Молчун неслышной тенью скользил средь деревьев. Пока бургомистр и начальник городской стражи ожесточённо спорили, надо или не надо отправлять в Квакающий Лес разведывательный отряд, он решил самостоятельно сходить и вызнать, что послужило причиной тому неожиданному и жуткому переполоху, погнавшему в панике зверьё из леса. Первое, что напрашивалось – лесной пожар. Именно от огня столь очумело и панически могли удирать лесные твари. Но время шло, а никаких признаков огня или хотя бы просто следов дыма над лесом так и не появилось. Сколь дозорные ни всматривались со сторожевых вышек в лесную даль насколько глаз хватало, ничего похожего на очаги возгорания не углядели.
Причина спора городских глав лежала на ладони, сферы ответственности того и другого сильно различались. Если бургомистр отвечал в первую очередь за экономическую и административную жизнь города, за его обустройство, то обязанностью Карлифа являлась забота о его безопасности и поддержание внутреннего порядка. Конечно же, рисковать своими людьми понапрасну воевода не хотел, тем более что Квакающий Лес издавна пользуется самой что ни на есть дурной славой. Но слава славой, да только никогда досель никакая реальная опасность для самого города из него не исходила и ничего плохого городу не творила. Сидела себе у себя в лесу и носа оттуда не казала. А вот степняки, которые в прежние времена не раз учиняли злостные и кровавые набеги аккурат с противоположной от леса стороны, были крайне опасны, потому ослаблять гарнизон, выделяя для разведки часть и без того не больно-то многочисленного воинства, воеводе совсем не хотелось, особенно учитывая, что они могут назад и не вернутся. Квакающий Лес есть Квакающий Лес, у него свои порядки и законы и непрошенных гостей он не больно-то привечает, а уж когда те оружные, не привечает вовсе.
И всё ж таки исход их жаркого спора был предрешён. Как Карлиф ни кипятится и ни взбрыкивает, не может он себе позволить оставить без объяснений столь отличное от повседневного поведение лесного зверья. То непонятное и наверняка опасное, что выгнало живность из леса, точно так же может таить в себе опасность и для города, а потому разведка в конце концов всё равно будет организована, только к тому моменту может стать уже поздно. Время окажется упущенным, и либо причина лесного переполоха так и останется без объяснения, либо, что тоже возможно, успеет перерасти в реальную угрозу городу. А может быть, причина не так уж страшна, и волноваться особо не о чем, но в любом случае установить её необходимо.
Молчуна, помимо прочего, очень тревожила ещё одна странность, на которую, похоже, никто, кроме него, не обратил должного внимания. Прямо перед тем, как из лесу повалили ошалевшие от ужаса лесные твари, у следопыта было чёткое ощущение, будто весь мир на мгновение содрогнулся. Когда он поделился своим впечатлением с посетителями трактира, в котором в тот момент находился, то сам по себе произвёл на окружающих гораздо больший эффект, чем предшествующая этому судорога пространства. Если последнюю поспешили отнести на счёт гремевшей где-нибудь в отдалении особо сильной грозы, а то и обвала в далёких горах, то самостоятельно заговоривший Молчун вызвал прямо-таки шквал удивлённых восклицаний. Все давно уже свыклись, что из городского следопыта без веского повода клещами слова не вытянешь, поэтому сам факт того, что он по собственной инициативе заговорил, был воспринят, как чудо. За это его и прозвали Молчуном, хотя настоящее имя было совсем другим. Большинство присутствующих, пожалуй, его и вовсе никогда не слышали. Но долго удивляться внезапно заговорившему Молчуну тоже не пришлось, потому что дверь трактира внезапно распахнулась, и в неё влетел охваченный охотничьим азартом Мастрей. Этот донельзя избалованный папашиным попустительством сынок бургомистра, захлёбываясь от волнения, перемешанного с восторгом, затараторил с порога:
– У лесной дичи случилось помутнение рассудка, поэтому все желающие поохотиться могут сделать это, не отходя от дома!
Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, он выскочил назад и был таков. Его призыв определённо услышали, так как почти все посетители трактира моментально вскочили на ноги и бросились наружу. Вслед за ними вышел и Молчун, хотя его заинтересовала не столько возможность лёгкой охоты, ну не любил он без необходимости лишать кого-либо жизни, сколько странное поведение зверья, которое следовало из слов возбуждённого молокососа. Очень не нравился Молчуну этот юный отпрыск Амарана. По его мнению, бургомистр позволял обнаглевшему юнцу слишком многое, а тот без зазрения совести пользовался своим привилегированным положением и регулярно доставлял жителям города массу неприятностей, и это ещё мягко сказано. Его проделки порой граничили с настоящими преступлениями, а иногда и не граничили, иногда напрямую таковыми являлись. Только связываться с бургомистром мало кто отваживался.
Слова Мастрея о том, что охотиться можно, не отходя от дома, являлись некоторым преувеличением, поскольку город был обнесён сплошным высоким частоколом, во многих местах уже заменённым мощной каменной стеной, так что среди домов никакой потенциальной добычи не наблюдалось. Но сразу за городскими воротами Молчун и в самом деле увидел потоками несущихся из леса зверей, которые в бешенном темпе улепётывали прямо в открытую степь. Не вызывало сомнения, что животные находятся в состоянии жуткой паники, поскольку на летевшие в их сторону стрелы не обращали никакого внимания. Они лишь перепрыгивали через упавших сородичей и неслись дальше. С таким необъяснимым поведением зверья следопыту ещё не доводилось сталкиваться. Даже лесные пожары, которые, к счастью, бывали крайне редки, такой паники у животных не вызывали.
– Что думаешь об этом, Габриэль? – раздался поблизости обеспокоенный голос Марка, главы кузнечного цеха города. Молчун даже не сразу понял, что Марк обращается к нему, так как именем Габриэль его практически никто никогда не называл, хотя оно и было настоящим.
– Похоже на пожар, – ответил следопыт. – Но это не пожар, – добавил он после короткой паузы.
– Почему нет? – поинтересовался Марк.
– Дыма не видно. А если горит где-то далеко, зверьё из леса не вышло бы.
В отличие от Мастрея, Марк Габриэлю нравился. Начав с простого кузнеца, правда, очень хорошего кузнеца, он уже в тридцать с небольшим был избран руководить всем кузнечным цехом города, оставаясь при этом лучшим практикующим мастером. Кузнец заслуживал уважения, а его доброжелательность выглядела искренней, и у Молчуна не было поводов в ней усомниться. Нельзя сказать, чтобы они были закадычными друзьями, но дружеское расположение друг к другу определённо испытывали.
Некоторое время они стояли молча. Наконец кузнец крайне недовольно проворчал:
– Неправильно это и нечестно.
Следопыт вопросительно на него посмотрел.
