Сенсацией номер один стало в посёлке известие о замужестве семидесятипятилетней бабы Глаши.
Счастливая баба Глаша первый раз вышла на люди под руку с седым полным мужчиной приятной славянской внешности в новом ярком вишнёвом пальто и норковой шляпе. Это уже был удар ниже пояса. Шляп она не носила до этого никогда. Заговорили даже те, кто обычно отмалчивался в сторонке…
А гордая баба Глаша, которую никогда не называли по отчеству даже в молодые годы на стройке, проплывала своим мощным толстым телом мимо сидящих во дворе кумушек-подружек с полными сумками товаров из ближайшего продовольственного магазина…
Замуж Глашка вышла рано. Настояла мать. Высокого симпатичного, работящего Сашку, жившего по соседству, по меркам Васильевны – матери Глашки – упускать было нельзя. В пятидесятых годах такие женихи были нарасхват. Васильевна сама договорилась с его стариками и сама привела дочь на выданье. Саня был не против. Глашка – девка боевая, не испорченная, за словом в карман не лезла, по дому управляться могла, целоваться тоже, а что ноги не от бедра и чуть косолапят, так их не видно под рабочей формой. Глашка работала уже тогда бригадиром на стройке.
Сашка с детства прилип душой к технике. На трактор сел в четырнадцать лет, а в двадцать уже получил первую медаль в битве за урожай.
Когда на праздничном стадионе ему вручили ключи от новенького «Москвича», сам себе не поверил. В сорок лет Александр Гречаный уже был Заслуженным хлеборобом страны. Имел с Глашкой большой дом, трех детей и большой опыт. Награжден был Орденом Трудового Красного Знамени и Орденом Ленина. Глаша никогда не жалела о том, что вышла замуж за Сашку.
С ним нигде и никогда не было стыдно: ни дома, ни в гостях, ни на работе. Мог в меру выпить, повеселиться, работал, как вол, что в совхозе, что на огороде дома. Глашу уважал и любил, как мог.
Дети пошли своим путем. Сыновья возглавляли в свое время колхозы, затем стали предпринимателями. Дочь одно время работала в райкоме, потом назначили директором школы. Быстро обзавелись семьями, росли любимые внуки…
О том, что началась гангрена ноги, Саша сообщил жене поздно вечером, а утром уже лежал на больничной постели в Краевой больнице с ампутированной ногой. Шоковое состояние Глаши продолжилось через год, когда отрезали ему и вторую ногу.
Злополучные дорогие протезы и костыли Александра только злили. Постоянная забота жены – тоже. Промучившись три года, он умер дома, безучастно глядя на яблоневый цветущий сад из окна новой трехкомнатной квартиры, которую дали им за особые заслуги перед государством.
Глаша не снимала траурную косынку ровно год. Она не представляла жизни без мужа. И хотя дети не оставляли ее без внимания, у них были свои семьи, свои заботы…
Свое тепло, доброту души она не растратила до конца. Трехкомнатная хорошо обставленная квартира только пугала. Новенькие «Жигули» Саши она продала. У детей и внуков были заграничные машины. Ночами рассматривала многочисленные свои и Сашины награды. Она тоже была награждена званием Заслуженного Строителя и Орденом Трудового Красного Знамени.
Дачу Глафира не бросила. Там было все, как при Александре. Свои «золотые» руки он применил и там. Благоустроил по-хозяйски. Вымощенные плиткой дорожки освещались фонарями. Только теперь она не засиживалась здесь вечерами. Возвращалась на автобусе домой в свою сиротливую обитель…
Часто звонила внучка, ласково произносила: «Бабуля…» Дочь приходила помочь в генеральной уборке, ей самой было вечно некогда.
Собирались за дружным семейным столом только по большим праздникам. Да и то больше хлопотали деловые и красивые невестки. С любителями погулять на стороне – стройными и высокими, как отец, сыновьями Глаша долго не разговаривала. Заводила в спальню, бросала пару словечек «строительных афоризмов» и влепляла пощечину от всей материнской щедрой души. Все становилось на свои места. Невестки готовы были целовать ей ноги за пылкое участие в их семье…
Глаша никогда не могла упрекнуть благоверного ни в чем. А сейчас тоска только грызла…
Жениха на старости лет ей подыскала подружка младшей невестки. «Баба Глаша, скучать не дам! Жизнь в одиночестве – не мед. Дядька Васька один пропадает, из города приехал после смерти жены ни с чем. Ее родные дети его выпроводили. Живет теперь на квартире. Хотите, сосватаю?!» - Нюрка заулыбалась. Невестка фыркнула: «Еще чего!»
А баба Глаша, подняв глаза на портрет мужа в резной рамке, перекрестилась: «Прости, Санек, свои двери открою другому. Одна не могу. Давит одиночество. Позавчера скрутило, не могла воды даже напиться, встать невозможно было, а вечерами и того хуже. Выть хочется, слова сказать не с кем в этих барских хоромах… Да и дача только летом. Сейчас туда даже автобус отменили… Грех на душу возьму. Побуду невестой…»
Баба Глаша заплакала… Потом тихо сказала притихшей Нюрке: «Выставляй мою кандидатуру! Авось, пройду на этих выборах!»
По сотовому договорились о встрече. Уже вечером седой, полный, скромный симпатичный мужчина в сером, ладно сидящем костюме позвонил в дверь на третьем этаже: «Я, по-моему, к Вам, Глаша!» - он протянул торт и алые розы. Глаша покраснела и поправила новое васильковое платье в горошек: «Проходите!»
Их конфетно-цветочный период продолжался неделю. Трудней всего было сказать все детям…
Собралась с духом сказала каждому один на один. Пока говорила, истекала холодным потом… Пила холодную воду и таблетки валидола. Сутками не спала… Дети улыбались: «Да что ты, мама, так переживаешь?!»
Перед Новым годом Василий Ильич перевез телевизор, шифоньер, холодильник, два ковра и чемодан…
Глаша села возле него на диван: «Люди смеяться будут». Василий погладил ее седые вьющиеся пряди: «Они завидовать будут! Сто процентов проголосовало за тебя! Сейчас бы только жить и жить! Об этом вдвоем будем просить Господа…»
Ранним утром Глаша затеялась лепить пирожки: с капустой, яблоками, картошкой. Усадила Василия за стол. Поставила сметану, налила чай: «Прошу!»
Василий Ильич с улыбкой смотрел на нее: «А помнишь, Глаша, как на выпускном вечере ты рассказывала директору школы о своей мечте иметь вишневое пальто и норковую шляпу, а он уплетал твои пирожки с яблоками?»
«Откуда ты знаешь?» – Глаша и правда удивилась. Василий Ильич встал из-за стола, обнял ее и подвел к шифоньеру. Там висело вишневое пальто с этикеткой, а наверху красовалась чудесная норковая шляпа…
«Так это же я и был. Только молодой. Сразу после института. Ты меня просто не узнала, – он взял гитару, – твоя мечта, считай, осуществилась, Глафира Петровна, а моя только наполовину. А я мечтал всю жизнь, чтобы ты мне пела, как тогда на выпускном… и я ел бы твои пирожки… Но тогда, в прошлом, я считал, что ты очень молода для меня…»
Баба Глаша села на стул. По щеке ее текли первые слезы счастья от столь позднего признания.
3. 08. 12