Конкурс Копирайта -К2
Этот «гэндэлык» мне никогда не нравился. Мы пару раз уже бывали здесь с Мишаней. Ну, понятно, Мишаня мой друг. Мы даже говорим проще – брат. Пиво здесь дорогое, и хозяин неправильный чувак. Заходишь, он из-за стойки выбегает-на, приветливость свою падлючую до ушей натягивает: «Вечер добрый! Рады видеть вас среди наших гостей…» Гостей. Чувствуете? Это нам, профессионалам, можно сказать. Т-тьфу.
Первый бокал мы выпиваем «от жажды», второй в кайф, а в промежутке между третьим и последним приходит ощущение серьезной мужской работы. Тут самое время покурить, за жизнь потрещать. Бац, снова этот: «Ребята, курите, по возможности, на воздухе, у нас вытяжка неисправна». Да пошел ты набок, лошара. Неисправна – исправь. Может, и пиво покупать не у тебя-на? По возможности… В нормальном обычном пивняке накурено быть должно. Иначе хрена ли здесь делать. Что-то такое настоящее теряется.
Опять, короче, к этому культурному попали. Cухариков заказали к пиву: я со вкусом красной икры, а Миха любит сырные. Принес, говнюк, опять же, не в пакетиках, а прямо горкой, в тарелке. Говорю ему, ты че, мозг есть? Ну, и как мы их теперь сортировать будем? На нюх, как Мухтар? Еще и не все высыпал, сто пудов. Маленькая горка.
По три бокала потянули, пора и валить – это я на Мишаню, с вопросом так, глянул. Еще насчитают неизвестно сколько. У меня, например, с живой копейкой в последнее время напряг конкретный. Самый момент хорошую тему найти. Жилу. Миха как-раз по этой части. Язык у него подвешен что надо, он и слов-то раз в десять больше меня знает; парле-шмарле, бурбон-трамбон, че там. Интеллигентная семья, одним словом. Сеструха его старшая, Танька, тоже, не кот начхал: мерчандайзер-на.
Смотрю, Мишаня весь такой на умняк выпал, говорит: «Не бзди, Цупа…» – это я по фамилии Анцупов, а вообще, Санек – «…мы с тобой, может быть, сами скоро такое же заведение откроем». Я говорю, с каких буев, мол. А Мишаня мне: «А так. Ты, Цупа, темный-на, теперь умные люди бабосы стригут, не надуваясь. Креативный подход нужен, понял, брат?» Объясни, я ему, раз уж я такой темный, по-твоему. Кстати, последние два захода я за пивасик башлял. Не так?
«Да так, так…» Ну, и пошел мне втирать. Креатив, короче, это такая петрушка, до которой кроме тебя еще никто не додумался. И ты как бы имеешь авторские права, ну, и бабки, само собой, заглатываешь в три горла.
Хочу услышать конкретику, говорю. У тебя есть идеи, брат? Мишаня паузу потянул, показал «V» хозяину на пальцах. Тот, наконец-то, начал, вроде, врубаться, две кружки свежего быстренько подогнал.
«Есть один креативчик, Санек…» – глаза Миха в потолок закатил, типа сосредотачивается. «Мы с тобой будем делать кино. Ты снимать, а я раскручивать тему в кадре». Я такой на него посмотрел, почти спокойно. Сдержанно посмотрел. Ну, не сволочь, а?
Пошел ты в жопу, говорю, Михаил. Кому ты дуру гонишь – такое плетешь, ни в одну голову не влезет. «Габитус дольче гаплык спиро сперо», – говорит. Или что-то наподобие того сказал, не запомнил. «Это латынь, Цупа. В ней мудрость вымерших-на поколений». На русский перевел, правда. Неверие в успех убивает, типа, идею в зародыше. Сука, один он умный.
Чем снимать будем, спрашиваю. И еще, какая тема. Подробности, брат, гони, детали: бизнес-план проекта, и все такое. Это я только с виду колбасы не нюхал. Я крендель тот еще. За интерес на многое способен.
