-Галина Александровна, здравствуйте! Где это вы пропадали столько времени?- обрадовался я, узнав на автобусной остановке учительницу из школы.
-Здравствуйте! Рада вас видеть, как ваше здоровье? И когда вы к нам?- ответила Галина Александровна, но голос был совсем не радостный, а какой-то тоскливый и запуганный.
Я не придал этому значения, да если бы и почувствовал неладное, то не стал расспрашивать с первых слов приветствия, потом, конечно, спросил бы- но не сразу.
Но учительница, вздохнув, сама поведала, что ее только вчера выписали из больницы, да и то не долечили; нужно быть дома, где оставалась четырнадцатилетняя дочь, оставлять ее одну, конечно, нельзя.
И вот, стоя на остановке, она рассказала мне свою печальную историю, приведшую ее к нервному срыву и к больничной койке.
Девяностые годы. Галина Александровна, учительница обслуживающего труда, работает в школе на двойной ставке. Тяжело, но она женщина сильная, думала, что это все временно, и скоро наступит улучшение. Но тут перестали платить вовремя зарплату, задержки составляли уже несколько месяцев.
Стала искать выход из этого положения; узнала от знакомых, что учительница соседней школы, почти такого же возраста и материального положения (тоже одинокая мать) живет нормально и не тужит. Звали ее Инесса Витальевна, и Галина Александровна пришла к ней домой и без обиняков спросила, как она выходит из тяжелого положения. Инесса Витальевна сказала, что все обстоит очень просто.
Во-первых, она в школе отказалась от двойной ставки, а преподает такое количество часов, чтобы только засчитывался трудовой стаж - на всякий случай. Таким образом, она работает два дня в неделю. Во-вторых, она сейчас работает так называемым "челноком", то есть заняла денег, поехала в Турцию, затоварилась "шмотками", которые пользуются у нас спросом и реализует товар на рынке. «Если хочешь, поедем в следующий раз, у нас уже постоянная компания, возьмем и тебя».
Решиться сразу боязно, да и в школе никак время не сократить, но все же упросила директора пропустить один день занятий. В общем, время выкроила на три дня. Поехала и полетела, и плыла даже на корабле - это долгая история, но почти все получилось, и "навар" остался приличный после реализации; со всеми рассчиталась и какое - то время жила не плохо.
Но этот способ Галине Александровне не очень подходил. Во-первых, в школе поставили условие: или работай, или увольняйся, на полставки нельзя, итак уже половина учителей уволилось, особенно молодых. Во–вторых, надо иметь железное здоровье, чтобы выдержать все невзгоды "челночной" командировки. И, в-третьих, дочь нельзя оставлять одну, можно заиметь головную боль на всю жизнь, что уже случилось с Инессой Витальевной, вернее с ее дочерью, тоже пятнадцатилетней девушкой, у которой на уме были только мальчики, дискотека, и в конце-концов она забеременела… И теперь мама для нее обязана расшибиться в лепешку, но кормить и содержать. Правда, Инесса Витальевна не сильно переживает на этот- главное есть деньги, а остальное всегда будет в порядке.
Галина Александровна же просто так на проказы дочери смотреть не может, поэтому подавляет малейшие ее попытки выйти из - под маминого контроля.
Короче, по всем раскладам "челночная" жизнь не для нее, да и вдобавок, она не может придти в себя еще долгое время после командировки, хотя здоровьем ее судьба не обидела. Рост под метр восемьдесят, вес тоже под восемьдесят, лицо овальное, полное, то есть типичная русская красавица, была, особенно в молодости. Недавно развелась с мужем, хилым оказался, по хозяйству гвоздь в стенку забить не может, жрал много и протирал диван перед телевизором; ни одной ночной эротической программы не пропускал.
Тут подвернулся случай, опять Инесса Витальевна предложила. Говорит, что если не можешь ездить "челноком", то поезжай в Москву, там есть оптовый склад. «Берешь товар оптом по договоренности и продаешь на рынке в розницу. Все остальное- дело техники».
Поехала, нашла склад; занятых денег хватило на четыре чайных сервиза. По совету Инессы Витальевны оттуда же приехала на ближайший от дома рынок. Прошлась по рядам, остановилась в конце торговцев, спросила, можно ли здесь пристроиться.
Женщина средних лет, продающая кофточки, навешанные на заборе, малость, подвинулась и жестом показала на место рядом с собой.
Галина Александровна выставила пару сервизов, разложив их на клеенке, и разговорилась с соседкой. Та поведала, что товар ее китайский, но не очень ходовой.
Разговор был пустяшный, так ни о чем. День был солнечный, теплый, такой приятный, какой обычно бывает в первые дни весны.
Подошел первый покупатель, но ничего не купил, спросил цену, вздохнул и отошел. Потом еще подходили и, наконец, женщина купила первую партию. Галина Александровна не успела прикинуть в голове выгоду, как подошли еще двое и купили еще два сервиза. И так остался один. Деньги положила в барсетку, сумочку кожаную, висящую на поясе.
Довольная, подсчитывает, что если с трех сервизов осталось сто пятьдесят рублей прибыли, а с четырех будет двести, то, пожалуй, времени на все хватит и из школы увольняться совсем не стоит.
Радуясь удаче, щурясь на солнышко, мечтает, что купить из продуктов, хотя бы дня на два, а там можно дочери купить приличные джинсы, да и себе кофту уже приглядела у соседки совсем не дорого. Главное - времени занимает не столь много. В следующий раз нужно взять со склада сервиз не китайский, а индийский, подороже, зато красивее и продать тоже можно выгоднее.
Довольная удавшимся днем, улыбаясь каждому покупателю, сцепив руки за спиной, выпрямившись и гордо поглядывая на соседей, Галина Александровна не обратила внимания, что к их ряду приблизился парень лет двадцати пяти- двадцати семи.
Проходя по рядам, он останавливался около каждого продавца на короткое время, и те ему в руки совали, как она в последствии узнала, денежные купюры.
Подошел он и к ней; она стоит, улыбается и ему. Он не стал ничего объяснять, открыл у нее на поясе молнию на сумочке, вынул все деньги, взял половину, остальные сунул обратно и, сказав, что остальные потом, медленно пошел к выходу.
Галина Александровна открыла рот, но сказать ничего не смогла, а только удивленно смотрела ему вслед. Потом, увидев невдалеке прохаживающего милиционера, схватив свою сумку с оставшимся сервизом, хотела броситься к нему, чтобы позвать на помощь, но соседка, стоящая, догадавшись о ее намерении, грубо схватила ее за пояс и дернула ее на себя.
