Не было бы счастья...

Николай Щеников
            Александр Петрович Веденеев, в очередной раз поругавшись с женой, отправился
        на работу. Лаялись они довольно часто, но беззлобно. Скорее уж по привычке. Жена
        считала его рохлей, открыто называя лаптем, валенком и тюфяком. По большому счету
        она была права. Ни по дому, ни по жизни муж ничего делать не умел и мог. Склонный
        к полноте, средний во всех отношениях, начиная от роста, возраста и образования,
        Веденеев, вот уже четыре месяца был командиром экипажа Ил-18. Считая, что винтовые
        самолеты скоро спишут, все любыми путями рвались на реактивную тягу. Если б не это,
        да не двенадцать лет партийного стажа, никогда бы ему не сидеть в командирском
        кресле. В эпоху развитого социализма, членство в партии было решающим фактором во
        многих, тем более в кадровых вопросах. Потому часто и становились руководителями
        люди абсолютно к этому не пригодные. Веденеев и сам тяготился своей должностью.
        Бесхарактерный, мнительный, склонный к предрассудкам, человек не способный к
        принятию ответственных самостоятельных решений, набожный атеист. Ему ли быть
        начальником?    Александр Петрович тайно и страстно хотел быть номенклатурным
        партийным работником. Эту мечту он лелеял с армии. Его кумиром был замполит, вернее
        его должность. Замполит и его помощники по комсомольской работе не ходили в наряды,
        не гоняли солдат по пыльному плацу, не заставляли мазать гуталином колеса машин,
        вообще дурью не маялись. И никто не дрючил их как простых офицеров за пьянку и
        солдатские самоволки. Никому и в голову не приходило поинтересоваться чем они
        занимаются в обычное время. Да такой интерес мог бы стоить продвижения по службе.
        В веденеевском призыве семидесятого года, оказалось много ребят не шибко грамотных.
        Хорошо если восьмилетка. А у Сани полное среднее. Так что через полгода Саша стал
        комсоргом и политическую составляющую армейской жизни знал лучше других.
        Стать офицером Саня не захотел. Ни в какие училища кроме военно-политического его
        не тянуло. Будучи под конец службы коммунистом и имея рекомендацию, Саша Веденеев
        принял первое и пожалуй единственное в жизни ответственное решение, отказавшись от
        армейской карьеры. Ну как бы он стал уговаривать, стыдить и наконец наказывать за
        пьянку командира роты или взвода с которым вчера же вместе и выпивали. А не пить,
        то есть отказаться, из-за слабого характера Саша бы не смог.   
           Женой Александр Петрович был недоволен, только теперь куда уж деваться. Грубая,
        невоспитанная, раскаряка какая-то. Разве такой должна быть жена командира лайнера?
        Тамара. Бортпроводница, стюардесса. Так и ловишь на себе завистливые мужские взгляды
        когда с ней рядом идешь. Вот наградила природа. Всё в изобилии и ничего лишнего.
        Никаких иллюзий в отношении Тамары Александр Петрович не строил и все-таки на что-то
        да надеялся. Она приносила ему кофе во время полета. Ему одному. И Веденеев пил его
        медленно, вроде как смакуя, хотя кофе совсем не любил. И мучительно ревновал её к
        Виктору Антонову, второму пилоту, не имея на то никаких прав и оснований. К Витьке
        Тамара явно благоволила, а этот придурок чуть ли не издевался над ней. Вот и сейчас,
        Витька вышел в салон и Тамара тут-же подалась за ним. Теперь час будут трепаться.
        Тамара действительно приносила кофе только Веденееву. Так повелось, что кроме него
        никто кофе не пил. Бортинженера Хорькова жажда не мучила. Марат, радист, помешанный