– Я про зверей, – пояснил кузнец. – Только не тех, которые бегут, а тех, которые стреляют. Как можно бить обезумевших от ужаса тварей божьих? Пойду шугану Карлифа, чтобы немедленно прекратил это безобразие.
Габриэль согласно кивнул. В этом вопросе он целиком был согласен с Марком.
Вот и сейчас, осторожно передвигаясь по лесу, он с теплотой думал о громадном кузнеце, который с таким участием отреагировал на всё ещё непонятную беду лесного населения. Следопыт давно уже пересёк ту незримую черту, за которую, не сговариваясь, опасались и даже боялись переходить даже самые отважные городские охотники. Собственно, именно за этой чертой и начинался тот самый Квакающий Лес, где по приданиям схоронилось Древнее Зло. От опушки до этой условной черты пару вёрст шёл просто Лес. Сама граница Квакающего Леса не была начерчена или прорублена среди деревьев, её не обозначал какой-нибудь овраг или ручей, и лес вокруг выглядел точно так же, но все пересёкшие её люди подсознательно начинали ощущать какую-то внутреннюю тревогу и беспокойство, которые постепенно, по мере углубления в Квакающий лес, перерастали в панический ужас, которому не было рационального объяснения. Когда-то давным-давно, когда город ещё только-только закладывался, сюда неоднократно отправлялись разведывательные отряды, чтобы попытаться выяснить причину столь недружелюбного отношения леса к людям, но ни один из них назад не вернулся, как и те, что были отправлены на их поиски. С теми же людьми, которые границу ненароком пересекали, но далеко в Квакающий Лес не углублялись, как правило, ничего страшного не случалось, но возникающая при этом тревога быстренько заставляла их разворачиваться в обратную сторону.
Поскольку за всю историю города таинственное Зло само никогда не пересекало эту невидимую черту, с его соседством постепенно смирились, свыклись и перестали опасаться. Возникло своего рода табу. Не суйся ко Злу – и оно к тебе не сунется. Естественно, что время от времени появлялись очередные смельчаки и излишне оптимистичные энтузиасты, которые во что бы то ни стало, хотели разрешить эту древнюю загадку, но их постигала всё та же общая участь. Никто из них назад так и не вернулся. Никто, кроме Молчуна. Вот только Габриэль отнюдь не спешил распространяться о своём необъяснимом везении, справедливо полагая, что быть белой вороной в принципе не очень хорошо, а в такой ситуации особенно. Чего доброго, навесят ярлык пособника таинственному Злу, а с таким ярлыком недолго и в застенок Инквизиции угодить. Единственным человеком, который знал об этом его везении, оставался исключительно он сам. И попал он в сердце Квакающего леса отнюдь не как охотник или искатель приключений, а как пытающийся спасти пострадавшее от бессмысленной жестокости животное лекарь.
Автора той гнусной ямы с острыми кольями следопыт вычислил быстро и без особого труда, и только крайнее нежелание портить себе жизнь, вступая в тяжбу с бургомистром, остановило его от обнародования имени малолетнего живодёра по имени Мастрей. У этого садиста и мерзавца ещё не доставало силёнок, чтобы выкопать полноценную волчью яму для поимки животных, поэтому его творение получилось неглубоким и чересчур пологим, так что выбраться из него угодившему в недоделанную ловушку животному особого труда не составляло. Только гадёныш и сам это прекрасно понимал, поэтому ловушку тщательно замаскировал и снабдил её остро заточенными колышками, обмазанными мертвечиной. В результате в неё угодила молодая и полная сил медведица, выхаживающая троих очаровательных медвежат. Раны от кольев были не очень серьёзными и, будь это просто раны, она бы от них вскоре сама оправилась, но наличие на остриях трупного яда обрекали её, а, следовательно, и полностью зависящих от неё медвежат, на мучительную смерть, её от заражения крови, медвежат от голода или других хищных зверей, с которыми они пока не могли соперничать.
Шансы на спасение медведицы были невелики, но Габриэль счёл себя обязанным хотя бы попытаться спасти медвежью семью. Дело осложнялось тем, что раненая медведица и медвежата ушли прямиком вглубь Квакающего Леса, но следопыт обратил на это внимание лишь тогда, когда забрался в него достаточно далеко. Сначала хотел было вернуться назад, но сумел перебороть страх и последовал за раненым животным дальше. В качестве стимула для борьбы со страхом он использовал ту простую мысль, что сами животные абсолютно беспрепятственно пересекают черту между Квакающим Лесом и просто Лесом в обоих направлениях и, похоже, даже не подозревают о наличии какой бы то ни было границы.
Когда он наконец настиг медведицу, та уже неподвижно лежала на траве, и только её учащённое и судорожное дыхание говорило о том, что она ещё жива. Медвежата были тут же и жалобно поскуливали, явно не понимая, почему их мама лежит без движения и не обращает на них никакого внимания.
Невзирая на буквально кричащую о неведомой опасности внутреннюю тревогу, он принялся тщательно обрабатывать воспалившиеся раны медведицы, очищая и густо обмазывая их пастой из растений, которую научила готовить ещё совсем юного следопыта его покойная бабушка. Она была известна на весь город, как одна из лучших целительниц, и её средства многим спасали жизнь. Молчун очень надеялся, что и в этом случае бабушкины рецепты помогут.
Закончив процедуру, Габриэль в изнеможении прилёг на траву рядом со своей пациенткой и её потомством. Долгое преследование уходящих всё дальше и дальше вглубь леса животных плюс постоянно давящее ощущение неведомой опасности изрядно его утомили и измотали, поэтому хотя бы небольшой отдых был ему необходим. Если Древнее Зло до сих пор его не поглотило, то несколько дополнительных минут вряд ли что-то изменят. С этой самоутешительной мыслью он незаметно задремал.
Разбудило его чьё-то настойчивое сопение прямо в ухо. Оглядевшись, он обнаружил, что над лесом успели сгуститься сумерки, а сопят ему с двух сторон в уши двое из трёх медвежат, уснувших по бокам от него. Третий уснул рядом с матерью, которая к великому облегчению Молчуна дышала сейчас значительно ровнее, чем, когда он её нашёл. Но была ещё какая-то странность, которая его насторожила. Прислушавшись к лесу и к себе, он с неожиданным удивлением понял, что преследовавшие его страх и тревога полностью улетучилась. Напротив, такого умиротворения и покоя, какие владели им сейчас, он давно уже не испытывал.
Вытащив из дорожного мешка краюху хлеба и большой кусок сыра, он без сожаления разделил эту скромную трапезу вместе с медвежатами, которые тоже проснулись и теперь с жалобным урчанием тыкались ему в бока. Ну как было с ними не поделиться? После сухомятки страшно захотелось пить, а висевшая на поясе деревянная фляга оказалась практически пустой. Эта часть леса была Габриэлю совершенно незнакома, но многолетний опыт следопыта уверенно подсказывал, в каком направлении искать воду. Не дожидаясь, пока стемнеет окончательно, он сразу же направился в сторону предполагаемого источника воды. Медвежата увязались следом и уже через несколько минут все четверо стояли в рядок на четвереньках перед весело журчащим ручейком. Вода в нём сверкала кристальной чистотой, а на вкус была хоть и ледяной, но необычайно свежей и с тем тончайшим привкусом первозданной природы, что только в глубине этой самой природы и можно встретить.