-Ты куда?- крепко держа и загораживая ей дорогу, спросила она.
-Так…вот же милиция…- прохрипела Галина Александровна.
-Ты что, совсем сдурела! - прошипела соседка.
-Он же его охраняет,- объяснила она, - Ты что, не знала? Успокойся, забери свои вещи, я сейчас тебя провожу: вижу ты, голубушка, в первый раз, так не годится, надо привыкнуть к этому и успокоиться. Тут ничего не поделаешь. Все платят, это не нами заведено. Не вздумай сделать себе неприятность. Здесь не такие, как ты, бунтовали, но ничего ни у кого не вышло. Знаешь, сколько они изуродовали людей, так что успокойся и иди домой, я тебя провожу.
Как дошла до дома или доехала Галина Александровна плохо помнит.
Как же так, грабеж среди белого дня, да и не ее одну, а целый рынок - и все молчат; полный беспредел, и еще под защитой милиции, ну никак это в голове не укладывается. Разве можно такое выдержать, и главное - ни за что, просто так отнимать такие огромные суммы. Разум отказывается это понимать. Обида так захлестнула ее, что сна не было две ночи подряд, и у Галины Александровны случился нервный срыв: пропал аппетит, и даже пить не хотелось. Организм как бы запечатался и отказывался принимать не только пищу, но и воду.
Дочери она в нескольких словах объяснила свое состояние, но та не поняла: из - за этого стоит ли так расстраиваться. И только пришедшая из школы другая учительница, навестившая ее, чтобы узнать, почему она не является на работу, все поняла и тут же вызвала скорую помощь. Потребовалась помощь психиатра, который на этот случай был в отпуске, но его вызвали из дома. Он побеседовал, кое-что посоветовал, прописал таблетки и сказал, что она вылечится, конечно, но не сразу, нужно время и обязательное условие - никаких эмоций.
Так мы с ней стояли на автобусной остановке, тоже в солнечный весенний день. Она сказала, что ей, вроде, стало легче, потому что я первый, кто выслушал ее со вниманием и таким участием. А то, кому она не рассказывала, все охали и ахали, так театрально, что сразу пропадала охота им говорить о своем состоянии; в глазах одна пустота и ей становилось еще обиднее, горше и тяжелее.
2
- Слышь, Дарья, говорят, Семен Култырин вернулся,- запыхавшись, сообщила новость Нюрка Хвостова догнавшая подругу по дороге в магазин.
- Да, ты что; вот радость-то Нинке привалила, с ходу включилась в диалог Дарья. - А то ей в последнее время совсем не везет. Надо же, похоронила одного за другим отца, мать и получила похоронку на брата Митяя.
- Еще Нина получила похоронку и на мужа Семена, но это было год назад. И вот, такая радость, - подытожила Нюра.
Так, разговаривая и обсуждая эту новость, они зашли в сельмаг. Навстречу им с радостным лицом выпорхнула Нина. Подруги к ней, а она:
-Ой, девочки, потом, все потом расскажу, а сейчас, сами понимаете: Сема ждет,- и она заторопилась, чуть ли не бегом скорей к дому.
Семен уже ждал жену, встретил у дома и, взяв у нее сумку с продуктами, они скрылись в сенцах, затворив за собой дверь.
Нина вышла замуж за Семена накануне войны. Вообще - то она его не знала; нет слышать, конечно, о нем слышала, но так, посторонним слухом. Жил он от ее деревни Соснихино километрах в десяти. Приходил или приезжал с компанией на мотоциклах несколько раз на танцы, где Нина и видела его мельком. Рассказывали, что с кем-то подрался, забрали в район, в милицию. Но поскольку ее это не касалось, Нина и не обращала особого внимания.
Нина была девушка обычная, нельзя сказать, чтобы красавица, но и дурнушкой не назовешь. Парни не обходили ее стороной, но дружбу она особо ни с кем не заводила, хотя, конечно, ей нравился Костя, живущий за три дома от нее. Но ее родители, однажды увидев Нину с Костей, возвращавшихся из клуба поздно вечером, разом отговорили ее от этой дружбы, мол, он тебе не пара, да и родители его уже подыскали ему невесту, Кланьку Селиверстову, дочь директора школы. Нина спорить не стала: ну нет, стало быть, нет, хотя Костя все же ей нравился больше, чем кто-либо из местных парней.
И вдруг, в один солнечный весенний день к родителям Нины явились сваты. Ее дома не было; она с подружкой отпросилась у бригадира съездить в город купить себе хоть какую-нибудь обновку к первомайским праздникам. Благо в город идет машина за горючим, и она же их заберет обратно.
Все вышло как нельзя лучше. Удачно купив себе по кофточке и по паре туфель на среднем каблуке, они вернулись в деревню.
Подъехав к дому, уже выйдя из машины, Нина услышала пьяные голоса, доносящиеся из раскрытых окон горницы, где "дым стоял коромыслом", а трезвых, кроме нее, не оказалось.
Из бессвязных объяснений родичей, особенно брата Митяя, она поняла, что ее просватали за Семена Култырина, который валялся вдрызг пьяный перед садовой скамейкой, уткнувшись носом в клумбу с цветами.
Сначала она подумала, что это шутка: какая свадьба, да еще весной, но Митяй ей объяснил, что это только сговор.
Нина пыталась выяснить, почему ее то не спросили, на что брат ответил, что Семка видел ее на танцах, а для него этого достаточно, и он тебя , наверное, любит.
Как бы то ни было, а в мае Нина уже расписалась в сельсовете с Семеном, и он стал жить у них в примаках.
Специальности у него никакой не было, и его определили скотником на ферму.
Сначала все было нормально. Семен уходил на ферму, но возвращался почти всегда навеселе. По примеру, видимо, собутыльников на замечания жены, что Сема, может не надо пить, отвесил ей полноценную затрещину, чтоб не "встревала", как он стал говорить.
А потом стал поколачивать, упреждая глупые вопросы. Нина попыталась взять его лаской, особенно по утрам, когда он еще был в уме, но он быстренько " линял" на работу, а вечером припоминал утренний разговор и уже лупил с остервенением. Ей ничего не оставалось, как перед его приходом домой, уходить сначала к подругам, а потом к родной тетке, живущей на другом конце улицы, где и часто ночевала.
Все же она на что-то надеялась, что все это временно и скоро все образуется, хотя не представляла как.
Брат Митяй работал в городе, в деревне был редким гостем, родители были дряхлыми и больными, и жили за стенкой, в другой половине их пятистенки.
