«А У НАС В КИРГИЗИИ!..»
Командировка подошла к концу. Я ею был всецело доволен. На днях прилетела наша смена, и мы вводили её в курс дела о предстоящей работе. До 18 апреля оставался всего лишь один день выходной день. Три месяца, прожитые в гостеприимной Армении, запомнятся на всю жизнь. Сколько же тысяч километров изъезжено и исхожено мною по горам и долинам древнейшей страны? Притягательна она в любое время года. Но всему приходит конец. Вот и моя командировка завершается через три дня. А там, на самолёте улечу в заснеженный Ленинград, где, нет-нет, да и вспомню о Закавказской эпопее в своей жизни.
Выходной день выдался солнечным и тёплым. Вся долина пробуждалась и была в зелени и в цвету.
Я, на правах старожила, предложил новобранцам отдохнуть за городом, у горячего лечебного источника, который находился, примерно, в пятидесяти километрах к юго-востоку от Еревана. Компания собралась из шести или восьми человек, точно не помню. Среди них оказался и Сергей Фоминых. Он, признаться, недолюбливал меня и не всегда скрывал, хотя и пытался это делать из чувства самосохранения своего нарциссовского «Я».
Внешний Серёжа не боялся соперников так, как был довольно удачно скомпонован матушкой Природой и привлекал глаз. Внутренний же ФаСоН, оказался антиподом фотовизитки. Болезненное себялюбие и зависть отталкивали от него всякого пожелавшего вступить с ним контакт.
Вот два характерных примера из его эгоистичной биографии, о которых я не вправе умолчать, упоминая о нём в тексте.
Прожив в Ленинграде около шести лет, он, однажды, забывшись в который раз, заявил, что ненавидит своих родителей за то, что они не дали ему высшего образования.
Мой хороший друг Славка Орлов, в первый же год жизни в Ленинграде, умудрился поступить сразу в три института. Он при этом продолжал работать на тяжёлой работе под землёй. Комментарий излишне.
Другой случай.
Как то раз, стояли мы компанией возле моей комнаты в общежитии на Благодатной 47 и, что то весело обсуждали, ничем не рисуясь, друг перед другом. Среди нас, молча, стоял и Сергей. На него никто не обращал особого внимания, как и на каждого из нас в отдельности. На то она и компания друзей, в которой все равны. В самый кульминационный момент образовалась пауза, в которую-то, мгновенно вклинился наш Нарцисс.
«Ну почему, именно тебя, Хохол /это меня так называли иногда/, избрали идолом?» -с неприятным визгом в голосе, прокричал он.
Я бы мог привести ещё множество нравственных и духовных ляпсусов его противоречивой Персоны, но, думаю, этого достаточно, чтобы понять, кто и зачем, в лице Сергея Николаевича Фоминых, вошёл в компанию, пожелавшую отдохнуть на свежем воздухе цветущего апреля, вдали от городской суеты.
И так, прихватив всё, что необходимо для полноценного отдыха беспризорных мужчин, мы рано утром выехали из города. Дорога была прямая и пустая так, что мы довольно быстро доехали до одинокого оазиса, красовавшегося среди голого, полудикого плоскогорья жёлто-серого цвета, даже в эти весенние дни.
У источника мы, самопроизвольно, разделились по интересам. Одни, для «сугрева» застывших суставов, направились в хинкали, а остальные, в том числе и я, поспешили к бассейну, принять раннее омовение в лечебном источнике для здоровья и для услады души. В апреле месяце, для северян, это был просто подарок Судьбы.
День для нас только начинался, и мы могли успеть, и накупаться до икоты, и напиться до «поросячьего визга». Благо, всё под боком было и никакой очереди и дефицита в чём-либо.
