Рутина советского дознавателя. БомжИ.
Начало 1984 года. 31-е отделение.
Сегодняшний Мальков – «родной», автовский. Задержан отделенческими ментам в давно обжитом подвале.
То-ли восьмая, то-ли девятая «ходка». Начало эпопеи не вспомнить.
Точно сходятся необходимые формальности в прилагаемых к бомжу «подписках» – административных делах. Сам он излагает свою позицию, как по нотам. Хочет сесть, и сесть без проволочек.
Довольны оба: мне нет особого желания распутывать бродяжью историю, а Малькову пора в тепло – январь на дворе. Уже подзагулялся.
Быстро допрашиваю, оформляю бумаги.
Скоро конвой. Увезут в ИВС.
Мужичок просится перед отправкой посидеть со мною в кабинете. Последний раз в приличном месте. На предстоящий год.
- Сиди на здоровье. Мне все равно делать пока нехер. Беломорчику» покури. Да бери всю пачку. У меня тут этого говна хватает.
Благодарит.
У них, многолетних зеков, нестандартные облики. У "мужиков", естественно.
Старчески потрепанные и сморщенные лица. Не от сладкой жизни.
Юношески стройные и молодые фигуры. От постоянного недоедания и регулярного труда.
Бытовые зоновские хитрость и лживость.
И тут же - яркие наивность и инфантилизм в поведении, когда их не очень резко «прессуешь».
Как и сейчас. Когда дело сделано, бумаги подписаны. Разговор на отвлеченные темы, по-человечески. Без «включения начальника».
Вдруг появляется 40-50-летний мальчик, оживленно беседующий дома с добрым дядей, или в школе с пионервожатым. Человек соскакивает на тот уровень развития, с которого его ввергли в уголовно-исполнительную систему, и на котором он остался на всю жизнь.
Таков и сегодняшний Мальков. Длинный худой мужик с фигурой и повадками пэтэушника.
Раньше он, возможно, так рассказывал о турпоходах и экскурсиях. А сейчас увлеченно и в деталях - об этапах. О самом тяжком для осужденных – путешествиях по ГУЛАГу.
- Если этап летом, старайся в автозак запрыгивать первым. И лезть к передней стенке. В машине будет жарче и душнее. Зато на станции в одно купе «столыпина» грузят с одного «воронка» пассажиров*. Попадешь в купе последним, устроишься на полу. Там в жару попрохладнее .
А зимой наоборот. Старайся в «воронок» последним, у самого входа. По дороге померзнешь, зато в купе залетишь первым и сразу забиваешь место на третьей полке. Когда на улице –30 –40, в купе надышат, набздят, и наверху потеплее.
С продуктами на этап будь осторожнее. Перед отправкой дают отовариться в ларьке на червонец**. А в ларьках всегда к этапу хорошая селедка идет, жирная. Первоходки ее с дуру наберут, обожрутся. А потом им в «столыпине» то пить хочется, то срать. А конвой два раза в сутки выпускает один раз на минуту поссать, другой раз на две минуты – посрать. А воду по купе раз в сутки разносят, да и то, как бог на душу положит. Так зеки с ума сходят.
А я все это знаю. Так я на этап беру только чай, сколько дадут, сигареты и сахар, сколько получится. И сколько дней едем, только водичку или чаек-купчик*** с сахарком пью. Так меня и жажда не мучает, и срать нечем. Так и еду себе спокойненько”.
Проникаюсь глубокой трагичностью излагаемой науки. Подкидываю Малькову несколько уточняющих вопросов по теме.
Отвечает и еще больше располагается ко мне.
Потом вдруг сорокадвухлетний мальчик всхлипывает и говорит мне с мокрыми глазами:
- Юрий Михайлович, там у меня метрика изъята и свидетельство из ремеслухи. Последние мои документы. У меня же все померли. Мать сразу, а тетка, когда пацаном был. От той жизни больше ничего и не осталось. Вы, Юрий Михайлович, христом-богом прошу – не приобщайте эти документы к делу. Потеряются где-нибудь. Оставьте их у себя. Я через год выйду, к Вам зайду и заберу. Я же местный, отсюда, с Васи Алексеева. Может быть как-нибудь устроюсь и больше не сяду.
У задержанного изъято свидетельство о рождении в октябре 1941 года, выданное в блокадном Ленинграде накануне начала массового вымирания. И аттестат об окончании ремесленного училища году в 1958-м, или 59-м. По специальности какого-то слесаря.
И все, больше ничего от той жизни.
Кроме обжитого просторного подвала в Автово. В тёткином сталинском доме на улице Васи Алексеева, где он уже годами отлеживается в короткие периоды между посадками по проклятой 198-й статье.
Мысленно дописываю бомжовскую драму: тетка умерла; один; расслабился, запил; с работы выгнали; участковому жилье приглянулось; «официальное предостережение»; 209-я; жилье освободилось… Подвал!
Сверяюсь с копией старого приговора в деле. Точно. Так и было. Советский стандарт.
Обещаю выполнить его просьбу, заворачиваю документы в бумажный лист и прячу в сейф.
Увозят Малькова.
***
Через полгода перехожу в следственный отдел. Когда вопрос уже решен, вспоминаю про документы Малькова. И соображаю, что он после освобождения может меня на новом месте и не найти.
Срочно забрасываю в ГИЦ**** по почте***** запрос о месте нахождения осужденного Малькова. Получаю ответ с указанием «зоны» в Свердловской области******. Срочно за свои деньги с почты отправляю заказным письмом с описью вложения документы Малькова в ту «зону». И переживаю, успеет ли он их получить, ибо до освобождения по сроку ему остается меньше месяца.
***
Так и не узнал я, получил ли вновь бомж Мальков ту последнюю ниточку из своей юности.
А вдруг не получил?
А вдруг сломался?
__________________
* По практике нашей уголовно-исполнительной системы в одно купе вагонзака, по размеру аналог купе плацкартного пассажирского вагона, запихивается до 20 человек. В четыре яруса, включая пол вагона.
** 10 рублей. В то время это – 70 пачек сигарет “Прима”, или килограммов семь хорошей селедки, или четыре банки “тушенки”, или 10 кг сахара, или набор ассорти хлеба, маргарина, сахара, конфет, пачки чая, куска полукопченой колбасы. Весь набор дня на 2-3 экономной еды.
*** В отличие от чифиря, наркотического чайного отвара, пачка на поллитровую кружку, “купчик” или “купец” – попросту крепко заваренный качественный чай. Заваривается в тайне от администрации, или конвоя, в камере, или купе на горящих обрывках одежды и обломках окружающего интерьера. Говорят, в последние годы стали разрешать электрокипятильники.
**** Главный Информационный Центр МВД.
***** Ведь нет еще компьютеров, а тем более модемов с всякими, понимаешь, интернетами и локальными сетями. Информация только по почте.
****** В то время в Ленинградской области были колонии только общего и усиленного режимов. То есть для первоходов. Те, кому по второй и более судимости полагался строгий режим, увозились в другие области, где таких колоний было полно. И где наши питерские подвергались гонению местных уголовников, “державших” свои местные “зоны”.
2002 г.
© Юрий Лучинский