Чем бы все это закончилось неизвестно, но тут объявились две новости: во-первых, Нина затяжелела, она уже давно это почувствовала: хотела сообщить мужу, но его никак не поймаешь трезвым.
Наконец, однажды утром она явилась домой и с порога огорошила его этой новостью; он, вроде бы обрадовался, но вечером так ее отходил пудовыми кулаками, что если бы не сосед Костя, ей бы несдобровать.
А вторая новость - началась война.
Семен впервые, наверное, пришел домой – нет, не трезвый, а слегка выпивши. Видимо собутыльников это тоже огорошило, и они разбредались по домам не слишком пьяными.
Семену пришла повестка: явиться в военкомат. Решил, наверное, быть трезвым, впервые ласково поговорил с Ниной, напутствовал, чтобы берегла ребенка, но тут в избу ввалилась целая ватага, четверо из которых тоже отправлялись в военкомат, за околицей их всех уже ждет машина. Выпили крепко на дорожку; их родные усадили всех пятерых в машину и они отправились.......
У Нины же, когда подошел срок родить, случился выкидыш, мертвый мальчик......
Всю войну она работала скотницей вместо Семена.
Не выдержав трудностей и тягот войны, умирают ее родители; сначала отец, потом через полгода мать, которые, правда, очень болели, да и пожилые уже были.
Потом получила похоронку на Митяя, а год назад еще одну - на Семена Култырина.
Конечно, переживала, но не так, как некоторые женщины, которые от горя падали в обморок. Нет не так: все-таки помнились все обиды, которые он ей наносил за два месяца замужества.
И вот он вернулся, совсем другой, суровый, могучий, но, может быть, переменился и ей будет лучше, ведь у других же кругом радость с мужьями.
Первый день и вечер прошли нормально, хотя Семен и выпил. Потом легли спать. Семен жарко обнимал и целовал, и говорил, что крепко соскучился по бабе.
Утром Нина побежала на ферму и всем сообщала, что Сема отдыхает и скоро выйдет на работу. Подруги поинтересовались, какие награды у Семена; Нина же про это совсем забыла от радости. Вернувшись, домой, она увидела, что Семен какой-то не такой.
- А как ты тут вела себя, моя женушка, с кем гуляла, кто твой хахаль? - гневно сверкая глазами и разглаживая усы, спросил Семен.
-Ты, что Сема, какой хахаль? - шуткой пытаясь отделаться, приветливо ответила Нина.
-Знаем вас баб, везде хвостом вертите направо и налево, никого не пропустите,- грубо обличал Семен.
- Сема, ну не надо, мне не в чем перед тобой оправдываться; давай я тебе ужин приготовлю, я устала, а завтра пойдем с тобой в сельмаг, там мужские сорочки красивые привезли, тебе купим.
Но на сей раз Семен слишком захмелел, видимо, пил целый день: голова упала на сложенные, на столе руки, и он умолк.
-Что это я вчера тебе говорил?- спросил он утром, но Нина, чтобы не обострять отношения, отшутилась: "Так, пустяки разные. Так мы идем к вечеру в сельмаг?- ласково обращаясь к нему, напомнила она.
Вечером купленную сорочку пришлось "обмывать", но, поскольку Семен был один, то опять захмелел и тут же уснул.....
Прошло время, и Нина почувствовала, что вновь "затяжелела".
Сообщила новость Семену, тот, вроде бы обрадовался, как и в первый раз до войны, но все свелось к одному- это дело надо "обмыть".
Обличать жену он уже не пытался, не до этого было; нужно обязательно выпить.
С этим было туго; в магазине покупать денег никаких не хватит. Кажется, дело зашло в тупик, но нет же; на краю деревни бабка с дедом гнали самогон. Как уж там получилось, но то ли Семен к ним вошел в доверие, то ли запугал их, но теперь он каждый раз получал выпивку безоговорочно и бесплатно.
Наступила зима, холодная, лютая; снега навалило столько, что Семен сначала расчищал дорожку от калитки до дома, а потом бросил это дело - отрыл проход у крыльца и ладно. Работал он опять скотником, не очень себя утруждая, но Нина была довольна и этим, лишь бы работу он не бросил, о чем он заявлял неоднократно.
Подошло время рожать; Нина уже почувствовала, что пора.
Семен был хотя и в подпитии, но пошел в правление колхоза и потребовал лошадь с санями, что бы отвести жену в город.
Подъехал к дому, Нина была уже готова к поездке. Часа через три, были в городе, подкатили прямо к родильному отделению. Семен сдал жену в приемное отделение, где ее тут же повели в смотровую. Постоял, посопел малость; никого нет, вышел, развернул лошадь и направился домой, спеша к самогонщикам бабке с дедом.
У них выпил, взял с собой еще бутылку и направил лошадь к конюшне, опорожнив при этом дорогой всю посудину. Почти целый день ничего не ел, его развезло, и он уснул.....
Рано утром кучер председателя Егор, пришедший запрячь председательского коня в санки, чтобы сгонять в район с председателем с отчетом о проделанной работе, увидел у ворот запряженные сани, заиндевевшую лошадку и Семена в санях, уже закоченевшего с вожжами, намотанными на руку.
А Нина это же ночью родила дочку. Со здоровьем стало не все в порядке, и она пролежала с крохой почти месяц; врачи опасались за ее здоровье, думали, не выживет. Все время были какие-то кровотечения, которые никак не прекращались. Помочь могли только в областной больнице, но по такому морозу, доходящему до минус тридцать восемь, везти не рискнули. Но, наконец, все - таки, удалось стабилизировать здоровье, и ее выписали домой.
Семена схоронили без нее, она сходила на кладбище с подругой Ленкой, повыла немного, не столько жалея Семена, сколько сироту девочку, оставшуюся без отца.......
Прошло около десяти лет; Нина работала уже дояркой, девочка Настя, угловатый подросток, особенно не докучала.
Ребенок учился уже в третьем классе, учебой не блистал, но и отстающим не был.
На ферме работать становилось легче, ее механизировали, появились дойные аппараты "елочка", и доярки стали появляться на доске почета не только в своем колхозе, но и в районе.
В последнее время Нина почувствовала какую-то тупую боль в животе, с левой стороны. Это ее угнетало и пугало. Сначала боль появлялась периодами, а потом стала постоянной, не прекращающейся; принимала соду, потом какие-то порошки фельдшер рекомендовал принимать. Когда таблетки и порошки действовали, боль уходила, но потом возвращалась опять. Промучившись, все лето, Нина по направлению фельдшера легла в районную больницу. После обследования врачи жестко сказали - немедленно на операцию. На следующий день Нины не стало; операцию по поводу язвы желудка сделали правильно и удачно, но после наркоза она не пришла в себя– сердце отказало.