Напившись и наполнив под завязку флягу, уже почти в полной темноте они вернулись назад к медведице, после чего Молчун предпринял попытку её напоить. Это оказалось не так-то просто, так как та по-прежнему лежала без движения. В конце концов ему удалось запихнуть ей в рот полую трубочку из стебля какого-то растения, и он принялся маленькими порциями вливать в неё воду. Его усилия были вознаграждены. После очередной попытки медведица явно начала глотать.
Опустошив флягу, он задумался. Возвращаться в кромешной темноте через абсолютно незнакомый лес нечего было и думать. Понятно, что заночевать придётся здесь. Вопрос в том, как лучше и безопаснее это сделать. Можно, конечно, залезть на дерево, но подобная ночёвка скорее вымотает, чем даст выспаться. Да и пока он спал днём, его сон никто не потревожил. По-видимому, запах медведя отпугивает других зверей, так что, оставаясь рядом со своими мохнатыми приятелями и их мамой, он вполне может не опасаться нападения какого-либо ночного хищника.
Дневной сон неплохо его взбодрил, поэтому, несмотря на сгустившуюся вокруг темноту, спать ему абсолютно не хотелось, чего не скажешь о мишках. Вся троица плотно пристроилась рядом с мамой и снова воодушевлённо сопела.
Подумав, что он вполне может аккуратно обследовать близлежащий пятачок леса, пусть и в темноте, Молчун на всякий случай зажал в руке кинжал и принялся по раскручивающейся спирали чуть ли не на ощупь нарезать круги вокруг спящих медведей, всё дальше и дальше от них отдаляясь. Хотя небо и было безоблачным, но свет звёзд до земли практически не доходил, оседая на густых кронах деревьев. Тем не менее Габриэлю начало казаться, что он всё чётче и чётче различает окружающий его лес, словно, вопреки всем законам природы, солнце начало всходить сразу же после заката. Выйдя на поляну и обратив взгляд на небо, он с удивлением обнаружил, что на нём всё так же сияют звёзды, только светят они почему-то всё ярче и ярче и даже понемногу начинают слепить глаза.
Зажмурившись, он переждал, пока в глазах перестанут прыгать разноцветные зайчики и вновь их открыл. Вокруг было светло, как днём, только краски почему-то были какими-то тусклыми. Взглянув ещё раз мельком на небо, он убедился, что звёзды продолжают сиять намного ярче обычного. Либо с небом творится что-то неладное, либо…
– Либо это магия, – произнёс он вслух сам себе.
О магии он слышал, но никогда по-настоящему в неё не верил. Трудно поверить в то, с чем никогда не сталкивался и что по личному опыту кажется противоестественным. Он даже в бога-то по-настоящему не верил, за что в детстве был нещадно бит и своим собственным отцом, и отцом-настоятелем, в монастырь к которому был на год определён для послушания с целью укрепления веры. Правда, бил его не сам отец-настоятель, тому вроде как не пристало самолично вершить телесные нравоучения, зато другие усердные послушники проделывали это за него с большим энтузиазмом. Ещё бы. Попробуй они самостоятельно поколотить Габриэля – получили бы от него сполна. Зато по повелению отца-настоятеля они могли проделывать это абсолютно легально и совершенно безнаказанно. Вот только насчёт безнаказанности они глубоко заблуждались, так как Молчун хорошо запомнил всех своих экзекуторов. Отловив их после поодиночке, он от души всем им как следует накостылял. Чтобы лишний раз себя не подставлять и сохранить видимость непричастности, Габриэль осуществлял свой акт отмщения, надев на голову плотно облегающий капюшон с прорезями для глаз. Горе-экзекуторы, разумеется, догадывались от кого им досталось, но твёрдых доказательств не имели потому и молчали, разумно опасаясь получить добавки. На укреплении веры у будущего следопыта битие сказалось крайне положительно. Верить в бога с той поры он перестал практически совсем, но взял за правило при необходимости откровенно врать о своей набожности. Пусть себе думают, что укрепили, а с него не убудет. Незачем гусей, то бишь церковь, лишний раз дразнить, можно и в лапы инквизиции ненароком угодить.
Проведя возле медведицы и её отпрысков ещё сутки и окончательно убедившись, что она пошла на поправку, Габриэль вернулся домой. Удивительный дар Квакающего Леса – ночное зрение, никуда не исчез. Теперь понятие темноты для следопыта больше не существовало, о чём по понятным причинам он также не спешил распространяться. Исключением оставалась тьма кромешная, как, например, в подземелье, но стоило запалить хотя бы самую крохотную лучинку, как занавес тьмы тут же перед ним распахивался. Мало того: Квакающий Лес словно выдал Молчуну индивидуальный пропуск на свою территорию. Он мог теперь безо всяких опасений заходить в него, когда заблагорассудится без ограничений по времени и расстоянию. И каждый раз, попадая туда, следопыт отмечал, что его внутренний настрой значительно улучшается, да и сам он наливается дополнительной бодростью.
Вот и сейчас, несмотря на необъяснимую до сих пор панику лесного зверья и, казалось бы, зловещую тишину, царящую в опустевшем лесу, на него снизошло внутреннее умиротворение. Тем не менее он не позволял себе расслабляться, так как причина бегства животных существовала и вряд ли успела куда-нибудь исчезнуть. По крайней мере, лесные жители всё ещё не спешили возвращаться домой.
Окружающий следопыта лес выглядел как обычно, за исключением того, что из него практически полностью исчезли все живые звуки. Даже насекомых почти не было слышно.
Уходя всё дальше и дальше вглубь Квакающего Леса, Габриэль вдруг подумал, что до сих пор понятия не имеет, откуда взялось это странное название. Когда-то, ещё в детстве, он пытался выяснить, почему он так называется, но лучший ответ, который ему удалось получить, звучал так: «Лягушки там большие квакают, вот и Квакающий». Да, лягушки в нём есть, но самые обыкновенные и квакают они ничуть не громче и не чаще, чем в обычном лесу. Зато на расположенном к северу от города Шепчущем болоте «квак» иногда стоит такой, что здешние поквакушки могут показаться еле слышным шёпотом, так что с названиями тут всё ровно наоборот. Непонятно иногда, каким вообще образом возникает то или иное название или прозвище. Вот он, к примеру, Молчун. Тут всё правильно, сотрясать воздух попусту он никогда не любил. Нет, если по делу, то можно, а иногда даже необходимо поговорить, но балаболить просто так ему казалось бессмысленным. Или вот, к примеру, взять Кривую Гору, расположенную в трёх днях конного пути от города. С ней и подавно непонятно. Где, интересно, её называтели в ней хоть какую-то кривизну углядели? Она ровная, как свёрнутый конусом пергамент, только на самом верху дырка. Говорят, что из этой дырки много поколений назад расплавленная земля лилась, а в небо дым, как из кузнечной печи, валил, только куда сильнее.
