Валентина

Александр Орешкин
Часть 1


В семье 20-ти летнего волостного счетовода Степана Макаровича Селиванова, в
 
1924 году появилась на свет дочка. Назвали её хорошим русским, а может и не совсем,

 именем Валентина  или в простонародье – Валя. Сказать, что она была жданным

 ребенком, так нет. Уж больно время суровое было, мозги обоих родителей не тем были

 заняты. Отец занимался обустройством жизни семьи, и своей, а молодая мать радела за

 него, боялось, что уведут. Как то уж так повелось с самого начала их семейной жизни,

 хотя время – не до потех было, но поглядывал на сторону молодой счетовод, а Наталья,

 жена его, ревновала жутко. Все боялась потерять любимого.


Брак у них был не совсем равный: Наталья – единственная дочь крепкого

 крестьянина, хозяина, как его звали на селе, Фрола Игнатова. В девках жила в достатке,

 да  и приданное за ней хорошее дали – хату пятистенок, две лошади, коров,

 сельхозинвентарь кой-какой,  10 десятин земли в хорошем месте, рядом с селом. А это

 главное богатство в тех местах. Дело было в Саратовской губернии, в селе Стригай,

 прославившееся тем, что там останавливался, в когда то Столыпин. Славное, богатое в

 свое время, было село. И все-то в нем было: и люди, и скот, и урожаи богатые земля

 приносила. Да вот, грянула в столицах РЕВОЛЮЦИЯ 1917 года. До этих мест, конечно,

не сразу докатилась, но докатилась-таки. И пошло, поехало – все  на перекосяк.


В добрые то времена, смуты, войны там какие, стороной их село обходили, а тут и

 до них дошли реформы всякие. Главная весть – землю народу дали. Да кому она нужна то

 в их краях? А  потом, отбирать стали и обобществлять! Говорят теперь, это народное

достояние. А чья же она была? Умора, да и только. С землей то, в Саратовской лесостепи,

никогда проблем не было, бери её сколько сможешь обработать и паши пока сил хватит.

 Ан, нет, все обобществляют, и мы будем. Обезличили землицу, забрали её у неё хозяина.

 Поначалу то, люди не поняли, каждый на своем поле, своими орудиями труда и работал.
 
И урожай по своим закромам хранили, а чё, свое же…


Но так продолжалось недолго, грянула продразверстка. Выгребали все, и на
 
прокорм семье и скотине, и на будущий урожай, ничего не оставляли. Что такое голод в

 хлебных районах России, люди прознали скоро, в след за большевистскими реформами.

 А когда отбирать не чего стало, обобществили и орудия труда. Фрола Игнатова, назвали

 кулаком, и все отобрали, что имел, сослали в Сибирь куда-то, да так и помер со всем

 семейством в дороге. Земляки, сказывали, это уже потом.


Степан, сам-то не работал на земле, которая от тестя досталась, у него

сродственников много было: братья там, сестры. Вот они и ковырялись на Степановых

десятинах. Десятую долю, как в Библии сказано, Степан забирал с родни, на прокорм

семьи и скотины. А сам он на довольствии сельской общины состоял. Грамотный был,

чуть ли не один на все село. Это отец его, Макар, босяк, любитель погулять и выпить,

вернувшись с первой мировой войны, весь израненный, в порыве вдохновения, отправил

старшего сына в город учиться. И, добился-таки своего: окончил Степан семилетку, а

потом, при советах уже, курсы счетоводов. Вот теперь этим и кормился.

 
Когда землю отбирать стали, шибко не печалился, свой кусок хлеба он в другом

месте найдет. Но все-таки, голодно стало, когда землицы лишили, нечем  было кормить

лошадей и коровушек, да и остальную живность на подворье крестьянском пришлось

забить. И без того в народе про него шли слухи: подкулачник, мол. А оно и впрямь –

подкулачник, земли то 10 десятин было на нем записано, две лошади с жеребятами,

коровы,  опять же, отелились, да куры, утки, поросята в надворных постройках имелись. А

как же на селе то без этого прожить? Но, нет, большевики сказали, нужно все

обобществлять…


В  30 годы прошлого  столетия, когда Валюшке пошел шестой год,  начали

коллективизацию деревни. Отобрали все: землю, скот, орудия труда, а птица сама

подохла, если съесть не  успели – кормить то нечем стало. На сельсоветское жалование, в

30 рублей, с семьей не проживешь. А тут еще и жена прибаливать стала, на глазах прямо

чахнет. Всякое в деревне говорили, то ли с родней разлуку перенести не смогла, то ли

сглазил кто. Но через полгода не стало Натальи…


Недолго горевал Степан, дело то житейское, нужно жить дальше. А  как одному то

дочку на ноги ставить, кода ей всего шестой год пошел. Женился Степан на Ирине, взял

девицу вроде, ан квелая оказалась. Не  дал Бог ей деток своих, так и не смогла ему родить.

Всю  жизнь  Валентину, словно  дочь родную воспитывала.


Между тем, события в селе разворачивались бурно: по весне, в 30-м году, кто-то из

односельчан, позарился на должность Степанову, донос настрочил в волость. Свои-то и

без того знали, кто есть кто.  Мол, так и так, подкулачник, а на должности. Не порядок.

Хотели следствие завести, да не успели, Степан побросал все: дом, огород, скотину уже

перебили всю, и в бега со своим семейством подался. Хорошо, с документами все было в

порядке: паспорт, в отличии от деревенских, он получил в Саратове, когда учился, там же

и справку из военкомата, как сельскому специалисту, выдали. На Ирину и Валентину

хватало справок их сельсовета, что они его жена и дочь. С собой, конечно, взяли деньги,

какие скопили, да вещички, какие сумели в руках  унести. Даже шестилетняя Валюшка

свои вещи в руках несла. Бежали то ночью, от греха подальше, ни о каком транспортном

средстве и не мечтали.  Так, навздевали на себя барахлишко, какое было, котомки с

припасами, да сменой белья – в  руки, что смогли, взяли и ушли в ночь… Деревня потом

долго ещё без грамотного бухгалтера оставалась, а по сути, и по сей день чахнет. Одни

старики доживают свой век в Стригайях…