-Лёля, доча, чего так долго-то? Два часа с лишним прошло!
- Мам, мы просто разговаривали!
Елена юркнула под одеяло и заулыбалась в подушку. Ощущение счастья её просто распирало.
- Господи, и о чём можно 2 часа говорить?
- Обо всём, мама: о детях, о себе, о судьбе, о жизни! Лет-то немало прожито. Нам есть, что рассказать друг другу.
- Да уж… многозначительно вздохнула мать, и села на кровати.
-Какой теперь сон? Да как он узнал-то, что ты приехала?
- Ну, как-то узнал. - Слукавила Лена, не сказав, что они уже 3-ий год после той самой первой встречи одноклассников, изредка, но общаются по интернету.
-Вот уж чёрт из табакерки! Я и ему так говорила. Бывало ты только приедешь домой и обопнуться не успеешь, а он уже тут как тут. Обижался на меня наверно?
-Не знаю. Не говорил. Но он всегда откуда-то знал, что я приезжаю и тогда в молодости, и все эти годы пока не виделись.
- Интересно? Да как узнаёт-то?
- Тогда на вечере сам оговорился, что частенько летними вечерами сюда в деревню наведывался. Проедет по улице, увидит бельишко детское на верёвках сушится, значит я с ребятишками приехала.
- О, Господи! Надо же, всю жизнь помнит! Так выходит, любит он тебя? А чего же замуж-то не взял? И сейчас эти встречи, зачем они вам?
-Зачем? Ой, мама, я и сама не знаю! Просто после них очень хочется жить! Много ли нам осталось? Да и мало ли, как может в жизни случиться? Нам ли с тобой не знать? А замуж? Передружили мы наверно. Слишком долго он на меня смотрел. А потом…Я сама виновата. Это ведь я уехала куда подальше. Самостоятельной стать захотела. Сама хотела всего добиться, чтобы никто не помогал... А у него был дом, заходи живи. Да и вы были под боком. Это сейчас я понимаю как это хорошо, а тогда: никакой для меня романтики! А он…Дура я была, думала за мной поедет. Только Гена, он отца бросить не мог. В общем…Правильно он всё сделал.
- А жена-то хоть добрая ему попалась?
- Выглядит он замечательно, дети у него красивые, значит жена хорошая. Не мог он плохую выбрать. Знаешь, он на жизнь не жаловался и про неё слова недоброго не сказал. А сказал бы, это был бы не Гена!
- Да… Он ещё парнишкой был, я поняла, что хорошим мужиком будет!
- А мне ты об этом не говорила. Ну, раз он хороший сейчас-то чего боишься? В окно каждые 5 минут выглядываешь?
-А сейчас… Ой, не доведёт это всё до добра! А ну как узнают ваши половины? И зачем ты только тогда на этот вечер поехала. Не страдала бы теперь – загоревала мать.
- Да не знала же я, что он там будет! Я же, мам, когда меня на встречу одноклассников пригласили, даже и не подумала, что встречаться мы будем всем выпуском, а не только нашим классом. А знала бы не поехала. Побоялась бы. Да судьбе видно по-другому угодно было. Увидела его, встретилась взглядом и всю как кипятком ошпарило. Поняла, и не забывала никогда! Мы же с ним тогда наговориться не могли. Никого кроме руг друга вокруг не видели. Я год потом, как на крыльях летала. Спать ложилась и все слова его вспоминала, улыбалась, как сейчас вот.
-И что теперь? Сможешь бросить всё ради него?
- Нет, мам. Не собираемся мы никого бросать и ничего разрушать не будем. Ни он, ни я. У нас нормальные семьи и они ни в чём не виноваты. Да и мы с ним слишком уж порядочны. Ты же видела, мы сидели в машине и только разговаривали.
Лена отвернулась к стене, давая понять, что разговор окончен. Ей хотелось ещё раз прокрутить в голове все слова, все взгляды, все прикосновения.
-А вот дал бы бог вам встречу лет 15 назад, ты бы бросила Олега своего? – никак не хотела заканчивать разговор мать.
