Неясыти (лат. Strix) — род птиц семейства совиные (Википедия).
Мой папа был ветеринарным врачом. И не простым врачом, а таким, про которых говорят: «От бога». В самых сложных случаях коллеги обращались к нему за помощью и советом. Его знания, наблюдательность и острый ум спасли жизнь многим животным: и домашним, и диким. По роду своих занятий папе часто приходилось ездить по командировкам: то на птицефабрике эпизоотия, то бобрята в заказнике заболели непонятно чем, то плановые прививки в животноводческих хозяйствах… Возвращаясь из командировок, папа всегда привозил что-то вкусненькое: то необыкновенно душистый, приторно-сладкий, со специфической небольшой горчинкой мед таежных пасек, то диковинную к наших краях ягоду морошку, то смолистые кедровые шишки. И всегда, смеясь, приговаривал: «Это тебе от зайчика!» (или белочки, или лисички).
В тот летний день папа вернулся из командировки с чем-то большим, завернутым в старую шаль, которую мама отдала ему на протирку машины. Стремительно зайдя в квартиру, непривычно серьезный, он бросил с порога: «Быстро готовьте теплую воду, марганцовку, йод, бинты, ксероформ и мои инструменты». Мы с мамой, почуяв неладное, ринулись выполнять. Папа прошел в зал, где было больше места, не выпуская свою ношу из рук, ногой отбросил в сторону ковер и осторожно положил непонятный сверток на пол. Под старенькой шалью что-то зашевелилось.
Папа осторожно отодвинул часть угол ткани, и мы увидели когтистые лапы, покрытые пестрыми перьями. Ловким движением папа накинул на лапы петлю из ремня и аккуратно ее завязал, а потом откинул оставшуюся часть шали. На нас глянули огненного цвета круглые глаза, полные ярости. Это была сова: необыкновенно крупная, даже не смотря на свое незавидное положение пленницы, сохранявшая грозный вид. Сова яростно защелкала клювом, и все наши слова восторга типа «Ой, какая птичка!» замерли, даже не успев сорваться с губ. Было реально страшно приближаться к этой грозной птице.
- Зачем ты ее привез? – недовольно сказала мама.
- Она ранена. Мы ее возле дороги увидели. У нее крылья перебиты: какие-то идиоты по ней из дробовика пальнули.
- Но зачем? – удивилась я. – Это же несъедобная птица!
- Я ж говорю – какие-то идиоты…
Разговаривая, папа накинул петлю на клюв и связал его тоже. Потом положил трепыхавшуюся сову на бок и попросил меня держать ее расправленное крыло. Под крылом все перья и пух были черны от запекшейся крови. Папа начал раствором марганцовки промывать раны, аккуратно выстригая мешающиеся перья. И тут сова, будто поняв, что ей хотят добра, успокоилась и вытянулась на полу, подставив больной бок.
- Умничка, - ласково приговаривал папа, продолжая привычное дело, - совушка… круглая головушка…
Сова прикрыла свои янтарные глаза. Второй бок был тоже изранен. Несколько дробинок удалось вытащить, благо в доме всегда были и обезболивающие, и антибиотики. Когда первая помощь была оказана, Саву (как мы ее стали звать), развязали. Она открыла глаза и лёжа, спокойно смотрела на нас круглыми печальными глазами.
- Ну, что? – спросила мама, выходя из кухни.
- Плохо… Раны старые. Видимо, уже грязь попала. Поздно мы ее нашли. Если повезет - антибиотики помогут. Покормить бы ее надо...
Папа отрезал кусок говядины и покрошил его на мелкие кусочки. Потом принес длинный, сантиметров двадцать пять, пинцет. Взяв кусочек говядины пинцетом, протянул его Саве. Та встрепенулась и осторожно клювом поддела кусочек мяса и ловко проглотила.
- Надо как-то ее напоить. Раненых всегда жажда мучит!
Принесли миску с водой. Сова, помогая себе клювом, приподнялась и попила воды. Мы переглянулись: с одной стороны это было хорошо – птица хотела жить, но с другой стороны, увидев след, оставшийся на полу от клюва, мы поняли всю силу этой птицы.