        на радиотехнике и музыке брал лимонад. Штурман Фадеев всем напиткам предпочитал водку.
        Про Фадеева стоит сказать особо. Иван Игнатьич пил много, но часто. Адаптированный
        организм позволял ему легко и непринужденно проходить все комиссии и осмотры. Давно,
        в ранней молодости, пытался он было протестовать, да быстро сдулся. Желудок робко
        взывал к Фадеевской совести изжогой. Печень же нагло пригрозила циррозом. Штурман
        ответил активированным углем, тщательно размешанным в портвейне. Первой взмолилась
        о пощаде прямая кишка. Организм сдался, капитулировал выставив два условия: всё, что
        горит в хайло не заливать и чем попало не закусывать. Фадеев, будучи человеком добрым
        великодушно согласился. Не сразу правда и не очень охотно. На том и порешили.
          Витька Антонов кофе на дух не переносил. И Тамара брала ему чай из дома в термосе.
        Тамара имела виды на Витьку, но как к нему подступиться не знала. Он охотно шутил,
        разговаривал с ней, но смотрел куда-то сквозь, как-будто она была стеклянная и такая
        глубокая печальная тоска была в его карих глазах, что Тамара терялась. Рита, вторая
        проводница, знавшая всё и про всех, снова в очередной счастливый раз вышедшая замуж,
        поведала подруге, что у Антонова где-то далеко есть дама сердца. Только эта дама
        давно уже вышла за другого, а он все забыть её не может. Как он сюда попал никому
        неизвестно. Наверное через жену или любовницу большого начальника. Не иначе, потому,
        что до этого он опрыскивал и боролся с урожаем так, что анекдоты ходили. На самом
        деле за Витьку хлопотал отец, знавший многих начальников, хоть и не напрямую. Пусть
        он летает как хочет, хоть вверх ногами, хоть задом наперед, лишь бы не запил и не
        спился от своей разнесчастной любви. Олух моногамный. Дисциплина в сельхозавиации
        ещё та. Отец мельком видел Витькину зазнобу. Ничего особенного. Высокоудойная правда,
        это есть. А больше и посмотреть вроде не на что. Чего он к ней присох?
        В результате Антонов младший попал в учебный центр, на переподготовку, а старший в
        больницу с язвой. Отец от спирта успел отвыкнуть, да и водки в таких немерянных
        количествах давно не употреблял.   
          Непьющим в экипаже был бортинженер Аполлинарий Хорьков. Но не из принципиальных
        соображений. У Хорькова, четвертый год женатого, трое детей, хронически беременная
        жена. На одну зарплату не разгонишься. Да ещё теща. Тещу Хорьков до судорог, до
        коленной дрожи панически боялся. Старался лишний раз не попадаться ей на глаза.
        Ночью спал не шевелясь, на одном боку, чтоб чего не скрипнуло. До жены, которую
        обожал, пальцем не дотрагивался. А вот подишь ты, что ни год то дитё. И сейчас
        вот со дня на день еще должна родить. На то, что рассосется, Хорьков уж не
        надеялся. Может как-нибудь не заметит, думал он про тещу. Ну в самом деле, что она
        их пересчитывать что-ли будет.
         Будь повнимательнее, он бы заметил, что теща сильно изменилась за три года. Она все
        реже называла зятя скунсом, а дочь крольчихой. Все чаще и дольше задерживалась её
        твердая рука на вихрастых детских головках. Старший из младших "хорьков" успешно
        завершил дело начатое отцом, расколошматив последние четыре предмета из сервиза на
        двенадцать персон. За это или так совпало, бабушка купила ему трехколесный велосипед.
        И сразу пожалела. Очень больно пальцы, особенно мизинец, когда узкое твердое колесо
        наезжает на босую ногу. Да еще по нескольку раз. 

