СНОВА АНДИЖАН
В 1939 году Валентине исполнилось 16 лет. Девочка почти сформировалась. Росту
ей Бог отмерил 165 сантиметров, весу 40 килограммов, смазливое личико да титешки, как
две фигушки торчали из-под платья. Отец к этому времени стал задумываться о судьбе
дочери. Замуж здесь можно ей выйти только за узбека, русских то не было, кроме них ни
кого. Поэтому он все чаще поговаривал о переезде в город. Сам-то он раз, а то и два в
месяц в Андижан мотался с отчетами. Их контора окончательно стала государственной,
Хошим чувствовал себя неуверенно в новой роли директора Райзаготконторы, но еще
держался. Да и у Степана все нормально складывалось, но неспокойно как то было на
душе, и за дочь переживал, женихов в округе для нее не было.
В конце 39 года он переводом устроился бухгалтером на железнодорожный вокзал
Андижан – 1. Работу он знал, жилье дали служебное, комнату в центре города, рядом с
парком Пушкина. Вещички кое-какие в Ханабаде скопились, Хошим машину дал
перевезти. С Мамазунуном и Турсуной-апа они словно сроднились, плакали, когда
расставались. Говорят, скоро умерли старики в одиночестве…
Валюшка радовалась переезду несказанно, но кое-какие проблемы, все же,
возникли на ее жизненном пути. Главная – это язык. Она, напрочь разучилась правильно
говорить по-русски. Дома, с Ириной, Валя разговаривала, даже переводила с узбекского
на русский, но больше по узбекски говорила с подружками. Пришлось переучиваться. В
пятнадцать лет это не сложно, она быстро научилась болтать по русски, даже с матом. И
опять – двор, улица, подружки. В школу определять Валю уже поздно, время упущено.
Отец думал в вечернюю школу рабочей молодежи ее устроить, но там сказали, что
сначала нужно на работу устроиться.
1939 и начало 40 года Валя болталась дома, мачехе помогала, с отцом в депо за
углем ходила. Каждый день почти по ведерку домой приносила, все не покупать. А летом
1940 года она устроилась на швейную фабрику ученицей швеей мотористки. Фабрика
шила ширпотреб, находилась почти в центре «старого» города, рядом с базаром. Вале все
это страшно нравилось, во-первых, уже независимая, сама работает, во-вторых, новые
подруги на фабрике, а это такие же или почти такие же, как она, девчата все молодые 18 –
20 лет. Шили в основном мелкими партиями, дешевую мужскую и женскую одежду.
Страна тогда вставала на ноги, росли темпы промышленного производства,
развивалась и легкая промышленность. Особенное значение этому придавалось в
республиках Средней Азии. Народу много, женская часть населения не работает, вот и
строили здесь предприятия с женским уклоном – текстильные, ткацкие, швейные. Думали,
пойдет на них трудиться свободная женщина Востока. Ан, нет, не шли узбечки работать,
по старинке, замуж они хотели, а не на заводы и фабрики. Вышла замуж такая девица-
красавица, и считай все, пропала для общественного производства единица. Начинала она
в другой сфере трудиться – детей рожать, до 10 человек некоторые особи производят (и
сейчас также). На это лет 15-20 уходит, а потом уже и старость наступает, на востоке
женщины стареют быстро. И здесь просчитались большевики.
На фабрике в основном работали русские, татарские, еврейские, армянские, даже
корейские девушки и женщины. Соответственно, разговаривали все на «великом и
могучем», иногда даже удивлялись странному акценту Вали. Но скоро и он прошел, когда
она подружилась с девчатами, разговаривать по русски больше стала.
Фабрика была построена недавно, по последнему слову техники. Швейные
машинки были поставлены Германской фирмой Зингер. Работали они от центрального
вала, который непрерывно вращался под потоком и с помощью ремней передавал
вращение к машинкам. Достаточно было, ножной педалью увеличить натяжение ремня и
машинка сточила, как пулемет. Были, конечно, и старые машинки, с ножным приводом,
но они стояли обособлено, в стороне от потока, здесь учились шить ученики. Не минула
этой участи и Валентина. Полгода она ногой крутила привод своей машинки и с завистью
смотрела, как лихо строчат опытные портнихи.
На новый год 1941 года Валя сдала экзамен на третий разряд швеи мотористки и
была допущена к самостоятельной работе на конвейере. Ей доверили пришивать карманы
к модным тогда, мужским рубашкам серого цвета. Пол страны мужиков, в таких ходили
на работу. Валя гордилась этим, когда видела на улице кого-то в такой рубашке, особо
придирчиво разглядывала шов на кармане, как будто все рубашки в союзе сшиты на их
фабрике.
Работа на конвейере не простая, нужно постоянно напрягаться, чтобы ни отстать
от смежников, лучше – всегда иметь задел. Таким премудростям учила ее Раиса, швея
мотористка высшего 5-го разряда, наставница, работавшая по конвейеру рядом. Она
пристрачивала отворот рубашки, операция не сложная, всего один прямой шов, но он
должен быть идеально ровный, ведь это – лицо рубашки. Рая это умела, шов у нее
выходил равный, как по линейки. Вначале она тормозила, ждала Валю, но потом стала
поторапливать, выработка, упала, и это отразилось на заработке, а у нее семья, муж, дочка
маленькая.
Девушки быстро сдружились с веселой хохотушкой Валей. В основном это были
соседки по конвейеру: Рая, Кадрия, Альбина и Карина, весь интернационал. Русская,
татарка, еврейка и армянка, впрочем, ни кто на национальность не смотрел – одинаково
ели, пили, одевались, разговаривали и делали все остальное. Замужем была только Раиса,
остальные девчонки только мечтали об этом.
Дружили они в основном в рабочее время, когда случались неплановые перерывы в
работе: ремень, идущий от вала к машинке, порвался или машинка чья-то забарахлит.
Обычно в такие моменты дядя Иосиф (наладчик машин) останавливал весь конвейер для
устранения неисправности. А девчатам радость, отдохнуть можно поболтать, иногда даже
на базар сбегать успевали, по стаканчику мороженного за 9 копеек съесть. Мороженное
тогда только появилось, делали его предприимчивые узбеки. Изготавливая продукт на
глазах у публики, в огромных бочках со льдом, деревянными лопатами перемешивая во
флягах молочную массу. Девчатам нравился вкус мороженного, нравилось быть
молодыми…