Я знал глубину водоёма и первым прыгнул в воду. За мною, с криком дикой радости, нырнул Володя электровозник. Вслед за ним в бассейнчик нырнуло ещё пару человек, но не помню, кто именно. Сергей, непьющий вообще из «прынцыпа», разделся до плавок, но не стал спешить, ни к столу, ни в источник, так как в воде был я. А я спешил, ведь у меня это было последнее купание по весне. У них же впереди было целых три месяца.
Первым из воды выскочил Володя и бегом умчался к столикам под навесом, к которым нас уже звали несколько раз. Когда же я подошёл к компании, Володя успел опрокинуть стопочку водки за «воротник» за себя, меня и Сергея. Я пригубился только к вину.
У всех приподнялось настроение, и лишь Сергей накручивал вокруг нас спирали, не желая, по своим возвышенным соображениям, входить в простецкую житуху отдыхающих работяг.
После очередной стопки, кто-то обратил внимание на пробуждающуюся под апрельскими лучами окрестную местность. Случается такое. Поверьте.
Я на правах гида стал рассказывать об этих краях всё, что знал и, где ступал своими неугомонными ногами.
Слово, за словом, гора за горою, и мы добрались до скалистой гряды, видневшейся вдали от нас, как раз напротив малого Арарата. Я сказал, сколько, примерно, до гряды километров, а у кого-то это вызвало сомнение. По ходу рассказа, мы пропустили ещё по одной стопочке, так, для чистоты замера и стали «на глазок» вычислять правильность расстояния до злополучной гряды. Каждый считал с учётом, и оптического обмана, и моей приблизительной информации, и, конечно же, количества выпитого. Как ни странно, но, при разных подходах к делу, ответ вроде сходился к общему, допустимому знаменателю, удовлетворявшему всех.
Вот тут-то к нам подключился Серёжа. Возможно, на его мозг воздействовали лечебные свойства высокогорного источника.
Мы-то все были детьми равнинных ландшафтов, а он родился и вырос на заоблачных вершинах далёкой Киргизии. Поверим ему на слово. Правда, в той же поднебесной республике есть и степные равнины, и пески со скорпионами и змеями.
До спорной гряды, я прошёл собственными ножками недели две назад, и в моей памяти записаны все невидимые отсюда овраги, лощины, обрывы, холмы, удлиняющие в несколько раз видимую прямую до подножия скал. Сергей же, на правах выходца из гор, заявил; - А у нас в Киргизии, я бывал на вершинах намного выше этих, и в ущелья опускался глубже моих, и могу точно определить, сколько часов идти до спорной стены.
Пропустить бы мне его высказывание мимо своих ушей, как информацию к размышлению, исходившую от его «Я» и всё было бы окей. Но он этого не позволил. Появился шанс «спустить» ненавистного Хохла с высот Кавказа.
- До неё, самое большее, полтора часа ходу, – прищурившись, твёрдо заявил, новоиспечённый Фоминых-Тяньшаньский.
Я почувствовал клевок рыбины приличных размеров. Но, даже ради неё, не захотел тот час отрываться от своей компании. Если будет угодно Судьбе, то рыбина напомнит ещё раз о себе.
- При хорошем темпе, туда идти, чуть больше трёх часов, - сказал я ему, - притом, в основном, в гору!
Он же, унюхав свежую наживку, закрутился вокруг неё: - А у нас в Киргизии, я такое расстояние перекрывал за полтора… Не больше!
«Тоже мне, горный козёл нашёлся, когда в футболе, на плоскости в семьдесят на тридцать метров, никак Хохла догнать не можешь, особенно, если у него в ногах мяч!» - подумал я.
Я знал, что он сейчас пытается вскочить на своего конька-скакунка. Был бы он джентльменом слова, то можно было составить ему интеллектуальный дуэт для всеобщего настроения. А так, выслушивать эгоиста, никому не хотелось.
- Бог с тобой, Серёжа! Мысленно ты может быть уже там. Но ножки твои смертные и им не даны крылышки, - попытался я приземлить его немного к местным условиям рельефа.