Неожиданно Габриэль остановился как вкопанный. Привычный ему лес внезапно обрывался, а дальше… дальше тоже продолжался лес, только какой-то совершенно другой, чужой, незнакомый. Мало того: в нескольких шагах перед ним за расступающимися деревьями буквально из ничего начиналась дорога. Вот просто так, начиналась и всё, словно её до этого места ножом отрезали.
Проследив взглядом по обрезу дороги вправо и влево, следопыт понял, что тот является составной частью границы невесть откуда взявшегося тут нового леса. И если визуально определить рубеж между Квакающим Лесом и просто Лесом невозможно, то тут рубеж прослеживался довольно-таки чётко. Впечатление такое, словно кто-то гигантским вертикальным лезвием отсёк один лес и пристыковал к нему другой. Наверное, так искусный садовник соединил бы между собой два куска дёрна и если бы не разная трава, которая на них росла, то место стыка можно было бы определить лишь по идеально ровно рассечённым растениям. Только тут вместо дёрна были соединены два разных леса. Тот лес, который оставался в памяти Молчуна, попросту был заменён другим. Особенно нелепо выглядели деревья, угодившие в полосу стыка. На земле не валялось ни единой отрезанной ветки или части ствола ни с той, ни с другой стороны, словно недостающие части рассечённых растений остались где-то ещё, либо кто-то с невероятной тщательностью их убрал. И только начинающая уже увядать на них листва и белеющие со стороны срезов стволы говорили о том, что они подверглись какому-то невероятному и необъяснимому воздействию, рассёкшему их по вертикали.
Некоторое время Молчун в нерешительности топтался на месте. Если паника животных была вызвана появлением этого нового леса, а что это именно так и есть, он уже не сомневался, то попытка вторгнуться в него может оказаться небезопасной. Правда, первое его вторжение в Квакающий Лес тоже было небезопасным, но тогда он преследовал благую цель – спасти погибающую медвежью семью. Возможно, именно это и открыло ему доступ на запретную для всех прочих людей территорию. А сейчас?..
А сейчас он заботится не только об одной лишь звериной семье, а сразу обо всех обитателях леса, которые в ужасе бежали из собственного дома. Габриэль решительно шагнул на незнакомую дорогу и… и ничего не случилось. Натянув на всякий случай тетиву на лук и поудобнее передвинув колчан со стрелами, он осторожно двинулся вперёд, только для большей безопасности с дороги он всё-таки сошёл и теперь следовал вдоль неё, скрываясь за деревьями.
Где-то через час или чуть больше дорога вывела следопыта к высокому частоколу. Не такому капитальному, как вокруг города, но всё же весьма солидному. Ворота, в которые упиралась дорога, были закрыты, а подходить к ним ближе и уж тем более стучать в них было боязно.
Немного осмотревшись, Габриэль решил для начала влезть куда-нибудь повыше и попытаться заглянуть за частокол. Поискав глазами, он выбрал для этой цели мощное раскидистое дерево с фигурными листьями и крупными, выступающими над землёй корнями. Зайдя за ствол, чтобы его нельзя было увидеть со стороны частокола, он осторожно начал взбираться вверх, стараясь не привлечь внимания. Обильно усыпавшие дерево небольшие плоды, напоминавшие округлые бочонки со шляпками и похожие на неведомые орехи, намекали, что могут быть съедобными. Отведать их прямо тут Молчун в любом случае не рискнул бы, мало ли, вдруг окажутся ядовитыми, но несколько штук сорвал и засунул в карман, чтобы позже на досуге изучить.
– Жёлуди ешь, или гербарий собираешь? – раздался прямо над ухом чей-то скрипучий голос, от которого Габриэль резко вздрогнул и чуть не свалился вниз от неожиданности. Он мог бы поклясться, что рядом с ним ни один человек незаметно спрятаться не мог.
Внимательно обведя глазами окружающие его ветви, следопыт обнаружил только довольно крупную чёрную птицу, которая сидела как раз с той стороны, откуда раздавался голос. Но не птица же, в самом деле, с ним говорила?
– Чего уставился? – поинтересовалась та, словно решив разом опровергнуть все сомнения в её способностях к членораздельной речи.
Следопыт ошалело продолжал пялиться на странную птицу.
– Глухой? – снова спросила она.
– Молчун, – машинально ответил Габриэль.
– Понятно, – как показалось следопыту, с лёгким разочарованием произнесла птица и полезла клювом под крыло.
Не представляя, как себя вести, Молчун непроизвольно ухватился за лук. Голова птицы тут же вынырнула из-под крыла и укоризненно произнесла:
– Я бы не советовал этого делать.
– Ты – это он? – ошарашено спросил следопыт, у которого понятие птицы почему-то всю жизнь ассоциировалось с женским родом.
– А тебе что, гениталии для опознания предъявлять нужно? – возмутилась птица.
– Чего предъявлять? – пробормотал Габриэль.
– Тупой, – прокомментировала птица. – Тебя что, анатомии в школе не учили?
– Чему не учили? – совсем уж по-детски пролепетал следопыт.
– Ты из средневековья, что ли, сюда попал? – снова возмутилась птица. – Глухой, тупой, дикий, да ещё и неуч ко всему. Как с тобой вообще разговаривать можно?
– Можно не разговаривать, – обиделся Молчун, в душе не понимая, как можно обижаться на птицу, пусть и говорящую. Видимо, необычность ситуации так на него подействовала.
– Ладно, – сменила тон птица, – давай к делу переходить. Тебя Вел уполномочил переговоры вести или вами тут кто-то другой командует?
– Вообще-то я тут один, – сообщил Габриэль, – и мною никто не командует.
– Хочешь сказать, что всё лесное зверьё в одиночку разогнал? Силён ты, однако, если, кроме тебя, тут никого из ваших больше нет, – буркнула птица. – Кизюк ни одной своей твари подручной дозваться не может.
– Кто, простите?
– Кизюк! Или ты, с понтом дела, не знаешь, чьему хозяйству местный лес принадлежит?! – начала возмущённо орать птица. – Всё! Надоело! Пусть мэтр сам с этим балаганом разбирается! А я умываю крылья!
– Погоди-погоди, не гоношись, – попытался утихомирить разошедшуюся птицу следопыт. – По-моему, мы друг друга недопонимаем.
– Недопонимаем?! Да я вообще ничего с тобой не понимаю! Кого ты представляешь?!
– Ну… – задумался Молчун, – наверное, город наш, Станаупель.