Похоронили Нину рядом с мужем, и Настя осталась одна. Сначала растерялась, но потом освоилась; она всегда помогала матери, даже на ферме.
Так Настя прожила одна в доме еще четыре года. Уже стали проявляться женские черты: не красавица, но и не последняя в деревне. Закончила семь классов, и ей посоветовали поступить в ПТУ, чтобы приобрести специальность.
Пришла к председателю с заявлением, он возражать не стал, подписал все бумаги, и Настя укатила в город. Поступила учиться по специальности швея- мотористка.
Время учебы было веселое, училась легко, практику прошла на одной из фабрик легкой промышленности.
Общежитие, трехразовое питание, форма; все необходимое выдавало государство бесплатно.
Но вот все закончилось: сданы выпускные экзамены и Настю направили в один из городов Подмосковья, на фабрику, где выполняли военные заказы.
Девушка уже представляла собой хорошенькую блондинку с густыми русыми волосами, светлым личиком и слегка вздернутым носиком, с большими серыми выразительными глазами. И статью вышла, что надо, по-российски. Правда, в фотомодели не годилась никак. Но она к этому и не стремилась.
В бригаду вписалась, как говорится, с первого раза, быстро стала своею, да и женский коллектив оказался, что надо.
Операцию по военному заказу освоила без труда (шили сначала плащ-палатки, потом перешли на униформу), и через год Настя уже на доске почета. В общежитие тоже девушки и женщины попались не скандальные и почти все при женихах.
Но от этих ухажеров уже бегали по этажам трое последствий любви. Два мальчика и девочка.
Настя тоже мечтала выйти замуж, но те парни, которых она знала, не очень отвечали ее желанию и потребностям. Нет, они были не плохими ребятами, некоторые даже ей нравились, но они все воспринимали только через постель.
Она даже рассуждала сама с собой, что если не выйду замуж, то все равно заведу себе ребеночка; это же так естественно и необходимо, что жизнь будет полной.
Потом тут же отгоняла эту мысль; вот они бегают по этажам без присмотра, и кто они будут, когда вырастут - безотцовщина, что ей было хорошо знакомо по собственной судьбе, она всегда чувствовала, как во всех вопросах обычно ей не хватало старшего советчика. Его советами можно пренебречь, но выслушать и сделать выводы для себя необходимо, тогда и ошибок жизненных будет меньше.
Прошел еще годы, Насте предлагают, как передовику производства, путевку в санаторий. Председатель фабкома так и заявила: "Настя, это тебе за успешное выполнение плана. Езжай, отдохни, найди себе там жениха, коль наши остолопы не замечают такую «прекрасную особу", - да, так и сказала -прекрасную особу. Настя покраснела, то есть, малость порозовела от такой похвалы, поблагодарила за путевку, собрала чемодан и через день уже была в санатории.
Живя в деревне, Настя была уверена, что лучше их мест не может быть: лес, река и поля бескрайние, а вдоль реки ее деревня, по которой она, до сих скучает. Но тут, обойдя окрестности санатория, она убедилась, что есть места гораздо лучше, красивее и интереснее, чем ее деревня.
Вечером пошла на дискотеку, так теперь стали называть по-современному танцплощадку. Потанцевала с каким-то пожилым мужчиной, но решила вернуться в спальный корпус пораньше; почитать или посмотреть телевизор.
Когда она сидела в фойе и смотрела фильм, наверное, в десятый раз "Веселые ребята", с верхнего этажа спустились молодые ребята, хорошо, но небрежно одетые и подсели за освободившийся столик посреди зала.
Один из них, увидев Настю, быстро подсел к ней и без обиняков спросил: -Ты из какого номера?- Настя не успела ответить, как он опередил ее: -Ладно, потом узнаю, - и вернулся к своим товарищам.
Она проводила взглядом этого нахала, но ничего особенного и выдающегося не заметила.
Фильм закончился, и Настя направилась в свой номер. Открыла дверь, а потом, вставив ключ изнутри, хотела запереть номер, но в дверь просунулась чья- то нога в черном ботинке. Не давая захлопнуть дверь, в комнату вошел тот самый незнакомец, который подсел к ней, когда она смотрела телевизор.
-Давай знакомиться,- переходя сразу на ты объявил молодой человек.- Меня зовут Степан, а тебя Настя; ты, вроде, девочка ничего, мне нравишься. Пойдем в ночной бар, там познакомимся поближе, по – свойски распорядился он.
Настя хотела что- то возразить, но все как- то складывалось так, как будто она хотела этого сама и не противоречит ее желанию. Хотела спросить, кто он такой, но Степан, опережая ее мысли, тут же ответил: "Все остальное потом, а сейчас пошли, а то я проголодался, да и ты, видимо, тоже».
Спустились вниз, вышли с территории санатория и, перейдя дорогу, зашли в бар. Там уже сидела компания Степана и, не удивившись, молодые люди приставили к столу еще два стула, попросили официанта еще два прибора, налили бокалы шампанским и перед тем, как выпить, представились (кроме Степана их было еще четверо). Потом закусили дорогой закуской, опять выпили за успех какого-то дела; Настя ничего не понимала, но все равно пригубливала бокал в знак согласия.
Приблизительно часа через полтора Степан предложил проводить Настю; она уже давно искала повод, как бы отправиться домой в санаторий, но стеснялась показать свою неловкость. Ее ухажер, кивнув друзьям, взял ее под руку, и они вышли из бара.
Придя в номер, Степан по-хозяйски разделся, подождал, когда Настя приведет себя в порядок, подвел ее к кровати, уложил и сам лег рядом; потом крепко обнял и стиснул так, что у нее перехватило дыхание.......
Утром, приведя себя в порядок, Степан сказал, что он уходит, и его некоторое время не будет, но все равно, он ее найдет. Если Насте что-то надо, пусть скажет; он все сделает. Крепко поцеловал и ушел.
Настя ничего не могла придумать; кто он, откуда, но решила все оставить на будущее. По ее мнению парень он видный, не наглый, видимо, знает себе цену; ну, что же,- поживем, увидим. Но что-то не давало ей покоя.