- Давай, на спор, с тобой сходим! – клюнул он ещё раз, но уже помимо желания.
Я приехал за пятьдесят вёрст, чтобы отдохнуть в свой последний выходной, а не бегать на значок ГТО, по чьей - либо прихотливой глупости. Но Случай, и Судьба предоставляют мне очередное пособие по воспитанию на невежественной натуре.
Володя-электровозник, закосев хорошенько, решил подыграть мне. Он, как бы подшучивал надо мною: - Ты, Колян, и соврать можешь, – и тут же делает совершенно серьёзную мину и добавляет: - Ты же у него в Киргизии не был!
Я развёл руками: «Мол, да. Согласен».
Затем Володя, с намёком, толкает меня в бок; «Иди, прогуляй его на воле. Видишь, застоялся Козел. Копытом землю роет и рога выворачивает в твою сторону!»
- Ну, что идём? – заглатывает мой оппонент наживку вместе с крючком. По глазам же вижу, что он ждёт моего отказа от проверочного похода. Этого он никак не ожидал.
Ему уже не сорваться без моей помощи, а я и не спешил на помощь. Я быстро встал и пошёл одеваться.
Наконец, сообразив, что перестарался в своём зазнайстве, Сережа хотел, было отступить.
- Ты, что одеваешься? – спросил он с наигранным удивлением.
- За семь часов погода здесь семь раз меняется. Это же горы, Сережа! – сделал я ударение на слово «горы». - Вон видишь, облако на вершине большого Арарата? Так вот, если оно раскрутится против часовой стрелки, то ещё неизвестно, что оно нам из Турции занесёт!
«Киргизец» захихикал, тыча пальцем в мою сторону.
Это был верный признак того, что он уже намертво сидит на крючке и, что, если туча принесёт камни на его голову, он будет увёртываться от них, но со злополучного крючка, ни на миллиметр не сползёт.
Я продолжал одеваться, думая о том, что если мы дойдём до финиша и вернёмся обратно, даже за рекордное время, то, кто нас будет ждать здесь с лаврами? Этот самолюбивый кретин всё ещё не верил в свой очередной проигрыш, и лепетал о коварстве погоды, пережитом им не раз в его далёкой Киргизии. Его никто не слушал. Все хотели поскорее избавиться от него, в том числе и я. Но мне не повезло!
Застёгивая вельветовую куртку, я сказал ему, что будем идти до конца, даже если пойдёт снег и, что я ему не дам ничего из одежды. Пусть тогда свои плавки растягивает до размера комбинезона конькобежца. Он только рассмеялся над моей грубой шуткой.
Я забрал у ребят свой верный радиоприёмник «Альпинист» и настроил его на «Маяк». Я хорошо знал, что самая короткая дорога с Сергеем, растянется до бесконечности, оттого решил поставить между нами эфирную стену «Маяка».
Под одобрительные возгласы, мы тронулись в путь. Я в полной экипировке, а мой занудливый соперник в одних плавках. Он вскоре сообразил, что сглупил с самого начала, подобно пресмыкающемуся крокодилу, и теперь вынужден был двигаться только вперёд и вперёд. Я специально поддевал его с одежонкой и он, ссылаясь на свою Мекку-Киргизию, отказывался от неё. Я ему с подковыркой, и про острые камни и колючки, рассыпанные прямо за оградой хинкалии, предупреждал. Он и в этом случае вспомнил киргизские условия, закалившие его стопы, и отказался от ещё одного соблазна – обуться. Я специально провоцировал его на отказ от всех удобств перехода, чтобы нам не пришлось идти далеко.
Доверив свой нехитрый скарб подвыпившей братии, Сергей, вслед за мной, ступил на тернистый путь своего «Я». На первой же сотне метров библейских окрестностей священного Арарата, недоделанный азиат забыл о киргизском темпе своих далёких предков и перешёл на замедленный, скачкообразный шаг глупца. Я был доволен. Такой темп не мог долго выдержать даже закалённый абориген, тем более, если он пребывал в дикой природе почти что, в чём мать родила.