– Издеваешься?! Какой к лешему город?! Я тебя про твоё руководство спрашиваю, а не из какой подворотни ты вылез! Да и нет такого города!
– Как это нет! – в свою очередь возмутился Габриэль. – Как это нет, если я только сегодня утром из него вышел?!
– Пешком? – скептически поинтересовалась птица, немного сбавив обороты.
– Ну да, – недоумённо ответил следопыт. – А как бы я ещё, по-твоему, через лес смог сюда попасть?
– А дорога на что?
– Так дорога только час назад появилась. До этого её не было.
– А что же тогда было? – теперь уже птица выглядела туповато.
– Лес был. Сначала просто, потом Квакающий, а потом вот этот.
– Ты часом не из Кащенко сюда сбежал? – участливо спросила птица, явно начав сомневаться в умственных способностях Молчуна.
– Я ж сказал, что из Станаупеля пришёл.
– Похоже, что это одно и то же, – тоскливо произнесла птица, и, как показалось Габриэлю, сама себе. Она явно уже вознамерилась с дерева упорхнуть, но следопыт поспешил обратиться к ней с просьбой:
– Погоди, пожалуйста, не улетай. Ты сказала… извини, сказал, что с тобой тут какой-то мэтр. Может, с ним у меня легче получится поговорить?
– Сомневаюсь, но попробовать, наверное, стоит. Ладно. Слазь давай, а я пока Кизюку скажу, чтоб ворота для тебя приоткрыл. Звать-то тебя как?
– Я ж уже говорил – Молчун.
– Так это имя было?
– Вообще-то прозвище, только по имени меня уже давно почти никто не зовёт. А так я Габриэль.
– Уж точно лучше, чем Молчун. Прозвища – это для лошадей, коров и собак, а у разумного существа имя должно быть, если к тебе это применимо. Я, кстати, Чернух. И это имя, не прозвище. Горыню ты раньше вряд ли видел, если только тебя в Шотландию ненароком не заносило. Увидишь – не пугайся. Он у нас в основном по чертям специализируется, а людей потребляет только совсем уж с голодухи. Ну, я полетел.
Молчун не очень понял, о каких Горынях и Шотландиях была речь, но на всякий случай постарался запомнить незнакомые слова, чтобы при необходимости сообразить, к чему они относятся.
К тому моменту как он слез с дерева и приблизился к воротам, они медленно начали приоткрываться. Когда щель стала достаточно широкой чтобы в неё можно было протиснуться, следопыт поспешил этим воспользоваться. Нельзя сказать, чтобы его распирало от храбрости, но побыстрее покончить с неизвестностью ему очень хотелось.
Первым, с чем он столкнулся, очутившись по ту сторону ворот, оказался развесистый пень в человеческий рост. Зачем его понадобилось ставить прямо на дороге, можно было только догадываться. Но прежде чем Габриэль прикинул, с какой стороны лучше обойти загораживающую дорогу растопыренную деревяшку, та зашевелилась и принялась толкать приоткрытую воротину обратно.
Следопыт тупо смотрел, как толстые ветви укладывают в пазы запирающее ворота бревно и мучительно пытался понять, что он сейчас видит. На постройки, расположенные внутри огороженной частоколом территории, он глянул лишь мельком. Не до того пока было.
Пень, покончив с воротами, обернулся к гостю и вперился в него огромными жёлтыми глазами.
– Я, эта, Кизюк. Ага, – проговорила деревяшка. – А ты не похож на Веловых прихвостней. Заходь, метр сейчас выйдет. Во. Выпить хочешь?
– У меня есть, – деревянным голосом ответил Молчун, непроизвольно хлопая по висящей на поясе фляге.
– Ага. Ну, тады ладно. Тады идём с персоналом знакомиться. Во.
– Это когда ж ты, Кизя, успел такое слово разучить? – послышалось сверху.
Следопыт задрал голову и обнаружил сидящего над воротами Чернуха.
– Не ты один умный. Ага, – парировал птичий выпад пень. – А это вот Гера, Гора и Жора, – указал Кизюк следопыту одной из своих веток на что-то очень большое.
То, что первоначально Габриэль принял за какое-то непонятное сооружение, зашевелилось, и над обалдевшим следопытом нависли три кошмарных головы, величиной со сторожевую будку на вышке каждая. Проследив взглядом, откуда они произрастают, следопыт невольно ухватил себя за горло. Говорящую птицу он кое-как переварил, с живым пнём его организм тоже уже более-менее справился, но представшее перед ним сейчас чудовище напрочь лишило его дара речи. Помутившийся рассудок всё же уловил, что снизу за ногу его кто-то или что-то дёргает. Посмотрев вниз, он обнаружил под ногами протягивающего ему большой ковш чёрта.
– Глотни, – сочувствующим тоном посоветовал тот, – полегчает. По себе знаю.
Не очень соображая, что делает, Молчун выхватил из рук чёрта ковш и с жадностью к нему припал. Обжигающая волна хлынула по его пищеводу внутрь, и следопыт, отбросив в сторону ковш и вытаращив от заполыхавшего внутри себя пожара глаза, вновь схватился за горло, и судорожно закашлялся.
– Зачем же такое хорошее виски было выбрасывать, – огорчённо посетовал чёрт, подбирая незаслуженно отброшенную посудину. – Там ещё полковша оставалось.
Отдышавшись и ощутив, что обжигающая волна теперь приятным теплом растекается по всему его телу, Габриэль отметил, что ему и в самом деле становится легче. Владевшие им напряжение и, чего уж скрывать, страх стали потихоньку отпускать. Ему даже начало казаться, что его новые более чем странные знакомые, может статься, не такие уж и страшные.
– Получше? – участливо прогрохотала над следопытом средняя голова чудовища. – Я – Гора.
– Гера, – добавила левая.
– Жора, – раздалось над головой Молчуна справа.
– Спасибо, уже получше. Я – Габриэль. А вы, простите, кто такие и откуда здесь взялись?
– Что значит, откуда взялись? – взялся вести переговоры чёрт. – Мы-то тут уже были, а вот откуда ты нарисовался? Да ещё и вырядился, словно Робин Гуд какой-нибудь. Тут кино где-нибудь поблизости снимают, что ли? Меня, кстати, Макаком зовут. Имя, конечно, дурацкое, но графине нравится.
– А куда она, кстати, вместе с мэтром запропастилась? – поинтересовался Чернух. – Нам тут что, одним, что ли, с пришлым парламентёром разбираться? Ты их в известность точно поставил, Макак?
– Поставил. Любовь у них там. Сказали, чтобы я проваливал, а они придут, когда закончат.
– Тьфу ты! – недовольно сплюнул Чернух. – Могли бы и прерваться.
– На кого ты там ругаешься, дорогой Чернух? – послышался со стороны большущего одноэтажного дома мелодичный девичий голос. – Мы уже идём.