…… Галина Александровна потихоньку выздоравливала; она уже работала в школе, где с девочками-шестиклассницами полностью отключалась от всех забот, особенно от последствия болезни, вернее ее причины. Тяжелее было после уроков, но она старалась переключить свое внимание на дочь. Зарплату в школе стали выплачивать, правда, не регулярно. Галина Александровна опять попросила у директора еще одну ставку, тем более, что восьмые классы не имели учительницу труда, ей к счастью их дали, и все вновь закрутилось и завертелось: уроки, подготовка к ним, покупка наглядных пособий- манекена, ниток, иголок, модных журналов, булавок, заколок и так далее.
В разговоре с соседкой она услышала про какого-то Степана, молодого человека лет двадцати двух, который, якобы подчинил себе весь рынок, где пробовала торговать Галина Александровна, и даже обложил данью частные предприятия, такие как "Рембыттехника" и "Салоны красоты". И теперь его боятся, как огня не только продавцы, но и обыватели. Но Галина Александровна слышать ничего не желала, чтобы не расстроиться еще больше.....
А двумя десятками лет назад передовик производства, швея-мотористка Настя возвратилась из санатория и с новой энергией принялась за работу. Степана в санатории она больше не видела, хотя ждала его все оставшиеся дни, но он так и не появился. Она даже оставила свой адрес администратору на случай его появления.
Спустя какое-то время Настя почувствовала, что ночь любви со Степаном не осталась без последствий. Короче, она забеременела.
Испугалась она или нет? Да вроде бы и нет; она как бы заранее, это предвидела, мало этого, она так хотела, это не противоречило ее желанию. Она даже уверена была, что так должно и быть. Но червь сомнения, все-таки, точил ее совесть.
Она одна; скоро будет дите, а дальше что? Звание: мать-одиночка, негласно презираемая (теми, конечно, у кого семья полноценная).
Сомнений уйма, но бывают же и исключения. Вот сын Марьи Федосеевны, кастелянши из общежития, учится уже на третьем курсе строительного института. Правда, у нее был муж-милиционер, который погиб при разгроме какой-то банды. Но это было давно; так что воспитывала Марья Федосеевна сына одна и даже тоже живет в общежитии. Сын-то, конечно, здесь не живет; он там, в общежитии при институте. Но часто приезжает к матери: хорош парень, румянец во все щеки, вежлив и не чурается, если нужно кому-то помочь.
Но с другой стороны, вон у Аглаферы Николаевны, главного бухгалтера фабрики с мужем Евдокимом Ивановичем начальника цеха - сын-то сидит и надолго. Надо же за изнасилование, да еще групповое. Вот тебе и образцовая семья, кто бы мог подумать?
Когда Настя окончательно убедилась, что придется рожать- все сроки для аборта прошли- она все чаще и чаще возвращалась мыслями к Степану. Ну не мог же он бесследно исчезнуть. Она уже смирилась с тем, что не стала бы при встрече настаивать, о каких-то отношениях с ним, а просто объяснила, что и как, а ребенка она воспитает и без него.
Время летело быстро. Работа, потом декретный отпуск; по совету врачей много проводила времени на воздухе, в парке. Любовалась, как садовая бригада сажала цветы и обихаживала клумбы. Почти каждый день приходила и наблюдала, как распускаются тюльпаны, нарциссы и, наконец, розы.
Лето прошло, и у Насти родился сын. Все прошло нормально и вот она дома в общежитии. Сына она сразу назвала Степаном.
С неделю все было тихо и размеренно. Но потом Степан показал, кто в доме хозяин. Орал день и ночь, сытый и голодный,, так, что соседи стали стучать в стену, а потом заходили даже ночью, узнать, в чем дело. "Ты его душишь, что ли?"- но, убедившись, что все в порядке, посоветовали обратиться к врачу.
Врач, прикрепленный к данному участку, навещал несколько раз, но ничего не обнаружил; только посоветовал гулять с ним подольше на улице. Настя все выполняла, как ей советовали; помогало на некоторое время, но не надолго.
В это время фабрика построила дом и, к великой радости молодой матери, ей выделили однокомнатную квартиру.
Когда кончился декретный отпуск, Настя взяла ссуду в кассе взаимопомощи и еще два месяца сидела со Степкой, не работая. Потом устроила его в ясли, ей стало намного легче, а затем и в детский сад при фабрике.
Степка к этому времени стал шустрым и неугомонным мальчишкой с упрямым характером и иногда навязчивыми идеями. Захочет что, вынь - положь, а выполни.
Насте было трудно выполнять его капризы, приходилось идти на обман или отвлекать чем-то другим его внимание.
"Почему у Валерки есть игрушка, легковая машина электрическая? Я тоже такую же хочу, а у меня нет!".
Настя объясняла, что подожди, скоро и тебе такую же куплю.
На другой день Валеркина машина была у Степки, а когда его попросили ее вернуть, он с удовольствием отдал назад, зная, что она уже никогда никуда не поедет, зато на лице было написано полное удовлетворение от «проделанной работы».
"Мама, а где мой папа?" - традиционный детский вопрос, у кого нет отца. Мать пыталась объяснить так, чтобы ответ был поближе к истине, мол, он в командировке и скоро будет. На что следовал уже заготовленный и полученный ответ от сверстников: "Знаем мы, эти командировки, сделал Степку и удрал", - и с любопытством смотрел на реакцию матери...
Жизнь продолжалась, но за год до поступления в школу Настю попросили забрать сына из детсада. Его поведение было не только вызывающим, но еще и с садистскими наклонностями. Опрокидывал ночные горшки, наблюдая за реакцией нянечки, как бы заранее зная, что ему за это ничего не будет. Девочек макал лицом в кашу и держал голову, прижатую к тарелке, пока та визжала от страха. Настя вынуждена была попросить соседку, старуху присмотреть за сыном.
Старая женщина была, наверное, хорошим педагогом, хотя никогда этим делом не занималась. Она просто знала, что хорошо - это хорошо, а что плохо, то это всегда наказуемо. Вот и все.
В первый же день, когда Степан закапризничал и не стал есть овсяную кашу, бросив ложку, и исподлобья наблюдая, что будет делать старуха; он явно такой реакции не ожидал и не был готов к такому обороту событий. Бабка треснула его огромной ручищей по ребрам так, что он отлетел к стене, а бабуля, как ни в чем не бывало, вежливо попросила: "Скушай, пожалуйста, и подай мне сапоги, сейчас пойдем в магазин".
Степа выполнил все так быстро, что и сам от себя этого не ожидал.
