Жадность...

Алекс Венцель
Крепильщика Лёху  Ворсина в посёлке знали все. Да и как его не знать, если весь посёлок состоял всего из полутора тысяч жителей,  а все мужики,  так или иначе, имели отношение к двум небольшим угольным шахтам, расположенным с двух концов посёлка Западного,  растянувшегося  между  пологих и не имеющих названия гор. Сюда,  в Норильск и за длинным рублём съехался народ со всего огромного союза. Деньжищи тогда северным шахтёрам платили огромные и потому  многие, приехали  на заработки целыми семьями, а многие переженились уже здесь,  на месте. 

Зарплату шахтёрам в те годы  выдавали не только деньгами.  В день получки, каждому работяге, хотел он этого или не хотел, на четверть от заработанного тяжким трудом, впаривалась пачка трёхпроцентных облигаций.   Отказаться  от такого приварка никто не смел. Бывали случаи, когда особо несогласных, милиция  уводила прямо от кассы  под белые ручки,   а потом  след такого человека пропадал, где-нибудь в местных лагерях. Власть тогда умела приструнить недовольных, да и чего было шуметь: те же самые облигации,  можно было буквально на следующий день отнести в местную сберкассу и спокойно обменять на денежные знаки. А потому,  почти в каждой квартире под кроватью лежал какой-нибудь старый фибровый или самодельный фанерный чемодан, заполненный доверху этими самыми облигациями. Сдавать их обычно начинали лишь к отпуску, когда действительно нужны были деньги.

Что-то серьёзное купить в посёлке на  деньги было всё равно невозможно. В небольшом магазинчике, расположенном в перестроенном бараке, в наличии имелся лишь весьма скудный ассортимент консервов и промышленных товаров. Водка тогда на Север не завозилась, зато  спирта  всегда было вдоволь. Помимо этого, там  всегда имелось в наличии несколько сортов дешёвых вин и бычки в томате на закуску. Вот и сегодня, после тяжёлой  ночной смены  в шахте,  у Лёхи возникло стойкое желание выпить. Пить одному, Лёхе было  как-то западло  и по дороге с работы он сначала зашёл в магазин, купил там бутылку спирта с закусью,  а потом, по пути,   заглянул в сберкассу. Там можно было встретить кого-то из знакомых и предложить сообразить на троих. В небольшом помещении сберкассы,  совмещённом с почтой и милицией с другой стороны, толпилось человек десять народу: кто-то отправлял родственникам посылку, кто-то получал заказное письмо,  а две женщины сидели возле стенда со свежей газетой и что-то внимательно читали. Там, в очереди к окошку   с надписью «Касса»,  он и увидел своего соседа по бараку Кольку Пастыко. 

Перекинувшись  с Колькой  парой ничего не значащих фраз, Лёха понял, что тот пришёл сдать несколько облигаций трёхпроцентного займа.  Ему срочно понадобились деньги,  а до получки ещё было три дня.  Чёрт  тогда дёрнул  Лёху за язык, сказать, что он как раз хотел тех облигаций немного прикупить. Деньги в бараке могли и украсть, а на облигации кто позарится? Всё равно никто в посёлке ни разу на них не выигрывал. Обрадованный тем,  что больше не надо стоять в очередь, Колька, тут же отдал ему свои десять трёхпроцентных облигаций,  взял их стоимость,  и довольный  пошёл домой. Следующий день выпал  как раз на выходной и с утра Колька чаёвничал сидя у себя на кухне. А потом спустился на первый этаж проверить почтовый ящик.   Как раз в это время в его  почтовый ящик почтальонша  и сунула свежий номер "Советской России", а там,  как в насмешку, таблица выигрышей.

Колька был человеком скупым и аккуратным,  а  потому, на всякий пожарный случай,  номера всех своих облигаций всегда переписывал в толстую общую тетрадку в клеточку.  Разомлев от утренней стопочки и чая с малиной, он сидел за столом и медленно  сверял номера в таблице с цифрами в тетрадке.  Вдруг Колька чуть не  подпрыгнул на месте. Не может быть – подумал он – и руки его затряслись: одна из тех самых облигаций, которые он  вчера, своими руками отдал Лёхе, выиграла пятьдесят тысяч рублей. Даже тут, на Севере,  сумма весьма ощутимая и хитрый хохол спешно засобирался к Лёхе в гости.

На звонок, дверь открыл сам Лёха. По его помятой физиономии было видно, что вчера он хорошо принял на грудь и  не прочь был продолжить это дело.  Колька начал издалека:  сказав, что вот мол,  шёл мимо и решил заглянуть к старому другу на огонёк.  Ещё не совсем проснувшийся Лёха, стал с трудом вспоминать,  когда это Колька Пастыко успел стать  его другом и никак не мог вспомнить. Колька между тем прошмыгнул у Лёхи под рукой на кухню и с хитрой улыбочкой выставил на стол бутылку спирта.

После второго стакана Лёха значительно оживился, и у него появилось желание порассуждать за жизнь.   Вот тут Колька и предложил ему переиграть вчерашнюю сделку: продал, дескать, тебе облигации не посоветовавшись с женой, а та закатила скандал и потребовала их обратно. Хоть и пьяненький был Леха,  но увидев, как бегают у Кольки глазки, сразу почувствовал здесь какой-то подвох. Нет – сказал он заплетающимся языком, так дела не делаются. Я тебе деньги отдал? Отдал! Да и свидетелей у нас вся почта. Ты сам мне предложил их купить, а потому извини друг.  В следующую минуту, внезапно рассвирепевший  Колька выхватил из–за пазухи маленький топорик и  брызжа слюной, стал размахивать им перед носом  у  Лёхи.
-Гони, паскуда,  облигации обратно  – рычал он, пересыпая свой крик отборным матом  – иначе я за себя не ручаюсь!

На следующий день, весь посёлок гудел от слухов: в одном из бараков нашли убитым Лёху  Ворсина. Случайные очевидцы, которым удалось заглянуть в ту квартиру,  рассказывали, что всё там  было перевёрнуто вверх дном, а пол залит кровью: видимо злодеи что-то искали!  Приехавшая из города опергруппа поселилась в красном уголке шахтоуправление и начала допрашивать всех подряд,  а через два  дня арестовали Кольку Пастыко. Через месяц   в поселковом  клубе  состоялся выездной суд, с самыми настоящими прокурором и судьёй на сцене,сидящими за столом накрытым красным кумачом, где Пастыко приговорили к расстрелу…