Вид представшей перед взором Габриэля обладательницы этого голоса шокировал его почти так же, как и нависающий сверху трёхголовый монстр. Во-первых, она была фантастически красива, но это-то как раз легко было принять и даже с удовольствием, зато её одеяние абсолютно выходило за все рамки приличия. Она была в мужских штанах! Да ещё столь обтягивающих, что они выглядели, словно вторая кожа. Верхняя часть её тела вообще была практически голой! Лишь полоска тонкой материи шириной от силы в две ладони плотно облегала грудь и верхнюю часть спины, выставляя нагие плечи и живот на всеобщее обозрение. А причёска?! Её волосы были распущены, словно у распутной девки, и лениво колыхались под лёгким ветерком! Одним словом, весь её облик был прямо-таки верхом бесстыдства для женщины!
– Я вас чем-то смутила? – спросила приблизившаяся к следопыту Илана, с интересом разглядывая гостя и заметив, что тот старательно отводит от неё глаза.
– У вас очень… необычное одеяние, – смущённо ответил Габриэль после короткой заминки, вновь поворачивая голову к златовласой красавице.
– Да? – Илана принялась придирчиво рассматривать свои джинсы и топик. – Я вроде ничего необычного не замечаю, – недоумённо сказала она. – Может, со спины что-нибудь? Макак, посмотри.
– Да всё у вас в порядке, графиня. Просто наш гость какой-то очень странный. Он даже пол ковша виски зачем-то на землю вылил, представляете? Может, он вообще непьющий?
– Что тут у нас? – послышался ещё один голос, и Молчун, с трудом оторвав глаза от распутной незнакомки, обнаружил рядом рослого мужчину крепкого телосложения. Тот выглядел столь же могучим, как Марк, только его стать подходила скорее к образу воина, чем к кузнецу. Следопыт обратил внимание, что мужчина одет практически в такие же штаны, что и женщина, а его мощный торс закрывала столь же плотно облегающая материя, только опускалась она до пояса и была заправлена под ремень.
– Илья, – протянул следопыту руку мужчина.
– Габриэль, – ответил Молчун, отвечая на крепкое рукопожатие. Определённо этот Илья силой не был обделён.
– О! Мне всегда очень нравилось это имя, – произнёс с какой-то детской радостью в глазах Илья. – Помню, совсем ещё маленьким мальчишкой я посмотрел фильм «Последняя Реликвия», с тех пор имя Габриэль, так там главного героя звали, у меня всегда ассоциируется с мужественными людьми. Да и похожи вы на него, надо сказать, весьма похожи. Даже одеты примерно так же. В здешних краях сейчас такая мода, или это ваш собственный каприз?
– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду, уважаемый Илья.
– Да вы не напрягайтесь. Сейчас про этот фильм, наверное, уже мало, кто вообще помнит, он аж в шестьдесят девятом году был снят. С тех пор столько всевозможных блокбастеров на подобную тему понаснимали, что большинство старых киношек под их весом просто утонули.
– Простите, какой вы сейчас год назвали? – робко переспросил Молчун.
– Шестьдесят девятый. А что?
– Но ведь сейчас уже тысяча триста десятый, – робко попытался поправить оговорившегося Илью Габриэль.
Над хутором Мычи воцарилась гробовая тишина.
Через минуту раздался озабоченный голос Геры:
– Неувязочка. Мы отправляемся на разведку.
– Погоди, не суетись, – поспешил остановить дракона Чернух. – Если слова Габриэля не больной вымысел, то это многое объясняет. А на разведку для начала стоит слетать мне. Не так заметно будет.
– Ты прав, пожалуй, – проговорил Жора. – Лети, только постарайся особо не задерживаться и под шальную стрелу ненароком не угоди. Если мы сейчас в четырнадцатом веке, то в ходу должны луки с арбалетами быть.
– Не учи учёного, – огрызнулся ворон и резко взмыл в небо.
– Значит, – задумчиво проговорил Илья, больше обращаясь к самому себе, нежели к следопыту, – про кино вы никогда не слышали и на вас сейчас повседневная одежда.
– Ну да, каждодневная. А на вас что за странная одежда?
– Тоже повседневная. Ну, в тех местах, откуда мы родом.
– Выходит, вы не тутошние, не местные? – спросил Габриэль.
– Начинаю думать, что так. Мы сейчас на Руси?
– Никогда этого слова не слышал. Оно что обозначает?
– Страну. Государство. Эти слова понятны?
– Эти да. Мой город принадлежит к княжеству Сенан. А вот у Квакающего Леса принадлежности до сих пор никакой нет. Не допускает он в себя людей.
– Во! А Квакающий Лес это чё такое? – заинтересовался незнакомым названием Кизя.
– Мы в нём находимся, – пояснил следопыт.
– По-моему, мы щас в моём лесу находимся. Ага. И не квакает у меня тут ни хто без маво дозволения. Во. Чё-та ты, мил человек, попутал. Ага.
– Не попутал. Я эти места давно уже вдоль и поперёк исходил. Ни вас, ни этого куска леса тут раньше не было, как и построек этих вместе с частоколом. А вчера неожиданно весь мир тряхнуло, и вслед за этим из лесу в ужасе ломанулось зверьё. Я пошёл проверить, что стряслось и вас, вот, нашёл.
– А ты вроде сказал, что ваш квакучий лес людей в себя не пускает, – удивился Макак.
– Да ты как будто не совсем человек, – деликатно поправил чёрта Молчун.
– Вот же балбес ты какой! Я ж про тебя, а не про себя толкую. Тебя-то он как пустил?
– Меня он почему-то пускает. Чем-то я ему, видать, в своё время приглянулся. Но я, кажется, не совсем правильно выразился. В себя-то он всех впускает, только назад из него никто не возвращается. Ни на зверей, ни на птиц это правило не распространяется, только на людей. А куда люди деваются – то неведомо. Я уже несколько лет по нему безнаказанно хожу, но ничего необычного до сих пор не обнаружил, с виду лес как лес. Но все, кто в него заходят, начинают чувствовать какую-то смутную опасность, и если сразу из него не убраться, то и жуткий страх. Если и после этого быстро из него не выбраться, потом уже вообще не сможешь.
– И что, никаких следов пропавших? – спросил Илья.
– Никаких. Ни одежды, ни останков, ни оружия – вообще ничего.
– А я вот никакой опасности или страха почему-то тут не чувствую, – проговорил Илья. – Ила, у тебя как с этим?
– Тоже никак. Пока мы Велова штурма опасались, опасностью вокруг всё буквально было пропитано, но после Горыниного появления сразу отпустило.
– Знаете, что странно, – задумчиво сказал Илья, – когда Горыня переправлял ракеты на свалку, мне тоже почудилось, что наш мир словно бы тряхнуло. Есть идеи?