Вечером Настя вернулась с работы и увидела " жуткую" картину: ее сын Степан, ну не может этого быть, видимо, показалось, мыл посуду в круглом тазу и ставил тарелки на полку, а на диване сидела соседка, читала сказку вслух, а сын даже не слышал прихода матери. Он занимался делом и отвечал на вопросы, которые ему задавала бабка.
А на вопрос матери: "Что это тут у вас?"- он ответил с несвойственным ему видом: "Подожди, мы еще не закончили!"
Посуда вымыта, сказка окончена; бабуля поднялась с дивана и попросила: "Соколик, сапоги мои занеси ко мне; я в тапках дойду до своей двери, а завтра у нас с тобой много дел", - отчиталась она и, не прощаясь, заковыляла к себе. Степан сгреб ее сапоги, отнес и вернулся, как будто всю жизнь только этим и занимался.
На следующий день распорядок не изменился: завтрак, поход по магазинам (сумку всегда нес Степа); днем, если Степан не спал, то играл на улице рядом с домом, а вечером был занят работой: чистил обувь свою, матери и бабули, а она читала сказку и спрашивала, как он ее понял; что не понял бабушка, не объясняя, читала еще раз и опять спрашивала, добиваясь точного ответа, а Степан старался ответить как можно лучше и подробнее.
Бабуля, соседка Аграфена Львовна становилась полновластной хозяйкой Степана. Ему такое положение при ней даже нравилось; он не задумывался, почему все должно быть так, как желает его воспитательница, но находил в этом даже какое-то удовлетворение. Например, надеть носки, которые он вчера стирал, за что суровая бабка даже скупо похвалила, или убрать все со стола, где можно потом поиграть в кубики, которым ничего не мешает, и они не падают. Вечером вбил гвоздь пониже вешалки, чтобы повесить свою курточку. Не стал разбрасывать свои вещи и игрушки и уже знал, что не надо каждый раз их разыскивать по квартире.
Но такая идиллия продолжалась не долго. Подошло время идти в школу, а бабушки Аграфены Львовны к этому времени уже не стало.
Настя отвела Степана в школу, где сначала все шло как будто нормально, но дома Степку никто не встречал; он до прихода матери оставался один. Дома он усидеть никак не мог, поэтому все время пропадал на улице.
Подружился с ребятами постарше его, и тут подвернулось первое дело.
На соседней улице, в конце тупика стояла голубятня. Взрослые ребята узнали, что хозяин ее приобрел на днях пару почтовых голубей элитной породы, и на днях собирается заняться приручением их к голубятне. На высоте двух с лишним метров была маленькая дверь, закрытая на замке, а под ней лежала лестница, при помощи которой можно попасть в саму голубятню. Но достать ее можно только маленькому человеку, так как рука взрослого человека под дверь никак не пролезет.
И вот компания из трех человек, в их числе Степка, подошли к голубиному сооружению, заранее разведав, что хозяин принес из дома двух голубков и поместил их за сетчатое ограждение. Степку подсадили на руках повыше, он вынул лестницу, а дальше уже - дело техники; обошлись без него.
Через неделю Степану вручили десятку за выполненную работу. Ему это не то, чтобы понравилось, а так пустяки, дел - то всего на копейку.
Но хозяин подал в суд; были свидетели, которые видели всех троих молодчиков. Всех, в том числе и Настю, мать Степана, оштрафовали на значительную сумму, а Степку поставили на учет в милицию.
В школе он тоже не сидел, сложа руки; сначала отнимал увиденные у кого- либо деньги, кто был послабее его, потом обложил их данью, а дальше уже весь класс был ему должен нести оброк, даже те, кто был физически сильнее его, так как они видели, как он делился выручкой с ребятами, которые были гораздо старше его и вообще из другой школы.
Настю вызывали в школу; она не оправдывалась, выслушивала все нарекания, которые с каждым разом становились все серьезнее, а дома пыталась вразумить сына, плакала вплоть до истерики, но он слушал, обещал исправиться, но по глазам было видно, что он эти заученные и избитые фразы произносит лишь бы отвязаться от дальнейших нотаций.
Ребята, иногда сговорившись, встречали его в укромном месте, от души лупили, и даже отнимали награбленное, но потом жестоко раскаивались. Степан мстил не сразу, а, выждав какое-то время, когда ребята расслаблялись, и тогда он с двумя, тремя подростками встречал своих врагов тоже в укромном месте и бил их так, что через день, два они становились его друзьями, и он командовал ими, как хотел.
Приводы в милицию не прекращались; родители его одноклассников и сверстников обивали пороги школы, ГОРОНО, милиции - наступало затишье, потом начиналось все сначала.
На каникулы Настя брала отпуск за свой счет и отправлялась с ним в свою деревню, где Степан пропадал целыми днями с ребятами. Собирали колхозную клубнику, а потом километров за пять перед городом один из них оптом продавал какой-нибудь тетке, ехавшей на рынок с подобной продукцией, а затем стали красть колхозный комбикорм, подкопав стенку склада. Покупатели всегда находились, так что Степан был всегда при деле и при деньгах.
Пока это дошло до Насти, ее сын уже сидел перед следователем и писал признательные объяснения. За малолетством его отпустили, а мать предупредили, что дело пахнет очень неприятными последствиями.
Так и жили: Настя в страхе за судьбу сына, а Степан все более распоясывался, видя свою почти безнаказанность.
Ночью, ворочаясь без сна, она чувствовала, что упустила многое из воспитания сына. У других тоже ведь есть дети.
Сонька тоже мать-одиночка, но сын то ее - отличник: участвует во всех школьных олимпиадах, даже побеждает. На днях наградили магнитофоном, все только об этом и говорят с гордостью, как будто причастны сами к этому. Или сын Глафиры-- занимается гимнастикой, даже в местной газете его портрет; мать, конечно, рада за сына, на улице его не увидишь, все время занят, вечно со спортивной сумкой куда-то спешит, на тренировку, конечно. И ее Степан, неужели такой же, как его дед, тоже непутевый по рассказам соседей в деревне и подтвержденю матери Насти. А Степан, отец ее сына, так и не напомнил о себе.
Но вот однажды, сидя у телевизора (передавали про какие-то криминальные разборки), Настя к своему ужасу увидела Степана старшего, отца ее сына, который в наручниках сидел перед следователем и давал показания.
Из краткого сообщения она поняла, что Степан старший являлся главарем банды, на счету которой целый ряд преступлений, связанных с грабежами и убийствами, где самым жестоким и безжалостным был ее бывший ухажер.