«Насчет камеры с Танькой договорюсь, даст. Карту памяти на рынке возьмем, гектар на тридцать. А что снимать…» – Мишаня в глаза мне уперся, я и дышать реже начал. – «Реалити. Типа, человек, находящийся в запредельном, крайнем состоянии». И где мы его искать будем, сомневаюсь, такого человека. «Ты че, Цупа, да у нас кого ни возьми, может запросто ни за что в бубен дать. Зверье, брат. Снимать скрыто будем, чтобы не выкупили. Ну, потом звук, где надо, подложим-на, титры там…»
Это я понял, говорю, дальше-то что – как в бабки дело обернуть? «На НТВ загоним. Или на Animal Planet… Ладно, смеюсь, не дергайся. Сайты есть в сети, жирные лохи такое с руками оторвут. Кто больше отлистает, тому и скинем. Пока рано об этом – материал сделаем, померкуем…»
Смотри, брат, я ему, дело серьезное. Гонорар чтобы по-чесноку: фифти тебе, фифти мне. Скрысятничаешь, вычеркну-на из близких мне людей. А при серьезном раскладе и в египтах достану. Как Чека Троцкого. Короче, чтобы все по-взрослому. Большие деньги, Михаил, они людей на говнецо быстро катализируют…
* * *
…Спать дальше было невозможно. Кто-то смутно знакомый, дыша в лицо шпротами и уперев острое колено в межреберье, душил Людку Зализу. Понятно, насмерть. Людка, умирая, прокричала последнее «кгх-хых», изогнулась дугой и, наконец, в отчаяньи распахнув веки, выхватила божий свет ошалелыми, бурячного цвета глазами. В ровном гуле кочегарки, как и вчера, как и сто лет назад, витали неизбывные плюс сорок. Или тридцать восемь.
Зализа, пристанывая, кое-как поднялась на полных свинцом ногах с ненавистного колченогого стула; деревянная спинка, сволочь, отдавила бочину напрочь. Выходит, она так и уснула – сидя за Грининым «гостевым» столом. Гриня тут хозяин; котельная «на нем» чуть не с горбачевских запамятных времен. Да вон и портрет его, меченого, на месте, над трубами.
В кочегарке хорошо: всегда Ташкент, ребята выпивку бесперебойно тащат, в углу за агрегатом дощатый топчан. Когда начальства спозаранку не ждут, ночевать позволено.
Пока, видать, куда-то Гриня отлучился на минутку; надо срочно разгрести здесь ночную срань – Людкина бабская функция.
Гришино это словечко «функция» Людке по душе, умное такое, значительное; и она как бы, значит, при деле серьезном. Григорий мужик солидный, иной вечер и в книжку позевает – ту, где девушка на картинке, с ножом в груди. Но увидит в помещении бардак, второй глаз закроется у Зализы как пить.
«Зализой» Людка стала уже здесь, в Макеевке. Так-то она Гарус, по паспорту. Людмила Гарус.
Вовка, веселый пьяница, всему виной: надул в уши, брехун, уломал – перебраться с родины далеко восточнее, к заводам, шахтам, где народ понаваристее житье-бытье хлебает. У них-то в селе судьбы вообще никакой: печаль, потемки.
Вроде как работу приехали шукать, а сами за пьянками о том и забыли. Железо собирали по околицам, на тачке в прием свозили. На самогон хватало, что да то да. А потом пропал Вова. Кто говорил, убили, другие – от сердца скончался. Людка с мужиками по-прежнему крутилась: копала ржавье по свалкам наравне с каждым, возила, с приемщиками спорила. Ну, когда и хвост свой тощий для товарищей приподымала. Баба, все ж.
