Ветер пинал во дворе сухие ржавые листья, фантики о конфет, сплющенные грязные окурки. Выскочив на дорогу, он искал в пыли следы пробежавшего счастья и, не найдя, подвывал соседской собаке, сидящей на цепи. Убогие старые дома с тоской глядели на серый пролив, который, вздыбив волны, поднимался и, выпрыгнув на берег, облизывал мелкую карамель серых камней. Я сидела на диване, тупо уставившись в крашенный пол, не зная, что мне делать.
Вздохнув, я подошла к окну. В душу просились слёзы. Сердце жгла обида на судьбу, на жизнь, что подставила мне подножку, равнодушно наблюдая, как я страдаю. На работе я попала под сокращение. Обошла все имеющиеся в посёлке предприятия, но нигде свободных вакансий не было. Ехать куда-то денет не было совсем, занять не у кого. Я расклеилась, как бумажный кораблик, брошенный в бегущий ручей, и чувствовала себя старухой, хотя мне было всего двадцать семь лет. Я не имела ни детей, ни мужа. Что-то у меня не сложилось в этой жизни, надеялась, что всё ещё будет.
Я увидеда, как по дороге идёт Нина Алексеевна, соседка, что живёт напротив. " Вот кто может одолжить мне денег. Живёт одна, пенсию получает, льготы имеет. А вдруг поможет?"- подумала я и стала ждать, когда она пойдёт обратно. В душе засветилась надежда. Вскоре Нина Алексеевна шла назад, держа в руке булку хлеба. Я надела куртку, и побежала к ней. Постучавшись, я вошла в дом. В доме было чисто, с уютной простотой расставлена недорогая мебель. На окнах сквозь тюль были видны всполохи цветущей герани. Нина Алексеевна, увидев меня, спросила:
- Лена, ты ко мне по делу?
- Нина Алексеевна, вы не одолжите мне денег, на дорогу в город, и на первое время, пока я не заработаю? А как заработаю, я вам всё верну. Работы в посёлке нет, прямо не знаю, что делать,- пробормотала я.
- Да что ты, деточка, откуда у меня деньги? Живу на пенсию. Кварплата, знаешь какая! Где ж я тебе их возьму. Я тебе последние отдам, а сама на что жить буду?- сказала она, грустно покачав головой.
Огонёк надежды угас, обдав едким дымом. Безнадёга заковыляла за мной и, проскочив в двери моего дома, поселилась в нём, заняв место со мною рядом. Безысходность плела паутину и зловеще выглядывала из-за двери, давясь слюной, ожидая, когда я, ослабев, попаду к ней на завтрак. Немного побыв дома, я решила навестить подругу Лариску, может она мне что посоветует.
Я встретила её на улице. Она, увидев меня, обрадовалась.
- Лен, ты как? У тебя всё нормально?- спросила она.
- Лариса, ты знаешь, я лишилась работы. Оставили одного бухгалтера, а меня сократили. Работы в посёлке нет. Не знаю, что делать. На обочину, хоть умру, не встану. К тебе иду за советом.
Она пристально посмотрела на меня погрустневшими глазами и, пожала плечами.
- Уезжать надо. У тебя деньги есть?- спросила она.
- Если были бы, то я бы уже уехала,- с каким то отчаянием произнесла я, завидуя её сложившейся личной жизни.
- А ты спроси у Надежды Семёновны. Она предприниматель. Деньги у неё есть, стало быть, поможет. Живёт одна, ни мужа, ни детей. Зачем ей столько денег! Гроб деньгами оклеивать? Ведь и возраст к земле клонит. Сходи, а то больше у нас и занять то не у кого. Ладно, я пойду, а то мне ужин готовить надо, скоро мой с работы явится. Ты, Лена, не раскисай, ты сильная, эту беду одолеешь.
Лариса прощально махнула рукой и пошла к своему дому, а я пошла к Надежде Семёновне.
Она жила особняком. Все её побаивались, поговаривали, что она с нечистой силой водится. Я этому не верила и к ней относилась по-доброму, хотя, было в ней что-то неуловимо жутковатое, что заставляло всех держаться от неё в стороне. Я подошла к её дому и, открыв калитку, увидела большого рыжего пса, который с лаем бросился на меня. Я выскочила, закрыв калитку, и стала ждать. Собака лаяла, сотрясая воздух. Наконец в дверях показалась Надежда Семёновна, полная, небольшого роста женщина, с гладко зачесанными назад седыми волосами, собранными в пучок. Она просверлила меня маленькими острыми глазками, цыкнула на собаку и, тряся бледными обвислыми щеками, спросила:
- Тебе чего?
Я кратко объяснила ей причину своего визита. Она, помолчав, пригласила меня к себе в дом, держа собаку за ошейник. Я вошла. Запах нафталина, старости, котлет окутал меня. Она повела меня мимо кухни в комнату и попросила сесть на диван, а сама куда-то пошла, оставив меня одну в комнате. Комната показалась мне довольно странной. Плотно занавешенные окна цедили свет. В комнате был полумрак. У стенки стоял старый сервант. Из него, сверкая боками, сквозь стекло, поглядывал хрусталь. На круглом столе покрытым старой вишнёвой плюшевой скатертью с большими кистями, лежал овальный камень, ошлифованный морем и ветром, в котором были просверлены три отверстия, в них были вставлены восковые свечи. Рядом стояло зеркало круглое обрамлённое чёрным металлом с витиеватым рисунком, обвитым высохшей полынью. Я поднялась с дивана, подошла к столу,
взяла зеркало и, поглядев в него, увидела за спиной женщину в чёрном без лица. Я вскрикнула и обернулась. За моей спиной стояла Надежда Семёновна.