И под конец - приговор, зачитанный уже в суде ему и его банде. Степана, (фамилия его, оказывается, Намашкин, хотя следователь назвал еще три или четыре его фамилии другие) по кличке Хамаш, приговорили к высшей мере, а его подельников к различным срокам заключения.
- О, боже! Неужели и ее сыну уготована такая же участь? Разве может такое передаваться по наследству? Ведь до этого времени, не до ареста, а гораздо раньше, то есть в детстве, неужели он был такой же, как сейчас ее сын? - Как-то это не укладывается в голове. Ведь кругом люди же живут, и нет никого такого, как ее сын; все работают, конечно, бывает, ссорятся, но не так, как говорят в милиции. А участковый, тот так прямо и сказал: "Будь он совершеннолетний, я бы его пристрелил!" - его тоже понять можно: уже дважды поднимался вопрос о его неполном служебном соответствии.
Время между тем шло и, несмотря ни на что, Степан закончил семь классов. В восьмой из-за его поведения, брать не хотели. Взбунтовались не только учителя, но и директор, и даже родители одноклассников.
Чтобы что-то делать, Настя поехала в деревню с сыном.
Зачем? - она и сама не знала… Наверное, чтобы побыть с ним и не отпускать от себя ни на шаг. Дом ее матери пустовал и требовал ремонта, и она надеялась занять сына работой.
Он действительно два дня разбирал сарай на доски, чтобы подлатать чердак, но на третий, когда Настя отлучилась в магазин, Степан тоже пошел проветриться и вернулся только к ночи. А утром подъехал к дому милицейский УАЗИК, и Степана увезли в город.
Оказывается, в это время, когда его не было дома, была почти насмерть забита женщина, бухгалтер-кассир колхоза и, якобы, в сумерках видели нескольких мужчин и среди них подростка.
Что они взяли- неизвестно, кассир была при смерти: показания давать не могла, а Степана арестовали, как подозреваемого, а потом продлили арест и предъявили обвинение как соучастнику ограбления.
Прошло три месяца; потерпевшая дала первые показания и сказала, что она всех узнала, но Степана там не было.
Настя дожидалась его в деревне, и после освобождения они тут же уехали к себе домой. Уже начался учебный год, и уполномоченный по правам несовершеннолетних, женщина средних лет, на свой страх и риск, побеседовав несколько раз со Степаном, обратилась к директору другой школы о приеме его в восьмой класс. К этому времени "слава" о Степане перешагнула порог его прежней школы.
Поручилась за него Зинаида Ивановна, капитан милиции, доброй души человек, которая справлялась о нем почти каждый день, и он еженедельно должен был напоминать о себе, а ей даже звонить домой.
Благодаря такому неусыпному контролю он окончил школу, и Зинаида Ивановна устроила его на фабрику учеником к мастеру по наладке швейных машин.
Вскоре Зинаиду Ивановну перевели куда-то в министерство в Москву, и связь с нею была потеряна, по слухам она погибла
Степан за полгода освоил специальность наладчика и уже почти втянулся в работу.
Стал посещать дискотеку, выпивал, но головы не терял. Темными делами занимался редко, но старым друзьям в "помощи" не отказывал. Если надо было кого-то "образумить", он долго не раздумывал, тут же избивал с особой жестокостью, так что дискотека была полностью под его контролем.
Но тут грянула перестройка; обстановка менялась прямо на глазах- фабрика стала загибаться, народ стал искать выход из такого положения.
И тут Степана пригласили поехать в Турцию в качестве, как говорили, "челнока": набрать там шмоток, особенно дубленок, которые пользовались спросом здесь, у нас.
Степан занял денег, обменял их на тугрики и поехал за кордон.
Первая поездка оказалась удачной; все получилось так, как он и ожидал. Но его это не удовлетворило. Сил затрачено много, а получить можно еще больше.
В другой раз он поехал в Китай, предварительно одев на себя в два слоя офицерскую советскую форму, где выгодно сбыл тамошним торговцам.
Хотел тоже накупить китайского барахла, но тут он не устоял перед соблазном обогатиться за чужой счет и без наказания.
Когда шесть женщин сняли номер в гостинице, к ним пришел Степан спросить о дальнейших планах на завтра.
Увидел, как одна из них, собираясь в ванную, сняла с шеи маленький мешочек, набитый валютой, сунула под одежду, лежащую на стуле, накинула халат и скрылась за дверью, где вскоре зашипела вода, наполнявшая ванну.
Степану потребовался всего один миг, чтобы оценить обстановку и очутиться уже в своем номере. Пересчитав деньги, прикинув свои сбережения, он понял, что дальнейшее пребывание здесь для него ни к чему; он тут же отправился на таможню, пересек границу и через сутки был дома.
Спустя несколько дней, Степан увидел на рынке женщину, которую обчистил за границей. Она, узнав его, кинулась навстречу, но он, выставив из рукава финку, с дикой злобой произнес: "Пикнешь, проткну на месте!" – и, повернувшись, спокойно подошел к стоявшему невдалеке капитану милиции и заговорил с ним.
Женщина сначала открыла рот, потом от страха застучала зубами и шатающейся походкой пошла к выходу с рынка....
Через некоторое время на него вышли другие "братки", и, после посещения ресторана, он уже был своим в их компании (его слава давно не давала им покоя).
Начали с малого: обложили данью безропотных, и с виду слабосильных. Потом, уже всей многочисленной бандой нагло заставили отстегивать всех, кто находился на рынке, причем на стреме стоял один из членов этой шайки в форме лейтенанта милиции.
А потом надобность и в этом отпала. Несговорчивых находили за территорией рынка или избитых до полусмерти, или мертвых, без следов насилия на теле.
Степан быстро освоился в новой роли, но он не хотел никому подчиняться, а тут подвернулся случай: на это доходное место стала претендовать другая группировка и после разборки, или, как значится в уголовном мире, после "стрелки", команда Степана была обезглавлена. В отсутствии Степана (он отвозил мать в санаторий; Настя сильно занедужила, врачи прописали абсолютный покой) его команда лишилась "авторитета"; при встрече с конкурентами его тут же расстреляли с сидевшими в машине еще четырьмя подельниками.
Похороны были устроены самые пышные и богатые, с поминками в дорогом ресторане, где Степана выбрали старшим, и поручили взимать дань, то есть заниматься рэкетом, и раз в месяц отчитываться перед братвой за финансы.
На дискотеку Степан приходил уже не один, а с двумя "качками", которые не отходили от него ни на шаг.
Там он приглядел себе подругу, вертлявую брюнетку.