            Красота штука коварная. Она может сыграть злую шутку со своей обладательницей.
        Тамаре было двадцать три года. Уже? Или ещё?
        В неё долго был влюблен одноклассник. Так влюблен, что становился деревянным в её
        присутствии. Не то что коснуться, посмотреть на неё не смел. Потом за ней красиво
        ухаживал другой парень. И вот, начиная терять голову, Тамара вдруг узнала, что он
        женат. На чужом несчастье счастья не построишь. Это, сама не понимая откуда, Тамара
        знала точно. И так получалось, что тот кто вроде бы и нравился, оказывался женатым.
        А липкие, масляные взгляды, от которых сразу хочется пойти и вымыться. Похабные
        предложения. Тут и закомплексовать недолго. Антонов стал интересен ей уже тем, что
        не обратил на неё ровно никакого внимания. Тамара не считала себя абсолютно
        неотразимой, но в зеркало-то смотрела. Здесь было скорее удивление чем обида.

           Витька пролез на свое место, не касаясь смахнул пылинку со спины Тамары, или
        почти со спины. Фадееву не нравилась Витькина фамильярность. Ему и Тамару жалко
        было, и не понимал он как можно игнорировать, не влюбиться в такую девушку.
        - Витьк, ты в армии кем был? Танкистом или подводником?
        - Игнатьич, тебя послушать, так других родов войск и не бывает. Ветеринаром я был.
        - Да ладно заливать. На ветеринара года два учиться надо. Когда ж ты успел?
        - Это на гражданке три года, а в армии сказал старшина будешь гинекологом и все,
        на следующий день ты уже в абортарии работаешь, то есть служишь конечно. А чего
        ты решил, что я танкист?
        - Там тесно и в лодке тоже. Они об железо башкой часто стукаются. Вот я и подумал.
           Да, в армии такое вполне возможно. Веденеев по себе знал. Их старшина спросил,
        кто умеет быстро и правильно считать. Саня высокомерно заявил, что он закончил
        физико-математический факультатив. Вопреки ожиданию старшина не посчитал это личным
        оскорблением. Он сам хоть и не обременял себя высшим образованием, но до четвертого
        класса даже не был троечником, потому понимал чем отличается факультатив от факультета.
        Сашу и еще троих "математиков" старшина отправил чистить летний сортир. И не просто
        чистить, а смешать торф, дерьмо и песок в строго равных пропорциях и потом аккуратно
        выложить в "ряды Фурье".
           Веденеева тянуло к Тамаре. Но просто так не будешь же возле нее ошиваться. Надо 
        спросить, все ли нормально с пассажирами. В конце концов это его обязанность. Ну,
        а там найдется о чем поговорить. Тамара хлопотала у буфетной стойки. И Ритки нет.
        Очень хорошо. Вот, кстати, про аптечку надо спросить, в смысле комплектации.
        - Тамар, ты не хочешь на танцы пойти?
        - Нет, спасибо Александр Петрович, мне в библиотеку надо.
        Библиотекой называли двухэтажный дом быта. Там и шили, и лудили, и паяли, и еще
        чего-то делали. Самой библиотеки там никогда не было, а вот вывеска, самая большая
        из всех, висела с постройки дома и по сей день. Вот народ и привык. С работавшей
        там подругой Тамара часто перекраивала кургузые магазинные платья под свою ладную
        фигуру. Веденеев этого не знал и потоптавшись ушел в кабину: - И чего ляпнул про
        танцы? А если б она согласилась, как бы я туда пошел?  Долго сидел молча.
        - Виктор, а ты на танцы ходишь?
        - Нет, командир, некогда. Я все свободное время провожу в библиотеке. Изучаю
        материальную часть.
        Веденеев покраснел до затылка: - Вот сволочь. Материальную часть он изучает.
        Тамаркину. И эта тихоня, тоже хороша. Заразы. Ладно, принесешь ты мне кофе.

