водки, держа ее перед ним. Тогда он достает еще сотню и таким образом выкупает стопку водки. Финал всей этой истории заключался в том, что, обойдя всех, сваха передает деньги новобрачным, а сама берет стакан водки, накрывает его чистым носовым платком и через него высасывает все содержимое стакана.
На этом ее роль заканчивается: через пять минут она падает мертвецки пьяной, и ее уносят в чулан, где прохладно.
Далее свадьба пошла не по традиции, потому что драки не предвиделось. Колька Зацепин, товарищ жениха, это дело пропустил. Потому что, когда его хватились, он уже «не вязал лыка», да и вообще даже не мычал. Его так и оставили под столом. А в остальном, казалось, все обошлось нормально.
В отпуске Василий пробыл вместо десяти суток целый месяц. Потом уехал на Север дослуживать свой срок, жену с сестрами, старшей Марией и младшей Паней.
Паня уже, как говорится, вошла в возраст, ей исполнилось девятнадцать. Полная свобода, танцы, парней хоть отбавляй, почти все влюбляются, выбирай кого хочешь. Как тут устоять - и она мало кому отказывала в ухаживании. Даже моя бабушка и то в сердцах однажды молвила: «Ну, у Порки подол не просыхает, пошла в разнос!»
Особенно ее эксплуатировал, если так можно выразиться, один парень, почти ее одногодок Олег.
Он с ней обращался, как со своей собственностью, и даже до того обнаглел, что предлагал ее тело другим командировочным, которые часто посещали завод, расположенный вблизи поселка. Но и это еще не все.
Однажды увидел ее замужнюю сестру Анну, которая была посмазливее Пани. Нет, Паня тоже была симпатичная, но обладала такой красотой, которую можно разглядеть вблизи – она была с черной косой и лицом, как бы вырубленным из коричневого мрамора. Все на месте, все классически точно и верно.
Анна же была белокурой, с яркими губами, красивой посадкой головы и почти всегда пунцовыми щеками.
Олег, как увидел, так сразу и положил на нее глаз. Надо отметить, что он в поселке отказа не знал, за исключением тех девушек, которые вообще вечером из дома не выходили и ни в каких танцах, ясное дело, участие не принимали.
Стоит сказать, что вначале Олег был неплохим парнем; я это знал, потому, что он жил рядом с нами и иногда даже помогал нам, когда надо было, например, разгрузить машину с дровами или торфом. Я ему, конечно, ни в какие товарищи, тем более друзья, не годился.
Во-первых, у меня был отец, он бы не допустил, чтобы я стал на нехорошую дорожку. Во-вторых, он был старше меня на десять лет, так что какой я ему товарищ?
А на криминальную тропу его привела, конечно, безнаказанность. У него отец был (это я потом, после суда над Олегом услышал), вором-карманником. Причем таким виртуозом, что ни разу за пятнадцатилетнюю практику не попался правоохранительным органам. Хотя, естественно, местная милиция знала о его деятельности. По подозрению в краже его забирали в отделение, но вскоре отпускали за счет того, что он ловко сдавал органам своих подельников. Причем, никто из милиции его самого не выдал.
Но тут началась война. Егора (так звали отца Олега), забрали в армию. И в поезде, на пути к фронту он «обчистил» шесть офицеров, хотел провернуть аферу с их аттестатами, переслав их жене (она, видимо, знала, что с ними надо делать).
В этом же вагоне оказался сотрудник МУРА, который не понаслышке знал про такие «фокусы» и быстро вычислил Егора. А на одной из остановок его вывели из вагона и «хлопнули» в затылок – на этом дело и закончилось…
Олег однажды в Москве ехал на подножке трамвая и увидел, даже не увидел (как он рассказывал нам, малолеткам, для смеха), а почувствовал, что ему мешает какой-то мешок перед его носом. На этой же подножке стояла женщина, крепко вцепившись в поручни, (мешок в роли рюкзака висел за ее спиной).Олег вынул бритву (обязательный атрибут), и полоснул по мешку сверху вниз. Мгновенно посыпались семечки. Баба почувствовала слабину за спиной, а Олег соскочил с подножки, не доезжая до остановки. Рассказывал он это нам, отчаянно жестикулируя руками, показывая гримасами лица, как охала владелица мешка. Мы тоже хохотали – как же уморительно смешно.
Но ездил Олег в Москву не мешки резать, а вырезать карманы, особенно на перронах вокзалов. А здесь, в поселке, он отдыхал. У него было достаточно девушек, которых он держал в страхе и на коротком поводке…
Василию в армию, конечно, написали, что Олег «положил» глаз на его жену Анну. Можно только догадываться, что он там чувствовал…
Анна всеми силами старалась избегать Олега, даже иногда не приезжала домой, оставалась ночевать на работе в своей палатке. Но вот в одно из воскресений Олег все-таки подкараулил ее возле дома и пригрозил:
- Не выйдешь сегодня вечером, будет очень жалко увидеть такое красивенькое личико, облитое кислотой….Анна закрыла лицо руками и убежала домой.
Было на самом деле подобное с Клавой Силкиной из поселка, расположенного по другую сторону железной дороги. Ее точно также предупредили, чтобы она вышла вечером к сараям. Мало того, что она не пришла, она заявила об угрозе в милицию, так как защитить ее было некому (брат был младше ее на шесть лет, он все знал и понимал, но помочь ничем не мог), а мать была больна и не покидала постели.