А то случилось. Как-раз тачку перла с кроватными сетками: эх, на-тебе – хлопцы чужие заловили. Что везешь, шкуреха? Она им, зализо, мол, ребята. Чего-чего? Да зализо. Зализо, воно и е зализо. Тут самый на рожу со всех поганый: с моего двора потянула, кричит, курва. Отвязывай, юбин твой рот, ментам будем тебя сдавать. Она в рев: та цэ ж з отои балки зализо! Так, само валялось…
Зализо-зализо… В сарае холодном-мокром отсучили, подлые, очередью, потом, натешившись, выпустили. Даже груз на дорогу проволокой укрепили. Один на второй засов к Людке мылился, все шутки шутил, пытался как-будто и что-то т а к о е сказать.
Обошлось, слава-те… Да и не смертельное, если разобраться, цэ дило. Обыкновенное. Шо с них, с мужиков. Ущерба не сделали, и то. А имя новое – Зализа – прилепилось с того, как так и было. Людка, Зализа которая…
…Людка осторожно потрогала багровую скулу, крутнула вентиль и плеснула в глаза пригоршню тепловатой, чуть прикрашенной ржой водицы. Щиплет, щиплет на ссадине. Помыться бы теперь в рост, по-справжнему. Нет, пока Гриня не подлечится, лучше обождать. После, к вечеру.
Зализа прислушалась и быстро спустила под колени малиновые когда-то гамаши. Поморщившись, отклячила бледный зад над решеткой, пустила горячую долгую струю. Где-то в глубине подпола весело забулькало, невидимые писклявые аборигены лениво перекинулись комментариями. Зализа привычно провела меж ног ладонью, наскоро обоняла тест и, вздохнув, взялась за тряпку.
* * *
Много чего полезного изобрело за долгие тысячелетия человечество: хижину, колесо, башмаки и зубную щетку, ракетно-ядерный комплекс «Тополь» и оффшорные зоны. Ну да, кое-что еще придумали, конечно. Рынок, например. Базар. Удивительное место.
Покушать всегда можно купить, стельки войлочные присмотреть. Ну, баллон пены взять – щель в гараже задуть. Это все так, промежду прочим. Главное не в том. Аура.
Здесь пересекаются тонкие материи с кислым духом бочковых помидоров; затянутое в ветхий галстук смутное самоуважение – с презрительным тараном сварливой прожорливой толпы, лапающий взгляд мордатого рубщика туш – с надменно поднятой бровью двадцатилетней пипетки, свежеобладательницы паркетника, и сплетаются, сплетаются в единый шелково-репейный клубок. Невидимые шанельные облачка из теплых норковых пазух – ах! – сталкиваются с наглыми чебуречно-шашлычными циклонами, и погибают, утонченные, безвинно – п-ш-ш-ш… Прости, Коко… Пу-пу-пузатые кожаные портмоне-бегемоты ежатся от предчувствий, прижимаясь к потным сорочкам хозяев – слева, слева, кто бы сомневался. И немногословные парни с цепкими взглядами не шевелят беззвучно губами, прокатывая в памяти любимые куски из Шекспира.
Здешние собаки похожи на ящериц, скорым, в три затяга, окуркам каталей неведома тоска по слоново-мраморным пепельницам, а брошенный под ноги, с брачком, капустный лист одинаково возмущенно вскрикивает – и под тонкой шпилькой мадам, и под прессом рабочего ботинка с забитым в протектор кошачьим дерьмом.
В жару ли, стужу, в вещевых рядах, под сказочными шатрами сероликих раскосых недорослей товаристые пубертатные школьницы споро выскакивают из джинсиков, чтобы примерить яркие найт-клабовые леггинсы. Редкое девичье надпопие не поразит, в изгибе, горячее прохожее сердце модными крылышками затейливой татушной вязи. Дяди заинтригованно притормаживают, выщелкивают из пачки сигаретку, охлопывают карманы – черт, где же огниво!
Давай, Ваня, по-шол – фарш, скумбрия, майонез, горошек… Цоб! Да ид-ду… моя рыпка.
Народ, рассыпавшись бисером с лопнувшей на троллейбусной остановке струны, чертит подметками затейливые протуберанцы маршрутов, и к концу суматошного дня заштриховывает весь колдовской круг до синевы.