           Веденеев не пошел со всеми перекусить. Неприятно было и обидно. Получается опять
        его "обнесли". Сидел в гостинице, тупо смотрел в телевизор. Все ушли в город. Дома
        сейчас то ли дождь, то ли слякоть, то ли хрен поймешь чего. А здесь тепло и сухо.
        Фадеев наверняка где-нибудь водку лакает или к бабе своей подался. Где их только нет
        у него. Прилетели бы в тундру дремучую и там бы бурятка знакомая оказалась. Эти,
        Веденееву даже мысленно не хотелось называть их по именам, мороженое трескают. Купит
        Витька Тамаре мороженое? Может только себе? А ей оставит, что самому уже не полезет.
        От этих глупых мыслей стало ещё тоскливее. Нет, так дело не пойдет. Надо дисциплину
        подымать. Совсем распустились. При прежнем командире комар без спроса в кабину не
        залетал. Штурман конечно и раньше булькал, но тайком, украдкой. Сейчас уж внаглую,
        открыто. "Эта", скоро на коленях у Антонова сидеть будет. Надо, надо гайки закручивать
        А как? Каким ключом? Никто его в грош не ставит. Болезненное веденеевское самолюбие
        ныло и страдало. Только о Хорькове приятно было подумать. Ничего его кроме самолета не
        интересует. Каждый винтик и заклепку перещупает. Уж всё на зубок помнит, а перед
        полетом все равно, как положено, с книжечкой, с "поминальником" всё осмотрит. Надо на
        премию его написать. Так незаметно и задремал. Александр Петрович проснулся с сильным
        здоровым желанием поесть, но. Опять-таки, сидеть за служебным столиком одному неловко.
        Увидят знакомые, спрашивать начнут. И чего им ответить? Пока сообразишь... Настроение
        снова испортилось. Он же взял с собой! Пшенная каша в судке. Жена плюхнула её на стол
        как подачку. Саша хотел было встать и уйти, но на такой решительный протест он был не
        способен. Да и кто знает, чем бы это могло кончится. Вот и сунул судок в портфель. 
        Каша сильно горчила. Стерва, даже масла не положила,- Саша помешал ложкой. Масло было
        на дне, но каша стала горчить еще сильнее. И все-таки съел. Не столько от голода, нет.
        Ну жалко вот выбросить. С ним уж такое было не впервой. 
         "И чего она к нему липнет? Не то досадно, что именно к Антонову. Пускай к Петрову.
        Сидорову, но почему не ко мне? Чем я хуже других? Или чем другие лучше меня?
        А получается так. Все правильно, так тебе и надо. За робость, за лень, за то, что
        пальцем не шевельнешь для своего же блага. Все ждешь когда на тарелочке принесут."
        Он продолжал заниматься психологическим садомазохизмом до самого выхода к самолету.
          В этот раз судьба приготовила ему целый каскад неприятностей. Развязался шнурок.
        Ну и хрен бы с ним. (Нет, плохая примета). Только выпрямился, стеклянная дверь
        обратным ходом влепила так, что фуражка улетела далеко назад. Правый ближний двигатель
        запустился со второго раза. Ну и что? Ничего страшного. Двигатель вышел на штатный
        режим. Механик спокойно, уверенно доложил о готовности. Но Веденеева угнетало все это.
        Самое похабное было еще впереди. Полет проходил спокойно, а дурные предчуствия не шли
        из головы. Саня Веденеев сидел в глубокой задумчивости. Очередной Витькин анекдот, от
        которого все заржали, пропустил мимо ушей, не расслышал и юмора не оценил.
          Перед посадкой диспетчер предупредил о встречном ветре на высоте и сильных турбу-
        лентных вихрях в приземном слое, до высоты принятия решения. И предложил командиру
        самому решать садиться или идти на запасной. Веденеев уже собрался утвердительно
        кивнуть головой и тут съеденная накануне прогорклая каша категорически потребовала
        выхода. Он бросил наушники и пулей выскочил из кабины.
          Его кидало по стенкам, поднимало и бросало, рвало и несло. И уже после полной
        остановки он сидел еще некоторое время в ожидании новых позывов.
 