-Ты меня на степень безумства тестируешь? И в 35 не бросилась бы я к своей первой любви в объятья. Дети ведь маленькие были. Ради детей бы не бросилась.
- Но сейчас-то встречаешься, душу бередишь ему, себе?
- А чего нам сейчас бояться? Дети выросли. Живут своей жизнью. И мы хотим. А ты чего запереживала-то? У нас с ним в 20 лет до постели дело не дошло и сейчас не дойдёт. По полтиннику нам нынче. Не молоденькие.
А Шура всё сидела, свесив ноги с кровати. На эти минуты она вдруг позабыла про свою адскую боль, о съедающей её болезни. Ей вдруг вспомнилась и её поздняя любовь:«Надо же, как жизнь по спирали-то закручивает - у дочки всё как у меня почти, и болячки, и горе, и любовь. В генах это что ли заложено? Или по крови передаётся? Всё так, да не так!»
Жизнь с Павлом, отцом её троих детей была каторгой. Он всю жизнь пил, гулял и делал только то, что он хотел. Но он был красив! А она терпела и работала, как каторжная, чтобы детей прокормить - обиходить и хозяйство содержать так, как в деревне положено. Сначала любила его, а потом считала, что у других-то и хуже бывает.
А Миша появился в её жизни, когда ей было уже за 50.
Не местный он был. Как и многие бывшие шахтёры рано вышедшие на пенсию, он переселился с женой в деревню, купил дом, завёл хозяйство, и, как-то сразу стал своим для всех сельчан. Мастеровитый, работящий, чистоплотный, общительный и улыбчивый Михаил не сходил с уст у деревенского бабья. Предметом обсуждения были и его резные наличники, и витиеватый забор в палисаднике, и асфальтовые дорожки к дому, всё не как у всех. Всё яркое на фоне деревенской серости. Всё, кроме жены. Худосочная, высокая, в чёрных одеждах она была похожа на старообрядку, дичилась всех и редко выходила из дому.
- Болеет она у меня – отвечал на расспросы Михаил. Вот свет-то ей и не мил. Из-за неё и переехали, на свежий воздух.
А потом…Как на грех, летние покосы их оказались рядом. Михаил почти всегда работал один. Одна хлесталась и Шурка. Её благоверный появлялся только стога метать. Вот там-то они и разглядели друг друга, поняли, как похожи и начали друг о друге мечтать. Но, увы! Они были не свободны.
Михаил находил любой повод, чтобы увидеть Шуру. Приходил к её Павлу с железяками и ремонтом техники, вызывался поставить новый забор или сметать сено на вышку. А когда Павел внезапно умер, его визиты и вовсе стали каждодневными. Но Шура не пригрела его. И дальше глубоких разговоров «за жизнь» у них не пошло. У него была Жена!
Теперь она жалела об этом. Жалела и дочь. Она такая же, плоть от плоти. Ох, уж эта гордыня…
Через несколько лет, ещё крепкого Михаила и жену его забрал сын. Деньги ему понадобились на бизнес, и он продал их дом, их хозяйство, их технику. Как на это Миша согласился, Шура до сих пор не понимала. А вот родители ему были не нужны, он поселил их вдвоём в «тёщиной комнате». Мать разом свернулась и ушла в мир иной, а Миша сбежал. В деревню. Пришёл к своей Александре, потрёпанный, больной, сломленный. А у неё, как всегда летом, куча гостей: сестра с семьёй, детьми и внуками, своих внуков свора. Она только и смогла его чаем с пирогами накормить, да в двух словах о его горе узнать. И он ушёл. Насовсем. Нашли его через неделю на покосе, повешенным. Висел он на той самой берёзе, под которой они с Шурой на совместном костре кипятили чай с душничкой и смеялись над выходками внука Пашки, над улетающими злющими слепцами, которым тот любил вставлять соломинку в попу…
Виновата ли она? Может за это и страдаю? Не дай Бог…– думалось Шуре.
- Доча? Не спишь? Не мучай мужика.
- Ты о чём, мам?