В далеком 1994 году, в первые годы нашей эмиграции мы жили в Монтерее, небольшом приморском городке в 120 милях южнее Сан-Франциско. Жена работала в одной из галерей соседнего городка Кармел. Страна выходила из рецессии, устроиться на работу было практически невозможно. Почти все эмигранты начинали нелегко и мы были не исключение. Физически простояв на этаже модного бутика почти полтора года (за исключением 30 минут обеденного перерыва работницам этого бутика не разрешалось присесть ни на минуту в течение 8-часового рабочего дня), предложение перейти работать в галерею моя жена восприняла как счастье и путь к свободе.
Это было как раз то время когда Америка (с запозданием) открывала для себя русскую и советскую художественную школу. Уже были известны и востребованы Шемякин, Кабаков и многие другие. Но еще больше талантливых, но не открытых Западом российских художников, пытались закрепиться в США, в частности, в Калифорнии. На 10.000 населения городка Кармел, мэром которого, кстати, довольно долго был Клинт Иствуд, туристов ежедневно приезжающих в Кармел, было в десятки раз больше. Помимо океана, прекрасной артихетктуры и изысканных ресторанов, Кармел известен своими художественными галереями. Их было более 80 - на любой вкус и цвет. И вот одним из директоров такой галереи, где преимущественно выставлялись европейские художники, стала моя жена Алла. Кстати, насколько я помню, она была одной из немногих, если не единственным русским директором в Кармеле в то далекое время. Довольно быстро она освоила технику и психологию продаж и галерея стала весьма прибыльной.
В один из дней к ней зашла пара: известная ленинградская художница Ирина Бройдо и ее муж, не менее известный художник Борис Далакян. Уже тогда это были далеко немолодые люди (Ирине за 60, Борису, примерно, лет на 10 больше), только перебравшиеся из Ленинграда в Америку. Английского языка у них почти не было, и их попытки хоть как-то продать свои картины были неуспешны. К 1994 году мы были женаты (для обоих это был второй брак) всего 2-3 года. Я еще тогда не знал так хорошо свою жену, как, надеюсь, знаю ее сейчас, после 20-лет вместе. Но ее желание помогать, в том числе абсолютно незнакомым людям, не считаясь ни с временем, ни с расходами, не могло не подкупать. Кстати, точно такой же и сын, Женя. Иногда эта их черта раздражает, так как порой создает дома определенные неудобства, но не восхищаться этим я не могу. Будучи удивительно теплым и добрым человеком, Алла делал все, что могла и не могла что бы помочь этим прекрасным ленинградским художникам. В Кармеле закрепиться Борис и Ирина не смогли. Как и везде, "со стороны" и без знакомства и хороших связей, пробиться невозможно.
Мы пригласили их к нам домой на обед. Борис и Ирина уезжали из Калифорнии. На память о нашей недолгой дружбе остался прекрасный портрет моей жены, написанный Ириной Бройдо и подаренный нам на том прощальном обеде. В том далеком 1994 году, художница увидела в моей жене то, что я сам смог разглядеть лишь спуся десятлетие...
Портрет висит в нашей гостинной. Когда я прохожу по нашему дому, то часто смотрю на очень нежное, красивое, и такое любимое лицо своей жены. Глаза жены на портрете смотрят с такой теплотой и любовью, что мне становится не по себе. И я чувствую какую-то мистику. Как же глубоко могла прочувствовать Ирина Бройдо всю ту глубину прекрасной души моей Аллы? И почему я не сумел разглядеть это сразу? Ирина Бройдо, может сама того не зная, принесла мне счастье.
Мне кажется, что этот портрет - мой Оберег. Не будучи суеверным человеком (может слегка), я в это искренне верю.