У меня появилась надежда, сократить время проверки самонадеянного оппонента до получаса.
Я оглянулся на удаляющийся от нас оазис с яркой зеленью и с маленьким зеркальцем источника слева от построек. Затем обратил внимание на Арарат, на вершине которого, огромная шапка из туч, медленно раскручивалась против часовой стрелки. Такие противоходовые манёвры горной погоды несли в долину сильные ветра с осадками; зимой в виде снега или дождя с ним, а летом – песка и пыли, изредка – дождя с градом.
До лета было намного дальше нашего предполагаемого финиша, а вот зима всё ещё держала оборону на склонах ближайших гор и не спешила сдаваться. Так, что тучи, наверняка, раскручивали шланги с дождём. Но когда он должен был пролиться, и какова его проектная мощность закладывалась, я даже не догадывался! В тот момент мне этого и не надо было знать. По сайгаковским прыжкам своего компаньона, я рассчитывал на скорый конец его глупой затеи.
За полем, обильно усеянным настоящими «клыками дракона», открылась целина вся усыпанная осколками камней самых разных размеров, будто здесь некогда была гигантская каменоломня.
Я не любил затяжные розыгрыши, даже если они сулили мне хорошие дивиденды и призы. И так ясно было всем, что Сережа проиграл эту партию без доигрывания.
Я предложил ему вернуться, в душе надеясь на его благоразумие. И он, наверняка, пошёл бы на мировую со мною, тем более, что это происходило без свидетелей. Но, чёрт дёрнул меня за язык, подчеркнуть, что мы, в данный момент, находимся на Кавказе, а не в Киргизии.
Возвышая, какой-то там Кавказ до Тянь-Шаня или до «крыши Мира» - Памира, я как бы нанёс оскорбление ему – сыну высочайших гор планеты! Я был уверен в том, что он, на своей высокогорной родине, не подымался выше крыши своего дома, но фирменный ярлык «Крыша Мира» ослепил его разум с молоком матери, и он уверовал в то, что вся остальная суша планеты плоскогорно-равнинная, - не более!
Упустив возможность, обойтись в споре короткой дистанцией, мы пошли дальше.
Первый подъём вскоре закончился. За ним открылась широкая пологая долина, которую-то мы не видели снизу, и которую-то не учёл наш горорожденец, определяя расстояние своими баранами и «Я»ками. Мне приятно и смешно было смотреть на его испуганно-удивлённый обзор, неучтённого им препятствия, особенно после сорока минут ходьбы за спиной. Я в душе ликовал, но виду не подавал. А вот ему было не до проявления чистых чувств.
Из долины подул холодный ветер. Сережа поёжился, не замечая, что я за ним наблюдаю. Тело его покрылось гусиной кожей. Справа вдалеке виднелся обогатительный завод. Отсюда он выглядел игрушечным. А отара овец, на противоположной стороне, едва угадывалась среди родного пейзажа.
Перед такой, неучтенной его интеллектом, перспективой, у моего оппонента, гонор явно стал уступать здравомыслию. Нужна была лишь незначительная, намекающая поддержка, тем более, что ветерок поднажал на его самолюбие.
Накануне нашего марафона вникуда, я уже успел полюбоваться открывшимся видом долины, как с этой точки обзора, так и противоположной стороны и, честно, мне не хотелось повторяться под занавес командировки. Но прощать самовлюблённому критину без конца тоже не собирался.
Вдохнув полной грудью посвежевший воздух, я с наглой «любезностью», через «Киргизию», предложил Сергею - быстроногому продолжить наш марафон по безумству. Задетый за живое, он передёрнулся всем телом и как овца пошёл вслед за мною в долину, к следующему, более крутому подъёму.