        - Куда он так резво? Жениться что ли?
        - У тебя одно на уме. Других вариантов нет. А вот скажи, ты замуж хочешь?
        Тамара думала долго, секунды две: - Ну, хочу.
        - Ты одолжений не делай, говори конкретно, без "ну".
        - Хочу.
        - Пойдешь за меня?
        - Пойду. Когда?
        - Чего когда?
        - Ну, замуж.
        - А-а, ну вот сейчас прилетим.
        - Ладно, тогда я тут посижу. Эффектно придерживая юбку, села в веденеевское кресло.
        - Ложись уж сразу, чего резину тянуть.
        Гневные молнии, сверкнув, утонули в бездонной глубине Тамариных зрачков.
        В грубой шутке не было хамства и пошлости. Так вот мат иногда бывает к месту
        и не обидным. Редко, но бывает.
        Она отшпилила пилотку. Русалкой из воды, царственно-неторопливо покачала головой.
        Густущие, чуть вьющиеся, длинные черные волосы с шумом рассыпались по плечам.
        Витька обалдел. Мягкий грудной голос. Ровные зубы, влажно блеснувшие в открытой
        беззащитной улыбке. Не знавшие табака, чуть тронутые помадой, такие близкие губы.   
        - Мать чесная! Да как-же я раньше-то этого не замечал?!
        К действительности его вернул тревожный голос Фадеева, неотрывно глядевшего на
        показания высотомеров: - Витя, Витя, Витя-а!
        Мощный восходящий поток как в ладонях нес самолет и как капризный ребенок надоевшую
        игрушку - подержал и бросил.
        Стараясь не выйти из глиссады Витька недопустимо уменьшил тягу двигателей. Умом он
        уже понимал, что надо делать и делать быстро, но руки не слушались. Руки как чужие
        упрямо тянули штурвал. Делали именно то, чего делать нельзя.
        - Томка, держи!
        Тамара видела напряженные бледные лица. Окинула взглядом бесчисленные стрелки и
        лампочки, которых не было разве что под ногами и ничего не поняла. Уперлась в
        лезущий на неё штурвал.
        - Тома, милая, держи. Держи, не поддавайся ему - шептал в ухо Фадеев, приобняв её
        за плечи. Заменить её уже не было времени.
        Тягу, тягу увеличить, - Хорьков сгорбился между креслами, не решаясь без команды и
        коснуться рычагов.
        - Тяни, тяни, ну тяни же, молил Витька бескровными губами. Щекой почувствовал   
        рядом бортинженера: - Аполлинарий, тащи!!
        - Где?! Хорьков в ужасе шарахнулся в глубь кабины, рывком двинув все четыре
        рукоятки тяги.

           Ровные квадраты садовых участков, такие пушистые и мягкие сверху макушки сосен
        и елей. Стремительно приближающаяся вереница посадочных огней, дорога, мужики с
        мотоциклом, забор и ... Взвизгнув при касании, с дробным перестуком зашуршали по
        бетонным плитам колеса шасси.
        - Слава тебе, Господи!  Витька облегченно ухнул. Хорьков вытер рукой лицо. Фадеев
        потянулся за фляжкой. Один радист не разделил общего оптимизма: - Эй, эй мужики!
        Мы что, опять взлетаем?   
        - Твою мать! Элероны, закрылки, тягу, к едрене фене - Витька, уже овладев собой,
        прыгал как на горячей сковородке, руками и ногами выполняя свои же команды -
        Авторотация! Тормоза, парашюты!
        Фадеев отвинтил крышку и встретился с просящим взглядом Хорькова. Молча протянул
        ему фляжку. Хорьков запрокинул голову и выпил все, единым глотком.

        - Ф-фу ты! Ну братцы.. Иван Игнатьич, дай глоточек. Витька стащил галстук, брызнув
        пуговками мокрой рубашки.
        - Нету Витек, нету родной. Ополунарий сука, выжрал все, в одну харю. Прости Тома.
        - Куда ехать-то?! - Тамара продолжала держаться за штурвал.
        Испуганный голос, растерянный Томкин вид, дружный нервный хохот, окончательно
        вернули Витьку к жизни - В ЗАГС моя дорогая! Прямо в ЗАГС.         