– Очень похоже на хроно-квантовый переход, – прогудел сверху Гора. – Портал в тридвадцатое царство был ещё открыт и, если эти ядерные погремушки рванули внутри него, такой выброс энергии вполне мог воздействовать на обнажённую ткань мироздания и исказить пространственно-временные потоки.
Илья с изрядным удивлением посмотрел на Горыню. Услышать подобное научное объяснение от древнего чудовища было, по меньшей мере, странно.
– Что, удивлён? – ехидно прогрохотал Гера. – Пока ты со своей придурошной Викторией шуры-муры разводил, мы от скуки изнывали. А чтоб время скрасить и скоротать, старались худо-бедно за развитием науки следить. За последние сто лет она далеко шагнула. Людишки, правда, магических потоков не видят и не чувствуют, зато нам с учётом их достижений проще делать собственные выводы.
– Теперь осталось только понять, – добавил Жора, – куда нас занесло. Мы же все почувствовали, ну, после того, как протрезвели, разумеется, что вокруг нас что-то не так. Нельзя исключать, что мы не только во времени переместились, но ещё и в пространстве.
– Погоди, не торопись, – поспешила притормозить неподкреплённые пока почти ничем драконовы гипотезы Илана, – дождёмся Чернуха, а выводы станем делать, когда конкретные факты появятся. Давайте лучше вернёмся к тому, что нам ещё может сообщить Габриэль.
– Что-то мы как-то очень легко и слишком просто восприняли возможность переноса в иную реальность, вам не кажется? – обратился к своему окружению Илья.
– Одно могу сказать наверняка, – заверил Гора, – Габриэль нам не врёт, или же сам безоговорочно верит в то, что говорит. У меня безотказный нюх на враньё. У тебя, кстати, Илюша, тоже раньше был.
– Спасибо за доверие, – подал голос Молчун. – Могу я задать вам нескромный вопрос?
– Всё, что угодно, – ответила Илана. – В сложившейся ситуации любые недопонимания следует минимизировать.
– Что сделать? – переспросил следопыт.
– Уменьшить, – подсказал чёрт.
– Понял. По вашим словам, получается, что вы из какой-то другой очень далёкой страны. Так ли это?
– Очень на то похоже, – согласно кивнул Гера.
– А у вас там все… ну… не люди разговаривают?
Вся компания, за исключением самого следопыта, покатилась со смеху.
– Простите, – отсмеявшись, произнёс Илья, – мы не хотели вас обидеть. Нет, у нас, как правило, не люди не разговаривают. Просто вам повезло, или не повезло, смотря с какого боку посмотреть, встретить… как бы это сказать… клуб не совсем обычных представителей разных видов. Или, по-другому, сообщество со схожими интересами и способностями. Так понятно?
– Кажется. Что-то вроде ватаги, так? А что это за интересы и способности? Если, конечно, мой вопрос не слишком невежливый или неприличный.
– Ну, одну способность вы и сами только что отметили, мы все умеем говорить. А ещё… ещё мы умеем делать некоторые вещи недоступные подавляющему большинству живых созданий. Например, вот такие:
Илья повернул правую руку ладонью вверх, и на ней тотчас возникла расписанная под гжель фарфоровая чаша, наполненная какой-то пузырящейся жидкостью.
– Попробуйте, – произнёс он и протянул чашу Габриэлю. – У нас этот напиток называют шампанским, и это совсем не так страшно, как то виски, которое преподнёс вам Макак.
– Хорошее было виски, – обиженно прогундосил чёрт.
– Никто и не спорит, что хорошее, дружок. Но если мы и вправду сейчас в начале четырнадцатого века, то вряд ли наш гость пробовал что-нибудь крепче пива или вина. Для неподготовленного человека сорокаградусная жидкость – не самый освежающий напиток.
– Там было сорок пять, – поправил чёрт, – сам проверял.
– Тем более.
Молчун аккуратно пригубил чашу и, удостоверившись, что на сей раз ему не пытаются сжечь все внутренности, сделал несколько робких глотков, отчего во рту и в носу приятно защипало.
– Это гораздо лучше, чем… Чем было то, в ковшике, – произнёс он, оценивая ароматное послевкусие. – Так вы волшебники?
– Что-то в этом роде, – уклончиво ответил Илья. – Сам я эти навыки только-только начинаю постигать. Вернее, вспоминать. Когда-то умел, потом, как оказалось, забыл, теперь вот снова вспоминаю. Уже неплохо получается.
– И что вы собираетесь у нас делать?
– Ну ты спросил! – замахал ветками Кизюк. – Ага. Мы ж сами по сей час не разобрались, шо с нами стряслося, а ты про наши дела вопрошаешь. Сперва понять нужно, куды занесло нас, а потом уж кумекать, к чему шо. Во. Лучше б ты сам нам про ваши земли, да про лес этот квакнутый поболе поведал. Ага.
Габриэль задумался. Вся эта невероятная цепь событий, начавшихся вчера и продолжающихся сегодня, напрочь почти вышибла из него устоявшиеся основы привычного восприятия мира. Всякие разговоры о волшебстве до сих пор для него оставались лишь разговорами, и даже таинственные исчезновения людей в Квакающем лесу, казалось, должны, в конце концов, получить какое-нибудь вполне разумное объяснение. А тут он вдруг лицом к лицу сталкивается с очевидными проявлениями волшебства и существами, которые этим волшебством свободно владеют. По идее, их появление должно было его насторожить, заставить спрятаться, незаметно вызнать о них как можно больше, а он вместо этого попёрся прямиком в их логово, да ещё позволил себя напоить. Такого безрассудства он за всю свою жизнь не совершал. С другой стороны, было непохоже, чтобы они замышляли что-то недоброе. Даже это кошмарное трёхглавое чудовище с виду настроено вполне дружелюбно. Очень хочется надеяться, что их собственные проблемы волнуют их гораздо больше, нежели создание проблем другим. А при удачном раскладе, если они, конечно, тут задержатся, можно даже попытаться заключить с ними союз. Почему-то Молчуну казалось, что разгромить орду степняков для таких существ – плёвое дело.
– Да что про него ещё сказать, – начал он, – про лес я вам, почитай, всё уже и рассказал. С вашими умениями вы быстрей меня с его загадками да тайнами управитесь. Город мой, Станаупель, прямо за лесом воздвигнут, на восход, ежели отсюда смотреть. Сквозь него течёт речка Вихлянка. Малая речка, по ней только на плотах да на лодках можно, бо;льшие не пройдут. К северу от города она уходит в болото, у нас его Шепчущим кличут. Болото идёт на многие вёрсты, далее снова сходится в реку, только уже многоводную. По ней уже аж до моря можно доплыть. На восток и на полдень от города лесов сильно меньше, там степь на многие дни пути. Лески; тоже попадаются, только малые. С той стороны степняки на нас набегают убивать да грабить. При моей, правда, жизни набегов ещё не случалось, но кто знать может, когда поганые снова придут. В той же стороне, дальше ещё, есть другие города и сёла. Им от степняков доводится больше нашего терпеть. Наш рубеж от них дальний, потому, думаю, они и ходят сюда редко. Там богаче награбить можно.