Я слушал свой верный «Маяк», переступал через множество камней, а мой попутчик, как бы философствовал передо мною, неся, чёрт знает, какую чушь. Я знал, что за словесным обилием бессмыслицы, он старался скрыть свою дезертирскую душонку. Его шаг, помимо его воли и желания, сменился на лёгкий, заячий бег. Как-никак, а похолодало серьёзно. Даже сквозь рубашку и тонкую куртку, я ощущал промозглую напористость с правой стороны.
Оглянувшись назад, я уже не увидел красавца Кавказа. Он весь был скрыт в серой пелене надвигающегося ненастья. От леденящих объятий обиженной погоды, Серёжино тельце покрылось фиолетовыми разводами, а нос, пальцы рук и ног ярко заалели на сером подрамнике исчезающего горизонта.
- Да ты уже весь дрожишь, и синюшный стал, как дохлая курица! – попытался я образумить обнажённое невежество.
В ответ я услышал привычную цитату: - « У них в Киргизии» камней на склонах меньше, чем таких, как он. Что он, чуть ли не родственник, в каком-то колене /кому бы вы думали?/, самому «снежному человеку»! И, что он от природы имеет такой цветной подарок пупыристой кожи.
До середины долины нам пришлось опускаться под порывистыми наскоками мелкого дождя, как иголками прошивающего мою тонкую, не по сезону защиту. От такого штурма задрожал и я. Но, при таких козырях, и выйти первым из игры? Ну, нет! Ведь, после трёх месяцев пребывания в Армении, я не мог даже предположить о возможности циклонического нашествия зимы на цветущий апрель, намеченный общим климатом планеты, именно на сегодняшний день. В этой, рискованной для нас обоих, ситуации наше противостояние могло закончиться обоюдным поражением для здоровья. Но, несмотря на это, сознание и чувство самосохранения, как бы заблокировались двойным «Я».
В серой мгле скрылись зубцы скал, которые спровоцировали нас, завод и отара овец. Видимость сократилась до сотни, другой метров. А мы всё шли, как обезумевшие паломники к своей Мекке, и, похоже, готовы были умереть на тернистом пути бытия, но не усомниться в правильности своих убеждений и действий.
По напряжённому поведению Сергея, я понял, что он на грани срыва, хотя, в их Киргизии, азиатская погода испытывает своих детей в ещё более экстремальных условиях выживания, и притом многократно, как дамасскую сталь. Теперь же, спасительная, безоговорочная капитуляция перед погодой зависела только от него. Я же не стану противиться провокационными намёками на Киргизию. В конце концов, погода спасла его от позора «горного дальномера», а меня освободила от повторного прохождения ненужной дистанции в свой последний выходной в гостеприимной Армении.
Его уже лихорадило снаружи и внутри. Ещё шаг, другой и он, наконец, наступит на своё, высокопарное «Я» или ляжет банальным, прозаическим трупом в чужом краю.
-Слышь!? – сказал он сквозь перестук зубов, - а ведь нас могут внизу и не ждать, и одежду мою бросить. Давай повернём назад?
Это была нелегкая победа. Жаль только, что зрителей не оказалось. Я согласился с его предложением, но, напоследок, рискнул сделать ему матовый ход сам.
- А ты понесёшь мой приёмник? – спросил я его с нескрываемой ехидцей, рискуя растянуть бессмысленную трату времени на сотню, другую метров в небытие.
Он мгновенно выхватил у меня «Альпиниста», даже не вспомнив, по этому поводу, о Киргизии, растворившейся во мраке стихии. Видимо, обиженная, кавказская погода, так прижала небожителя с «Крыши Мира», что он на лету перемахнул, через пик пиков, через собственное «Я»!
Пока я ждал ответной, демагогической реакции по теме гордости и пресмыкания, мой идейный противоборец успел обратиться в настоящее бегство с поля брани, забыв о «товарище» по несчастью, которого сам завлёк в глупейшую игру с погодой целой планеты.