Я полезла в справочник по птицам: это была самая крупная из сов – неясыть. Неясыти — птицы средней и крупной (для сов) величины, общей длиной от 30 до 70 см. По определителю получилось, что наша подопечная - длиннохвостая неясыть (S. uralensis), общая длина 50—60 см, длина крыла 32—38 см, вес 700—1000. Пока мы разговаривали, Сава поворачивала голову в сторону говорившего, и, как нам казалось, внимательно прислушивалась.
Договорились, что ночью будем по очереди дежурить возле Савы и следить, чтобы она не сорвала повязки. Но к гашему удивлению, она оказалась очень послушной пациенткой. Немного походила, попила водички и долго сидела, глядя в открытую дверь балкона на лунную ночь. Ветерок шевелил перышки на этой крупной и сильной птице, и не верилось, что она – дикая, не ручная. Утром опять была перевязка, обработка ран, уколы антибиотиков. На этот раз клюв Саве не связывали – решили не унижать гордую птицу. Сава уже не щелкала угрожающе клювом, терпеливо снося все манипуляции, и даже поворачивалась, сама подставляя бок для перевязки.
Вперевалочку она периодически гуляла по квартире, оставляя на полу глубокие борозды от когтей. Мама ворчала: «Весь пол изуродовала…», а папа ее утешал: «Ничего! Новый сделаем!» Так как у меня были каникулы, то основная забота о Саве легла на меня: покормить, напоить, убрать, присмотреть… Мне это было не в тягость – наблюдать за совой было интересно. Выяснилось, например, что она не любит громких звуков: если кто-то из начинал громко говорить, то она поворачивала свои пылающие глаза в сторону нарушителя спокойствия, встопорщивала перья на голове и шипела. Как только говорящий снижал громкость, - Сава успокаивалась и прикрывала глаза. Папа смеялся: «Пернатая полиция нравов!». Меня удивляло поведение птицы: она сразу же восприняла нашу заботу о ней со спокойствием и полным доверием. Не зря сова является символом мудрости! Иногда я садилась на порог балконной двери и читала вслух. Сава подходила ближе, поднимала свое «лицо» в небо, закрывала глаза и так сидела, слушая. Именно слушая, потому что как только я делала паузу, она приоткрывала один глаз и поворачивалась ко мне. Я любовалась этой огромной, сильной и, в то же время, мудрой и доверчивой птицей, и думала: «Разве можно вот так вот бездумно, шутки ради, поднять оружие на такую красоту?!»
Четыре дня прошли относительно спокойно, но утром в пятницу Сава не встала. Она лежала, закрыв глаза, и казалось, даже не дышала. Папа послушал ее – дыхание было, снял повязки – и помрачнел:
- Гангрена. Надо вести в клинику на операцию.
- Но она же не сможет без крыльев летать!!!
- А если оставить так как есть – она не будет жить.
Осторожно завернув внезапно ослабевшую Саву в ту же шаль, папа пошел к двери. Птица чуть приоткрыла глаза и посмотрела на нас: ее янтарные глаза были мутными от боли.
День тянулся очень медленно. Наступил вечер, а папы все не было. Наконец он приехал.
- Ну, как?!
- Никак. Нет Савы.
- Как нет?!
- Вот так… Не дотянула. Умерла еще в дороге.
В квартире повисла горестная тишина. Родители-медики, привыкшие ко всякому за многие годы работы, очень остро отреагировали на смерть Савы. Разговаривали мало и шепотом, будто боясь кого-то разбудить. Я, с трудом разбирая дорогу сквозь текущие ручьем слезы, дошла до балкона и села на порог, на тот самый порог, где часто мы сидели с Савой, ощущая удивительное родство. Мы с ней были одной крови и одинаково любили смотреть в небо. В голове у меня молотом билась мысль: «Почему? Почему человек разумный, владея таким мощным преимуществом над всем живым, как разум, присвоил себе право отбирать жизнь не ради своей защиты, не пропитания ради, а просто так, для забавы?! Изобретя орудия труда и оружие, став с их помощью необыкновенно сильным, почему он не стал добрее к тем, кто слаб? Куда может привести сила без доброты?!»
Прошло много лет с тех пор. Но я так и не нашла ответа на эти вопросы.
_____________________________________
Фото из интернета