Не подчинилась, не вышла, а через неделю покинула барак вечером на несколько минут, и кто-то плеснул из пузырька кислотой в лицо; на ее счастье она успела, может машинально, отвернуть лицо, и кислота попала на правую часть лица. Так что до сих пор (а прошло уже три месяца), мало того, что кожа была обожжена, со щеки все время сочилась жидкость, не давая возможность закрыть пораженное место, хотя бы платком, не говоря уже о бинтах и повязке. В милиции Клава заявила, кто это сделал, но у Олега было алиби. Он указал, что был совсем в другом месте, что и подтвердили его «шестерки», которых вызывали в милицию….
А Кладия Силкина, первая красавица поселка, никогда себя не афишировавшая, забрала брата (мать к тому времени скончалась), уехала в деревню в Тверскую область, где след ее и затерялся…
Так вот, Олег пригрозил сделать тоже самое, с Анной, если она…..
Прошел месяц, а может больше. Стояла отличная осенняя погода. Вся ребятня поселка в возрасте восьми – двенадцати лет, высыпали на улицу, на футбольное поле (если так можно назвать поляну естественного происхождения с воротами, которые для нас, футболистов, соорудили ребята постарше). Солнце, тепло, не смотря на сентябрь, и как тут не «постучать» мячом. Наигравшись, мы разлеглись в близи ворот. Нас было человек двенадцать. Было воскресенье, время близилось к обеду, но еще никто не уходил. Были заняты рассказами, случаями из жизни. Обсудили футбол, кто сегодня был лучший, ну и, конечно, озвучили новые анекдоты. Здесь бесподобен был Витька Чеснок. И вот уже лежащие пацаны, зашевелились (мы все лежали головами в кружок).
…Со стороны станции по дороге в поселок шел парень лет двадцати пяти. Шел так, как-то лениво, озираясь по сторонам, как бы заблудившись. Подошел к нам и спросил:
- А где живет Олег? – и оглянулся на бараки.
- Да вот он сидит на крыльце, - первым нетерпеливо проговорил Чеснок, - позвать что ли?
- Да нет, не надо, я просто так, сам познакомлюсь, и направился к указанному ему человеку. Мы все устремили взор тоже туда же, куда он пошел. И вдруг мы увидели страшную картину, она и сейчас стоит у меня перед глазами.
Парень подошел к Олегу, в руке у него оказался кусок трубы в руку толщиной. Он ею взмахнул и ударил Олега по плечу с такой силой, что тот без звука повалился на бок. А пришелец стал бить его этой трубой. Спустя столько лет, я уловил, что он Олега не бил по голове, потому что сразу бы убил. Он бил с остервенением по бокам, по спине, по рукам и ногам, но ни разу не ударил по голове.
Олег не издал ни звука, он мешком свалился с крыльца и молча принимал удары (может, был уже без сознания). Мне бы или такому, как я, хватило бы одного раза, чтобы загнуться. А Олег лежал без движений и, кажется, был уже не жилец.
Нас обуял ужас, и через минуту никого на поляне не было. Все попрятались по домам. Что там было дальше, никто из нас ничего не видел…
…Олег выжил. Почти месяц он еле шевелился, но его выходила мать, она работала медсестрой. Говорили, что переломов было достаточно. Он весь лежал в лубках, но выжил.
Спустя несколько лет, через третьи, а может пятые руки, я узнал, что, когда Василий получил письмо не от Анны, а от ее подруги на предмет угрозы со стороны Олега Анне, он хотел даже дезертировать из армии. Заметил его угнетенное состояние замполит, побеседовал с Василием, все выпытал и помог….В городе, недалеко от Москвы, жил его родственник. И замполит поручил ему это деликатную миссию. Видимо, здорово организовали, задание было выполнено блестяще. Кто был этот парень, мы так и не узнали….
Через полгода Олег выздоровел и продолжил свою деятельность, пока им не занялся МУР. До этого он продолжал насиловать молодых девушек, а после того, как зарезал одну слишком строптивую, включились органы из Москвы, и он был, наконец, арестован и осужден.
Он потянул за собой нескольких ребят, моих сверстников, которые были не виновны, но были настолько запуганы Олегом, что все показания давали только в его пользу. Судья рассвирепел, обнаружив ложь в их показаниях, и всех приговорил к трем годам тюрьмы.
Меня судьба сохранила от этого ужаса, благодаря тому, что в то время, когда происходили эти криминальные события, я был занят, и все лето на улице не появлялся.
Во-первых, моя семья строила дом, а я старший из детей должен быть на стройке. И, хотя я рвался на улицу, но отец с матерью так противились этому, что я не мог ослушаться (тогда это было неписанным законом – если мать или отец сказали нельзя, стало быть, это не обсуждается, а беспрекословно выполняется и точка).
Во-вторых, в самый разгар следствия (имеется ввиду убийство то самой, строптивой, Маши Климовой), я был далеко от дома: сначала работали с отцом в лесничестве, чтобы нам отвели поляну под сенокос. А потом целый месяц косил с отцом траву для коровы. Поэтому, когда мы закончили покос, и уголовный процесс был закончен тоже.
Из моего окружения, моих одногодков, пострадали восемь человек. В общем-то им и деваться –то было некуда. Единственное спасение – это сидеть дома и никуда не высовываться. А если вышел на улицу, то становишься невольным свидетелем, а зачастую и участником, потому что пространство ограничено, мы тут все вместе. А уйти нельзя, это грозит всеобщим презрением товарищей. Конечно, этим пользовались старшие братаны, особенно криминального направления. Обворовать вагон с продуктами, украсть мануфактуру со склада, как бы не скрывали, младшие все знали, но боялись выдать кого-либо из воров. Так что редко кому удавалось избежать наказания, если попадал в милицию, неважно участвовал или нет в криминальном деле.