Видя, как он лихо, по-киргизски уносит свои алые пятки из зоны опасности, я побежал вслед за ним.
Обратный путь оказался не только тернистым для нас обоих, но и довольно скользким, что не давало нам нажать на газ. Подставляя левые бока срывающемуся мокрому снегу, мы бежали к невидимому оазису прошлой жизни, начисто забыв о его живописных прелестях, которыми совсем недавно восторгались.
Пытаясь догнать «снежного человека» в красных плавках / такое, уникальное зрелище, вряд ли, кто ещё видел/, я всё же пытался, и заглянуть в его душу. Я уверен был в том, что этот Homo habilis, с красной задницей, готов был разорвать меня в клочья, и лишь страх одиночества перед стихией, и перед своим трусливым «Я», удерживали его от поступка Личности. Мокрый и грязный, он выглядел жалко и смешно, как никогда ранее. А его гордость – волнистая, пышная шевелюра, вся скомкалась и слиплась на поникшей, перед серьёзными испытаниями, голове. Такого Себя, он вряд ли хотел показывать толпе. И вряд ли поймут «у него в Киргизии»! И всё - таки, это был единственный, но оптимальный вариант картины с заднего плана. В глубине души, бегущая натура, надеялась, что снежные хлопья смажут неприглядный вид его отступления, а художника, оказавшегося не там, где ему положено быть, они отвлекут на созерцание меняющегося пейзажа.
К нашей общей радости, ребята не ушли. Они сгрудились вокруг двух сдвинутых и накрытых столов под крышей помещения и громко, и весело обсуждали вечные проблемы застолья. При виде нас, Володя налил два полных стакана водки и стал двигать счастливчиков, расчищая нам место поближе к выпивке и к теплу.
Я, не раздумывая, опрокинул стакан и тотчас почувствовал разливающееся по телу тепло. Сережа от водки отказался, но закуска хорошо пошла в проголодавшийся желудок.
Пританцовывая на замёрзших ногах вокруг нас, он жадно съедал всё, что попадало под руку.
Сейчас он оказался в более выгодном положении так, как его одежда была сухой. Но я не обращал на это внимание. Чтобы быстрее выгнать из своего тела холод, а из одежды сырость, я выпил ещё 150 грамм и закутался в одеяло.
За запотевшим окном уже вовсю шёл крупный снег, навсегда скрывая наши следы. Наблюдая за его, не своевременной, но старательной работой, я и представить, не мог, что несколько часов назад мы купались и бегали в одних плавках. Представителю из далёкой Киргизии то же не верилось в это. По его рассказу, он таких метаморфозных чудес погоды не припоминает на своей поднебесной родине. Я взял верх над ним, но сейчас это никого не интересовало.
Непогода разошлась не на шутку. Нам ничего не оставалось, как поскорее вернуться в Ереван, пока не занесло дороги. Как-никак, а мы находились у нас на Кавказе, а не, где-то там, в Киргизии.
Апрельский циклон 1980 года оказался одним из самых губительных для цветущей Араратской долины, и отныне, Сережа может смело добавлять: «А у нас в Киргизии и в Армении!..»
Я же, волею непредсказуемой Судьбы, всего через две недели попал на Тянь-Шань. Добирался туда через одну из республик Азии – Киргизию. Так, что могу пополнить свой разговорный лексикон из Сережиного обихода: «А у нас в Киргизии!»
Со временем, проанализировав армянский вариант судьбоносной игры с нами, я думал, что наш Нарцисс немного опустится с крыши своего убогого мирка / всё- таки природа здорово старалась тогда/. Но, увы, он слишком высоко вознёс свой личный пик и теперь может с него только сорваться в тартарары. Лишь однажды, когда я при нём рассказывал об этом случае / без художественных прикрас/, своему другу Саше, он молчал и думал о своём, как землянин, живущий у нас в Ленинграде, у нас в Армении, и у нас в Киргизии.
Декабрь 1981г.