           Ни автобуса, ни такси. Пока ждали Витьку, Фадеев отвел в сторону Тамару.   
        - Ты, Томка, пользуйся случаем, бери его сейчас, тепленьким.
        - Иван Игнатьич, мне замуж надо, я детей хочу.
        - Мужей Тома, готовых не бывает. Их делать, создавать надо. Летчик он, я тебе
        скажу, никакой. Но это от молодости, пройдет. Если б не вы с Аполлоном, он бы
        нас всех угробил. Кроме Веденеева.
        - А Веденеев что, поездом ехал?
        - Самое безопасное место в самолете, это туалет. По статистике летных происшествий,
        после всех крушений, ёмкость с дерьмом всегда оставалась целой. Дерьмо, оно,
        Фадеев хмыкнул, всегда сохраняется, при любых катаклизьмах. А что до Витьки,
        охламон он, охламоном и останется, а вот любить тебя всю жизнь будет. Ты уж
        поверь, таких как он мало и бабам с такими мужиками ой как трудно, да только менять
        ни одна не согласится. Ну, если конечно, не дура набитая.
        - Игнатьич, да ведь и ты из этой категории.
        - Не-е, я уже погас. Хотя дым еще идет. Иногда. Ты вот про детей сказала, я сразу
        задумался - как бы тебе помочь в этом деле.
        - Пошляк ты Фадеев. Увижу как-нибудь тебя с женой, да прислонюсь к тебе - Тамара
        слышала о свирепом нраве ревнивой Фадеевской половины, она тебе остатки шевелюры
        выдерет.
        - Да мне не привыкать. Так ведь она и тебе одну челку оставит, хоть и придеться
        ей попотеть. Кстати, ты каким мылом голову моешь? Французским поди?
        - Хозяйственным, 72 %
        - А-а, вот где мы ошиблись. Я ей говорил - не мой голову совсем и пускай блохи
        заведутся. Будешь чесаться, а это же постоянный массаж. Логически все вроде бы
        верно, а результат против твоего, мягко говоря плачевный. Теперь я понимаю, это
        мы с процентами маху дали.
           Посреди дороги, коптя и чихая, остановился самосвал весь заляпаный грязью.
        Из его дымного облака выскочил Витька и схватив Тамару, потащил её к машине.
        Только кинув на сиденье и под Томкины ноги форменный китель, обернулся:
        - Извини Игнатьич, не до тебя сейчас. 
        - Да уж конечно ...

           Витька метался, мычал, стонал, наконец проснулся. Курил не включая света
        тоскливо глядя в пол. И во сне, и наяву он снова переживал случившееся и казнил
        себя. Струсил? Да нет. Просто не успел. Страха не было. Растерялся? Да. Было,
        растерялся до паралича. Ничего не мог сделать, а если и делал так всё не так. Ведь
        если бы штурвалом он сумел поднять, да какое там поднять, задрать нос самолета,
        "Ил" потерял бы остатки подъемной силы и грохнулся на землю железной болванкой.
        А если б не Хорьков? Конечно турбины запросто могли захлебнуться. Слава Богу
        обошлось. Витька, ёжась от нервного озноба, представил как ломается от удара
        стойка шасси, скрежещет металл по плитам, разлетаются в щепки лопасти воздушных
        винтов, растекающийся по земле керосин. Но и тут можно было хоть что-то сделать.
        Заглушить двигатели, в последний момент включив систему пожаротушения. Может и
        маленький, может и бесполезный и всё равно шаг от пропасти. А он об этом даже
        не подумал, не вспомнил. Фуфло, трепач. Пилот второго класса. Тьфу. Пузырь
        мыльный. Фраер в замшевых ботинках. Идиот.
           Тамара поняла его состояние на свой счет. Сутулясь, отрешенно подошла к окну,
        - Да ты не переживай. Я тебя держать не буду. И домогаться до тебя тоже. 
        - Том, - он её не слышал - ничего из меня не получится. Никакой я не летчик
        Тамара. Кабы не ты, да не Аполлон, кранты бы нам всем. Дуракам говорят везет,
        вот это как раз тот случай.
        - Успокойся, ты все правильно делал. Фадеев так сказал. Только зачем орать было?
        - Я? Орал?
        - Как резаный. А Аполлинария тёщей напугал, он же чуть из самолета не выскочил.       
        - Ети его мать! Так я с перепугу ещё и в прострацию впал! - Витька закрыл
        руками лицо, тёр виски - одно утешает, если Фадеев со мной здороваться не
        перестанет, значит ещё не всё потеряно. Он, Томка, мужик что надо. Такие редко
        встречаются. Ну чего ты смеёшься? Глупая ты. Ладно, утро вечера мудреней.
        Витька лег, блаженно вытянулся и тут-же вскочил, -    
        - Вот что, летать ты со мной не будешь. Иначе я свихнусь. От ревности.
        - Да-а, вот ведь, Тамара задумчиво накручивала на пальцы волосы, - не было бы
        счастья, да несчастье помогло. Я вообще-то через девять месяцев совсем работать
        не буду. В декрет пойду.
        - Чего-то не кругло как-то. Почему через девять, не через год?
        - Через год только слонихи в декрет уходят. Спи уж, ветеринар. Долбаный.
        - Не было бы счастья..., не было бы сча..., не было бы..., - бормотал Витька
        из под Томкиной гривы, проваливаясь в сонное беспамятство ...
          
