- Можно?
- Да, да. Заходите, - встречал на следующий день своих студентов декан.
- Здравствуйте, Иван Матвеевич, - в один голос поздоровались Галка и Саша с ним, - чем мы провинились, - спросила с улыбкой студентка, не знавшая за собой никакой вины.
Но Иван Матвеевич даже не улыбнулся:
- Вы садитесь, садитесь, - он зачем-то пододвинул бумажки и взял ручку. Вот беда-то, надо начинать разговор, а Вадима нет. Жена его вдруг ни с того, ни с сего рожать взялась. Вечно эти женщины все карты спутают. Придется ему одному разбираться. Он вчера весь вечер гадал, кто же из них двоих лжет. Не вязалось это как – то: насилие и Вадим. А с другой стороны, кто - то пуговицы – то оборвал с платья Огородниковой. Теперь вот студентов в это дело впутывать придется, а там слухи пойдут.
- Видите ли, молодые люди, неприятность у нас на факультете большая. Ваша однокурсница Антонина Огородникова, - он взял первый попавшийся лист и потряс им, -
написала жалобу на Вадима Александровича, что он на практике ей проходу не давал, склонял к сожительству. А в личном разговоре добавила, что вы все свидетелями были.
Галка, округлив глаза, уставилась на Сашу, а тот на нее. Эти недоуменные переглядки успокоили было Ивана Матвеевича, и он спросил смелее:
- Так было сожительство или не было?
Студенты молчали, но лицо Селиверстовой залил пунцовый румянец, и сердце Ивана Матвеевича сначала дало сбой, потом забилось часто-часто. Значит, было. Не было резона больше пытать их, они ничего не скажут:
- Ладно, идите. Да о нашем разговоре лишнего-то не болтайте.
Санька встал и, сутулясь, направился к двери, открыл ее и, пропустив Галку, тихонько прикрыл за собой. Но, выйдя из института, оба поняли, что только что они без слов заложили бедного Заумыча. Галка остановилась, намереваясь вернуться, но, что сказать декану: что никто Огородникову не принуждал, она сама с удовольствием ныряла в палатку к Вадиму Александровичу. Наверное, он должен был дать ей отворот поворот, а он не сделал этого. Санька заговорил:
- Давай вернемся и скажем, что ничего мы не видели!
- А, если других спросят?
Иван Матвеевич выглянул в окно и увидел, как они спорят о чем – то, но слов не расслышал. Только чувствовал как, что-то липкое и мерзкое наполняет его изнутри.
Огородникову придется оставить, чтобы слух о домогательстве не вышел за стены института. «Эх, Вадим, Вадим! Как же ты так опростоволосился и студенты ничего в твою защиту не сказали. Ну, чтобы сегодня самому прийти – нет, возле жены околачиваешься».
А Вадим чувствовал себя последней тварью. Вчера, вернувшись из института, он не удержался и рассказал Нине о том, что произошло. Он просто хотел быть честным, но Нина не столь поглощенная наукой, как он, знала, чем чреваты такие разбирательства. Она верила, что ее Вадим не способен на такую подлость, ей хотелось бежать в институт и доказывать это декану, ректору и всем, кто может подумать о нем плохо. Но внезапная боль в животе остановила ее, заставила согнуться и застонать. Женщина неуклюже сползла по стенке.
Теоретик эволюции всего живого на Земле растерялся:
- Нина, Нина, не умирай.
- Да не умираю я, рожаю. Вызывай скорую.
Набрав ноль три, он закричал:
- Скорее приезжайте, женщина рожает.
- Адрес, адрес скажи. Дай мне трубку, - Нине легче было самой переговорить с диспетчером, чем привести мужа в чувство.
Скорая подъехала минут через двадцать и за это время лицо Вадима, не смотря на загар, побледнело, а глаза округлились от страха.
Вот уже сутки он сидит в холле больницы, а Нина мучается в схватках. Он слышал ее охрипший голос, когда кто-то из медперсонала, входя или выходя, открывал дверь в родильное отделение. Неужели и эту ночь он проведет на скамейке возле больницы.