- Ты что, испугалась? Да это же я! Эх горемыка. Жила себе потихоньку, работала бухгалтером и не думала, что так будет. Ты ведь молодая, жить хочется. Денег я дома не держу. Есть у меня немного, я тебе дам, тебе хватит.
Она вышла, и вскоре вернулась, держа в руках купюры.
- Вот возьми, да поосторожней, а то народ нынче жадный до чужих денег. Ступай. Когда заработаешь, отдашь, хотя, вряд ли. Вижу смерть за тобой ходит. Ой, Лена, ты не слушай меня,- сказала, спохватившись, она.
Я поблагодарила её и пошла к дверям. Проводив меня за калитку, она вздохнула и вернулась обратно.
Я тихо шла по улице. Мне бы порадоваться, да радость, заблудившись в тумане тревоги, металась в душе. Мне казалось, что женщина в чёрном, преследует меня, я чувствовала её дыхание, её холодный липкий взгляд. Я оборачивалась, но никого не видела. Проходя мимо Ларискиного дома, я услышала, как взвизгнула дверь и на пороге появилась Лариса. Я остановилась. Она подбежала ко мне, кутаясь в тёплую кофту.
- Ну, что? Эта ведьма дала тебе денег?- спросила она.
- Да. Теперь пойду сумки собирать. Завтра утром поеду,- ответила я.
- Дала то хоть прилично, не пожадничала?
- На первое время хватит.
- Ты Лен, звони, как приедешь. Не забывай свою подругу.
Мы обнялись и расстались. Я дошла до дома. Меня охватила тоска, она скрутила меня, как мокрую простынь, стараясь выжать всю соль. На глаза навернулись слёзы. Я вошла в дом такой родной тёплый, такой тихий и уютный и стала собирать вещи в сумку. На пороге появилась мама.
- Дочь, ты куда это собралась?- удивлённо спросила она.
- В город поеду. Устроюсь, работу найду.Потом обязательно позвоню. Денег мне Надежда Семёновна заняла. Всё будет у меня нормально. Заработаю, отдам.
- Доченька, ты там с деньгами поосторожней, спрячь их подальше, да с незнакомыми людьми не разговаривай. А то затуманят голову, и не заметишь, как пустой окажешься.
- А я и так пустая, ни деток, ни мужа, ни работы, свободная от всех и всего. Мест много, идти некуда, одна только ты у меня.
Я заплакала, обняла маму, единственного родного человека на всей огромной земле. Она успокоила меня, мы с ней поужинали, и она ушла, оставив тепло своего пребывания.
Посёлок погружался в сумерки, разбавляя их светом фонарей, стоявших вдоль дорог. Вечер вытряхнул из мешка звёзды, и ветер разнёс их по всему небу. Луна, почесав своё круглое пузо, лежала на перине неба, глядя печально на землю. Осень, шурша подолом своего старого платья, всё ходила по дворам, ища тепла, и уходила, кидая тоску на ветер. Я погасила свет и легла спать. Засыпая, я поплыла в невесомость, теряя счёт времени, свои тревоги, свои огорчения и надежды на лучшее.
Меня разбудил настойчивый громкий стук в дверь. Я встала, быстро накинула халат и подошла к двери.
- Кто там?- спросила я.
- Да ты что, не узнаёшь! Это же я, Славка, пришёл тебя проводить. Мне Лариска сказала, что ты уезжаешь, и что денежки у тебя есть, так что принимай гостя.
- Что-то поздно ты обо мне вспомнил. Знаешь, иди домой, тебя жена дома ждёт.
- Открывай! А то двери вышибу. Я сегодня сердитый, голодный и пьяный, и ещё хочу, а у тебя, поди, и бутылочка есть.
- Уходи, у меня ни столовая и ни магазин.
- Ну, не хочешь открывать, тогда гляди!- зарычал он, пиная ногами дверь.
Я вышла. Он грубо схватил меня за руку и потащил в дом.
- Ты что, обрадовалась, думала, что ты мне нужна? Ошибаешься. Деньги давай, а то ведь я в сердцах всё могу.
- Да как ты смеешь! Не дам, хоть убей.
Он повалил меня на диван, схватил подушку и плотно прижал к лицу, прошипев:
- Боюсь крови, а вот греха не боюсь.
Я начала задыхаться, руками я хватала его за куртку, пытаясь освободиться от его крепких сильных рук, но силы покинули меня. Женщина в чёрном, усмехнувшись, проплыла надо мной и скрылась. Моя душа, плача, побежала за ней и, потеряв её из виду, упала на дно ночи. Славка, поднял подушку, глянул в мои остекленевшие глаза и, бросив подушку у дивана, стал рыться в сумке, ища деньги. Наконец он их отыскал, положил себе в карман и пошёл. Выключив свет, он вышел из дома и скрылся в темноте.
Меня похоронили, а Славку посадили в тюрьму. Я приходила к нему в его сны, и он клялся мне, что пьяный был, что раскаялся, а я слушала молча и уходила. Вот и в эту ночь я пришла и, выслушав в который раз его раскаяние, взяла верёвку и кинула ему в руки. Он заплакал. Я подбросила монетку вверх и та со звоном упала решкой. Я подняла её и показала ему. Он, плача, сделал петлю и, привязав её к спинке кровати, набросил на шею и лёг на спину. Через минуту он захрипел, потом затих, дыхание остановилось, в тот же миг след от верёвки исчез, как и сама верёвка. Я вышла из сна и пропала за стеной ночи.