Нет-нет, показалось. Померещилось. Рынок это просто рынок. Базар.
…Людка Зализа уже битый час стояла на караульном посту у табачного киоска, сразу за рыбными рядами. Здесь не так дует и выше вероятность встретить кого-нибудь из знакомых ребят. Прохудившиеся в подошвах носки из козьей шерсти давно отказывались хранить тепло. Махнуть бы бестолковые кособокие босоножки на сапоги, да хоть на такие вот, как у этой тетки. Были ведь сапоги. Искала уже, нет левого, застрелись, а нет.
Людка шмыгнула носом, зарылась поглубже в рукава Грининого старого бушлата, нахохлилась. Серые нескончаемые потоки человеческой плоти, булькая репликами, вспениваясь в заторах матерщиной и пузырясь пакетами с добытой снедью, равнодушно огибали Зализу. Трижды за караул она успела стрельнуть у мужичков курева, хватая, как водится, по парочке, «в запас», разок приняла непрошеное подаяние. «Жениха ждешь, румяная?» – шахтер, синие ресницы, литрушка «Черниговского» кеглей в пальцах, ополовиненная. «Беги, пирожок купи, эскимос…» – мятая бумажка в ладонь, жменя семечек из широкого кармана. Отхлебнул напоследок, в лужу сморкнулся, погрёб к выходу. Баллон с недопитой третью у ног оставил, меж носочками козьими. Венок Карбышеву.
Людка провела мужика глазами, цапнула пивко. Холодное, а чего ждать, ноль на улице. Вот ведь, не черти под землей водятся – добрые дядьки. Подоспел-то вовремя как: пара глотков, и попустило Зализу.
Только все-равно муторно. Ушел мужик, а она осталась. Баба-истукан. Вроде стоит человек, а воем не воет – и нету его. Но она-то есть, точно есть, вон как дырчит брюхо пустотой. «Кишка кишке дули крутит», – Гриша так всегда смеется. Пробежаться, что ль, по рыбникам; мусор-чешую выгрести, помочь товар в склад перетащить. Обычно, по-божески, и хамсы давленой с кило подбросят, а в масть попадешь, так и белой могут плеснуть. Но это позже, не убывает пока что народу на рынке: суббота.
Стала за людьми наблюдать – глаза в карман не спрячешь, а времени укорот. Странные ребята, эти двое в черном. Смешные. Особенно один, который повыше, с мягким игрушечным медведем в руках. Ясно, подарок кому-то. Носит своего косолапого обережно, чуть не как младенца. Видать, в толчее припачкать опасается. А второй, тот проныра. Все лезет в гущу; где спор какой со скандалом, или вдруг деньги у кого слямзили. Но не по карманному делу парни. К сумкам не липнут, бока теткам не притирают. Людка знает, навидалась.
Ага, в сторонку отошли хлопцы, перекуривают, а сами – шу-шу-шу, и все косяками в стороны постреливают. А то, может, голуби – по блакитному, как его нынче, делу…
Засмотрелась Люда, не заметила, как и с носа по бороде потекло, а ребята уже к ней рулят, напрямки, через прохожую толпу. Брови под шапочками спортивными спрятаны, воротники под самые глазки замочками притянуты. Не одна Зализа, гляди-ка, мерзнет.
Подошли, потоптались, беседу начали. Мелкий у них за главного: «Такое дело – работа для тебя есть. Не боись, звать-то как?» Да просто зовут, Людой. А бояться ей некого, не воровка, небось. Но и не массажница, по штырям дальнобоевым. Чего ж хотели-то, если вообще? «Ай, кому ты, беззубая, снилась!» – засмеялись. «Слушай сюда, короче. Прибраться в помещении надо, люкс навести. Сумеешь? Тут близко. Как управишься, горячего сядем покушаем, хорошей водяры жахнем. Бум?» Переглянулись, второй, с медведиком, заговорил: «Гх-м, ну, это… денег еще приплатим…» Поводил полусотенной у носа.