– А с другой стороны, за лесом что? – спросил Илья.
– Не знает никто. Лес через себя не пропускает, а обойти его нельзя. С севера он в море упирается, на полдень, говорят, в горы непролазные. Но это где-то совсем далеко, я там не бывал. Через лес разве только птица перелететь сможет.
– Ну, этот пробел мы легко закроем, – прогудел Жора, – тут только чуток определимся, и слетаем, посмотрим, что там лес от вас загораживает или от чего защищает. А сам ты что ж, даже не попытался через него пройти? Тебя же он пускает.
– Почему не попытался, попытался. Я шесть дней на заход шёл, но так до другого края и не дошёл. Там совсем уж непролазные дебри стеной встали. Конечно, можно было б попытаться пройти с полдня или севера, но класть на это невесть сколько времени, не зная, выйдет ли, не стал. Так и вернулся несолоно хлебавши.
– Ну-ка, слушайте меня все сюда! – раздался хозяйственно-деловой голос Иланы. – У нас всё-таки гость, а мы, словно стадо баранов, столпилось перед далеко не новыми воротами и учиняем ему допрос. Вам не кажется такое поведение бестактным? Предлагаю перебраться ближе к дому и принять сидячее положение. Габриэль мог устать и проголодаться. Негоже так радушным хозяевам себя вести.
– Вы только не тревожьтесь за меня, люди добрые, – поспешил успокоить засуетившуюся хозяйку следопыт и умолк, сообразив, что людей-то тут всего двое. Но вроде никто не осерчал, и он договорил: – Мне часто по многу дней кряду доводится по лесу ходить, и не всегда выходит поесть, когда захочется. Я привычный.
– То по лесу, – пресекла возражения Габриэля Илана, – а сейчас вы у нас в гостях и нет никакой нужды голодом себя морить. Так что не возражайте.
Молчун заворожено наблюдал, как из-за распахнутой двери дома сами собой выплыли наружу стулья и большой стол. Причём стол по размерам явно превышал дверной проём, поэтому понять, каким образом ему удалось через него протиснуться, не повредив ни себя, ни косяк, следопыту, при всей его наблюдательности, не удалось. А когда стол и стулья прочно встали на собственные ноги, Илана бережно взяла Габриэля за локоть и приглашающим жестом предложила выбрать место за столом по своему усмотрению.
Немного поколебавшись, следопыт присел на ближайший к нему стул и сразу же вскочил с него, как ошпаренный. А как ещё, если стул под ним зашевелился?
– Да не пугайтесь вы, садитесь смело, – успокоил его Илья. – Стул просто под вас подлаживается, определяя, какая его форма вам наиболее удобна.
Не очень уверенно Молчун снова присел на стул и, немного погодя, был вознаграждён удобным комфортным сиденьем. Определённо, подобное волшебство начинало ему нравиться всё больше.
Тем временем стол заполнился самыми разными блюдами. От привычных и знакомых до совершенно непонятных. Но больше всего следопыта поразил исходящий одновременно дымом и паром металлический пузатый бочонок на ножках, с боку которого торчал загнутый к низу носик.
– Это называется самовар, – пояснил Илья, перехватив заинтересованный взгляд Габриэля. – Используется для приготовления кипятка при отсутствии электричества или как экзотика. У нас, – добавил он поспешно, вспомнив, кому объясняет. Всё-таки сходу перестроиться на средневековье было непросто.
Проследив, как наполняет из самовара чашки Илана, следопыт возбуждённо произнёс:
– Обязательно расскажу об этом чуде Марку. На таких штуках можно будет озолотиться. Простите, – смущённо добавил он, спохватившись. – Не успел за стол сесть, как уже чужое добро для личного обогащения примеряю.
– А Марк – это кто? – оставив без внимания коммерческий порыв гостя, спросил Илья.
– Глава наших кузнецов. Очень хороший человек. Мы с ним почти друзья.
– Почему почти?
– Больно разный у нас образ жизни. Марк, почитай, безвылазно в городе сидит, вся работа у него там, а я там почти не бываю. Потому, наверное, в настоящих друзей мы и не успели превратиться. Времени не хватило.
– Доставишь ему для образцового показу самовар мой, – заговорил Кизя, – превратитесь. Ага. Пущай люди-та удобства пользуют. Во. И людя;м хорошо будет, и табе с другом твоим польза заработная. Ага.
– Даже не знаю, как мне вас благодарить, уважаемый Кизюк, – ответил несколько оторопевший от столь неожиданного предложения следопыт.
– Сочтёмся. Ага. Мы тебе споможем, ты – нам, а там, глядишь, и Марк твой нам тож чем пользительным спомогёт. Во. Взаимовыгодное сотрудничество называется. Ага. Ты на закуски-то налягай, силов набирайся. Они табе понадобютси. Во. Чую, быть табе связательным звеном меж миром вашим и нами.
– Только не стоит никому сообщать, кого вы, Габриэль, в лесу встретили, –серьёзным тоном произнесла Илана.
– Дело-то всё в том, – немного поколебавшись, поделился Молчун, – что о моих беспрепятственных походах по Квакающему Лесу у нас никто не знает. Поэтому я не смогу рассказать не то что про вас, но даже о том, что вообще сюда ходил. Стоит кому-нибудь узнать и обо мне проболтаться, как меня тут же схватят церковники, а из их пыточных подвалов либо вообще не выходят, либо выходят полными калеками.
– Инквизиция, – с отвращением прогудел Гера. – Как же я ненавижу этот мерзкий церковный нарост. Сколько великих ведьм и колдунов они погубили.
– Не преувеличивай, – поправил собрата Жора, – с великими им не тягаться. А вот с не шибкими колдовскими способностями они действительно много кого сгубили. Только стократ больше народу вообще без всяких способностей насмерть умучили. По пустому оговору, по злому умыслу, а то и вовсе для устрашения просто.
– Эту язву мы должны извести, – резюмировал Гора.
– Правильно говоришь, – послышалось сверху, и на край стола спикировал Чернух. – На городской площади сейчас совсем сопливую девчонку жгут. Обвинили, что это, дескать, она, якобы, наколдовала бегство зверья из леса. Габриэль чистую правду нам рассказал. Только понять, куда именно нас зашвырнуло, у меня не вышло. Но это точно не Русь и не Европа. Похоже, что перекинуло нас в какое-то номерное царство, и теперь, чтобы отыскать возможность вернуться, нам следует выявить все местные источники силы и взять их под свой контроль. Нам, можно сказать, отчасти уже повезло. Прямо на одном из них мы сразу оказались. А кусок леса, вместе с которым мы сюда переместились, представляет собой идеальный круг километров десять диаметром. Мычи точно в центре. Такие вот дела интересные.