Это была дочка главного бухгалтера ГОРОНО, женщины строгой и властной. Муж Клавдии Петровны (так звали маму брюнетки) занимался строительством дач, а в последствии коттеджей, и дома его почти было не застать. У них была еще одна дочь, постарше, которая училась в институте на экономическом факультете.
Младшая, подвижная Тося, симпатичная, хорошо сложенная, привлекательная, сразу приглянулась Степану, и, хотя она только что окончила школу и хотела куда-то поступать, видно было, что это ее не очень интересовало; главное для нее были мальчики на дискотеке, которых она отвергала.
Степан тоже ей не понравился, но когда она увидела, что он необъявленный главный, и многие девушки не прочь завести с ним дружбу, поняла, что он ничего, и, что с ним можно познакомиться поближе. А Степан, можно сказать, сразу влюбился и пошел ее проводить, а после свидания полюбил ее еще крепче. После нескольких свиданий они уже не отходили друг от друга и надолго не разлучались.
Прошло еще полтора года. Степан заматерел; теперь уже в его подчинении находилось пятнадцать человек, которые наводили ужас на близлежащие районы и подчинили себе не только рынки, но и по ночам грабили прохожих, и в дальнейшем намечалось угонять автомобили.
Степан купил двухкомнатную квартиру почти даром. Жила в этой квартире пожилая бездетная чета; он военный пенсионер в возрасте далеко за семьдесят, любитель выпить, и его жена, чуть моложе, благодаря которой он и жил, и не спивался совсем.
Но однажды пожилая женщина споткнулась у порога крыльца- перелом шейки бедра, операция; старушка пожила еще полтора месяца и отдала богу душу. А старика быстро прибрали к рукам; традиционно поили до чертиков в течение двух недель (крепкий оказался), в перерыве подписал дарственную на квартиру, а потом после оформления старик тихо скончался.
А Степан привел в квартиру Тосю. Хотя она была еще несовершеннолетняя, но, ввиду беременности, их зарегистрировали как мужа и жену.
Отец и мать Тоси были без ума от горя, да и позора на весь город: с кем связалась, это же надо такое придумать, но дочь была счастлива и не видела в этом ничего предосудительного. Она купалась в радости и счастье, а муж дарил ей такие подарки, которые ее подругам и не снились. Шуба по цене автомобиля, бриллианты, кольца, золотые украшения, самое модное белье только из бутиков - от этого можно с ума сойти.
И, наконец, родился сын, конечно, его назвали в честь отца Степаном.
Надо сказать, что Тося училась в школе, где учителем труда была Галина Александровна.
Учительница слышала про счастье Тоси Рысиной, но видеть ее как-то не приходилось.
- Вот ведь, как повезло!- думала она, не зная, что мужем Тоси является ее обидчик, отнявший деньги на рынке.
И все-таки однажды она встретила Тосю, которая везла коляску с сыном , чтобы навестить бабушку с дедом. На перекрестке коляска никак не могла въехать на тротуар; бордюрный камень был слишком высок, а тут как раз подоспела Галина Александровна, помогла приподнять коляску, узнала Тосю, обрадовалась ей. Поздравила с рождением сына; поговорили о том, о сем, стоя у края тротуара и тут подъехала легковая дорогущая машина фиолетового цвета.
Из нее вышел, щегольски одетый молодой человек; Тося бросилась ему на шею, они обнялись, поцеловались... А у Галины Александровны задрожали руки и ноги, в глазах потемнело, и отнялся язык. Она с трудом повернулась и шаркающей походкой пошла обратно по переходу, забыв, куда она шла и зачем? Она узнала его.......
Через месяц к Степану явился гость и спросил: "Что-то, Степа, от тебя никаких известий нет, и поступлений "бабок" тоже.
Степан побагровел и грубо ответил, что хватит, он уже все выплатил и никому ничего не должен, а если кому-то надо, пусть приходит сюда, здесь и разберемся.
- Степа, ты не понял, надо уважать старших, я ведь больше не приду, а ребята будут в обиде,- закончил гость.
Но Степан указал ему на дверь, предупредив, чтобы тот больше не показывался на глаза.
На другой день утром Степан выходил из своего подъезда вместе с Тосей и сыном, и направлялись к машине, где их уже ждал шофер, открыв заднюю дверь и придерживая ее рукой.
Степан шел сзади. Мимо него проходил молодой человек, который попросил прикурить, шаря руками по своим карманам в поисках спичек. Сказав, что он не курит, Степан прошел немного вперед, а молодой человек вынул из-за пояса пистолет и тут же выстрелил Степану в спину, а потом в голову и в два прыжка скрылся за углом дома, где его уже ждала легковая машина с заведенным двигателем и шофером.
Тося завизжала, сын выпал из ее рук, шофер растерянно держал дверь машины и потом, когда прошел первый шок, он засуетился, не зная, что делать: то ли дите подбирать под дверью, то ли бежать за убийцей, то ли успокаивать Тосю, или оказывать помощь Степану. Наконец он решился: подобрал ребенка, сунул его на заднее сиденье, туда же пихнул и Тосю и, наконец, бросился к своему шефу.
Не надо быть было специалистом, чтобы понять, что помощь Степану уже не нужна. Два окровавленных отверстия в голове: одно на входе в висок, рваная рана с противоположной стороны и полностью залитое кровью лицо явно объясняли, что больше ему уже ничто не поможет.
Похороны прошли, как и прошлые, на самом высоком уровне.
Галине Александровне рассказали про это очевидцы, но она чувствовала себя неважно и никак не могла поверить, что такое может случиться.
Ее ничто не радовало, и только дочь, поступившая в техникум, внесла свежую струю в их жизнь. Надо постараться для дочери жить, она должна закончить учебу, а там, что бог даст...
А на третий день в дверь Тоси позвонили. Она спросила: "Кто?"- приоткрыла дверной глазок. Перед дверью стояла соседка Нина.
Тося открыла замок и, оттолкнув Нину, в квартиру ввалились двое молодых людей.
Тося хотела крикнуть, но один из них, со шрамом на шее, толкнув ее на диван, приказал сидеть тихо, а другой прошел в комнату. Коротким ломиком, оказавшимся у него в руках, ковырнул паркетину у окна, а затем еще штуки четыре, вынул из тайника кейс-дипломат, открыл его (он был набит под завязку пачками долларов), потом вынул одну пачку, сказав Тосе: "Это тебе" гости направились к двери. - Если хотите жить вместе с сыном, - никому ни слова! -и скрылись за дверью.......
Настя осенью умерла, Галина Александровна продолжала болеть.