А как не пойти; чего, спрашивается, выстаивала. Не обманете, ребята? Какое хоть помещение, скажите. «Давай-давай, пойдем, сама увидишь. Не-е, зачем обманывать. Да обычная мастерская, Люд. СТО, как бы…»
Пошли, конечно.
* * *
…Четыре автомобильные покрышки, ведро с тяжелым-липким, еще куцый обрезок линолеума. А больше ничего тут, похоже, и нет. Такая вот она, преисподняя.
Как только умом до сих пор не тронулась, непонятно. Нет, не били. Говорить заставляли. Жизнь пересказывать. Каяться. Сперва думала, шуткуют хлопцы – оказалось, нет. Когда голову мешком обернули, все медведик ихний в глазах стоял, мерещился. Так и видела – не двое их, злыдней, трое.
Позабавились, в яму подвальную свели, внизу одну и оставили. Лестницу, конечно, наверх за собой уволокли, паскудники. За вкусненьким, сказали, сходим – и назад, Людочка. Ой ли, выпустят… И Гришенька не спохватится; а спохватится даже, что с того – не на аркане, поди, увели. Была Зализа, да сплыла. Веруня придет, шмыгалка, на Людкино место. А то другая какая.
Темень, глаз коли, а в затылке звон – то-о-шно… Сколь прошло-то, час, ночь? Стала колеса вслепую раскладывать по-над стенкою, может, как-то и умоститься получится. Да не на сон, не на сон. Ох, Отец небесный, Всемилостивый, мамочка моя ридна…
Дождалась, и прилечь не успела. Далеко-далеко, а точно в самом сердце, замок наверху провернулся; заходили, заходили шаги, забубнили, перемежаясь смешками, голоса. Напружинилась Зализа, прижала к груди кулачки, затаила дыхание. Вроде…
«Надо выпускать, брат… Говно тема»
«Само собой. Давай, лестницу тащи…»
«А ты че шапку снял? Засветит-на…»
«Г-гы… Замок хорошо проверь. Открывай люк… «Рекод» включил?..»
Возникшая в потолке тонкая полоска света, скрежетнув железом, быстро трансформировалась в прямоугольник и, наконец, замерла ярким вожделенным квадратом. Загромыхала на спуске, осыпаясь ржавыми струпьями, тяжелая стремянка. Щелкнул выключатель, вспыхнуло сто солнц на бетонной стене; на долгую секунду сделалась Людка незрячей. Судьба спускалась по ступенькам, улыбаясь наивными медвежьими глазками и совсем уж неуместно погрюкивая ящиком с плотницким инструментом.
— Фух, бля… Ну, и грязюка тут! Короче, ты это… вылазь, что ли… – Санек сосредоточенно потер пальцем белый развод на ботинке, выпрямился, засунул руки в карманы.
— Щас! Щас, я мигом! – засуетилась Людка. Радостный ком повыше желудка, нарастая, молотил в ребра частой минометной очередью.
— Ага. Прям щас… – Мишаня бережно взял у растерянного Цупы медвежонка, неторопливо разодрал в животе шов, извлек начинку. Камера, жужжа пойманной мухой, отрабатывала автоматический ЗУМ и, явно воодушевленно, расширяла-сужала дьявольский черный зрачок. — Держи технику, Сашуня!
— Брат, т-ты че!.. Как-кой Сашуня… Спалит-на!
— Какой-какой… Анцупов. Александр Николаич. Строителей, сорок один шестнадцать… Да держи ты камеру, мудила!
Мишаня, порывшись, вынул из ящика увесистый молоток и широко улыбнулся Зализе:
— Сделай торжественное лицо, милая! У нас всего один дубль…
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2012
Свидетельство о публикации №21201151077
Рецензии на произведение «3. Олег Петров 5. Креативчик»
http://www.proza.ru/comments.html?2012/01/15/1077