Близнец

Ангерра Соловьева
   Я сжимаю в своих руках твои - маленькие, беззащитные, немного влажные от пота. Ты испуган. Я понимаю твой страх. Чувствую себя последним негодяем. Если бы я только мог помочь тебе.
   Но все уже решено.
   
  Мама никогда не любила тебя. Скажу больше - она ненавидела сам факт твоего существования. И за счет этой ненависти любовь ко мне приобрела у нее прямо маниакальную форму. Мама исполняла все мои капризы. Табу было одно - игры с тобой. Заставая меня за этим занятием, мама злилась. Злилась от собственного бессилия, безысходности, одиночества.
   Папа оставил семью сразу после нашего рождения. Мамочка, наша милая красивая мамочка осталась с нами одна, хотя врачи в один голос убеждали ее не обременять себя проблемами. Друзья, знакомые тоже не оценили ее подвиг. “Ты еще такая молодая”, - говорили они, - “забудь все как страшный сон, зачем тебе мучиться? Родишь еще, да не одного. Не губи себя.” Но мама никого не послушалась. “Это мой крест”, - говорила она, гладя меня по голове, - “от судьбы не уйдешь.”
   Через год после нашего рождения, устав от пересудов, мы переехали в другой город. Мы начали жизнь вдвоем - я и мама. Тебя мы скрывали. Ни одна душа не догадывалась о твоем существовании. Детский сад я не посещал, и ты, понятно, тоже. Мама брала работу на дом - она была замечательной швеей. Заказчики были довольны. В доме появились деньги. Мама расцвела.
   Однажды вечером в нашем доме появился Николай - мамин ухажер. Вежливый, доброжелательный - он принес спокойствие в мамино сердце и наш дом. Каждую пятницу вместо того, чтобы напиваться, как делали многие, Николай дарил маме цветы и водил в кино. Изредка мужчина ночевал у нас. Мама делала все, чтобы сохранить нашу тайну, и Николай так ничего и не узнал. Когда он предложил маме узаконить отношения, она ответила отказом. Николай недоумевал. Он хотел создать семью, но мама слишком боялась огласки, чтобы открыть ему правду. Постепенно Николай стал все реже приходить к нам. Как-то ночью, я пошел в туалет и невольно подслушал разговор взрослых.
   - Я так больше не могу, - шептал Николай, - ты меня изводишь. Я люблю тебя, хочу жениться, хочу детей. Я что, прошу невозможного?
  Послышались тихие всхлипы. Мама плакала. Она не могла ничего объяснить Николаю.
  Он ушел. На этот раз навсегда.
  На следующий день мама впервые избила тебя. Она слишком много выпила. С горя. Я защищал тебя, как мог, но мне было всего пять. Какие слова она выкрикивала! Я никогда раньше не слышал от нее таких слов. Я заткнул уши и закрыл глаза, чтобы не слышать, не видеть происходящего.
  Мама проспалась и попросила у нас прощения. Конечно, мы простили нашу любимую мамочку. Но, к сожалению, этот инцидент не стал единственным.
  Мама стала выпивать, сначала изредка, затем все чаще. Она избивала тебя, а иногда и меня, когда я вставал на защиту.
  В связи с запоями, количество клиентов у мамы поубавилось. Денег тоже. Наш рацион скуднел с каждым днем. Как-то, после вынужденного суточного голодания, пребывая еще в состоянии опьянения, мама ушла из квартиры. Вернулась она, еще более пьяная, в обнимку с двумя мужчинами. Несколько часов они провели на кухне, откуда доносились крики, вздохи и запах жареной картошки. Я не смел зайти. Глотал слюну. Держал тебя за руки, как обычно в момент сильного волнения, и плакал. Когда наступила тишина, я тихонько вышел из комнаты и пробрался на кухню. Мама и два ее приятеля спали мертвенно-пьяным сном. Я внимательно вгляделся в лицо своего самого близкого человека, пытаясь отыскать в нем крупинки той сумасшедшей любви, которая когда-то спасла нам жизнь. Но ничего не осталось. Припухшие веки, размазанная тушь, красное потное лицо, дышащее перегаром - вот что я увидел.
   Тогда я тоже возненавидел тебя. Ведь если бы не ты, мамочка никогда не превратилась бы в безобразное существо, лежавшее передо мной. Я перестал разговаривать, играть с тобой, даже наедине, когда никто не видел. Я постарался забыть о твоем существовании. И я желал тебе смерти.
   До того дня...
   13 июля 20..г. (да, тринадцать - несчастливое число) мама привела очередных собутыльников. Два дурно пахнущих субъекта ввалились в наше жилище, безудержно хохоча и хватая мамочку за самые интимные места. Мы затаились в своей комнате, пережидая бурю.
   Но вся веселая троица неожиданно нанесла нам визит.
   - Спорю на две бутылки, - кричала мама, - вы такого еще не видели.
  Мужчины хищно переглядывались. Было видно, что они предпочитают близкое общение с женщиной какому-то многообещающему сюрпризу. Но через секунду их лица вытянулись. Они увидели тебя.
   - Какая гадость, - брезгливо поморщившись, сказал один из них.
   - Его за деньги надо показывать, - предложил другой.
   Мне вдруг стало так жаль тебя. Я обиделся на этих субъектов, на маму, на весь мир. Мы снова были одни против всех.
    Мама восприняла совет буквально. Она стала зарабатывать на тебе. Незнакомые люди стали часто появляться в нашем доме. Многие с отвращением отворачивались, некоторые осмеливались тебя потрогать. Никто не оставался равнодушным.
    Мама перестала тебя бить - боялась испортить товар. Я стал спокойнее спать. Казалось, жизнь налаживается. Лишь изредка меня тревожили боли в животе, но я старался не обращать внимания, считая это следствием плохого питания в последнее время.
    Так прошло восемь лет. Я был на “домашнем обучении”. В перерывах между запоями, в припадке материнского раскаяния мама обучала меня читать, писать, считать. В числе преподаваемых предметов были также биология и география. Остальные предметы мама не знала и знать не хотела. Купила учебники. Я самостоятельно изучал школьную программу. Что-то понимал, что-то нет, но экзамены сдавал успешно.
    Боли в животе не прошли. Они стали длительными и болезненными. Подчас было совсем невмоготу. Тогда я, как в глубоком детстве, крепко сжимал твои руки, неосознанно причиняя боль, и только потом обнаруживал это, когда видел синяки на твоих запястьях. Признаться маме я не мог. Боялся потерять тебя. Я терпеливо “нес свой крест”.
    Моя проблема разрешилась сама собой. Я просто упал в обморок во время сильнейшего приступа боли, сорвав представление. Среди жадно пялившихся отморозков нашелся один, не совсем опустившийся, доктор. Он настоял на срочной госпитализации.
    - Необходима операция, - услышал я, очнувшись на больничной койке, - есть шанс спасти парня. Господи, как он жил с этим?
 
 Яркий слепящий свет. Белый потолок. Врачи готовят меня к операции. Скоро нас не будет. Останусь только я. Один...
   Я отпускаю твои руки. Они безвольно падают на мой живот. Твоя спина с искривленным позвоночником покрыта мурашками. Тебе страшно. Мне страшно. Твоя голова, глубоко вросшая в мою плоть, дергается из стороны в стороны, словно стараясь самостоятельно вырваться из моего тела. Ты хочешь жить. Даже высасывая из меня последние питательные вещества, ты хочешь жить. 
   Надеюсь, они все сделают быстро.
   Прости меня. И прощай.