          При разборе было отмечено, что экипаж действовал правильно, технически
        грамотно. Хотя и излишне, неоправданно рискованно. Бледный веденеевский вид         
        говорил сам за себя: "Да, было трудно, но мы справились."
        Командир и бортмеханик кроме благодарности в приказе получили по денежной
        премии. И ставя окончательную точку, сунули выговор диспетчеру за то, что не
        отправил  их на запасной аэродром как два предыдущих борта.
         
          Александра Петровича вытолкнул из автобуса радостно торопящийся Фадеев.
        Веденееву с женой еще бы две остановки проехать, да не тут-то было. Штурман так
        стремительно рвался к выходу, что выпихнул их обоих. А автобус ждать не стал.
        - Вот к Хорькову собрался. Надо свечку поставить спасителю нашему.
        Судя по оттопыренным карманам свечек было как минимум две. Все костюмы кроме
        форменного сидели на Фадееве мешком.
        - Ну и алкаш - осуждающе и высокомерно подумал Александр Петрович.
        - Ну и стервец - восхищенно подумал Иван Игнатьевич.
        - Пошли, пошли, ведь пока со всей пьянью не переручкаешься, с места не сойдёшь.
        - Надо же как люди подбираются, сразу вспомнил Фадеев поговорку о сапогах.
 
           P.S.   В семи километрах от аэропорта находились дачные участки. Дорог
        к ним было несколько. По одной, идущей вдоль аэродромного забора ехали на
        мотоцикле тесть с зятем. От города они дважды пережидали дождь под козырьками
        автобусных остановок и всё равно промокли до нитки. Сырой ветер казалось дул
        отовсюду, сразу со всех сторон. Угораздило же их остановиться именно в этом
        месте. С иерихонским ревом, сбив проволоку поверх забора, самолет проехал им
        по спинам. (По крайней мере они потом так утверждали.  Кстати, по тестю самолет
        проехал дважды.  Второй раз уже по лежачему.)
        Зять, собиравшийся справить малую нужду, справил сразу и большую. Тесть сделал
        тоже самое не вылезая из коляски. Кое-как они отмылись в грязном вонючем ручье,
        текущем от городской свалки.  Брезгливо морщась, выпили бутылку водки, взятую
        на выходные. Помогло, но мало. Тогда еще бутылку красного, "для баб". Тоже слабо.
        Тесть кряхтя достал заначку. Уже лучше. Размякнув от тестевой доброты, зять
        вынул и свою ...

        Они два раза проезжали мимо своего участка. На третий, мотоцикл уже сам свернул
        в ворота, да малость не угадал. Тесть сильно боднул столб головой, плюхнулся
        обратно в коляску и сразу захрапел. Зять уснул раньше, ещё когда повернули на
        дачную дорогу.

        Мать с дочерью, падая, плюясь и матерясь затащили обоих в терраску. Отдышавшись,
        выдернули из-под них половик. Потом, подумав, открыли все окна и дверь. Пускай уж
        лучше комары, чем такой духан.

        Любопытный факт. Тесть навсегда избавился от запоров, мучивших его, а ещё больше
        домашних, потому как туалет он занимал подолгу и конечно в самое неподходящее время.

             Вот уж действительно не было бы счастья ...


                *  *  *

              Года через полтора Витька уволился, скучно стало. Поверьте, в авиации,
        гражданской, да и в военной в мирное время, никакой романтики нет. Там все расписано
        до мелочей. И это правильно. Там нужны роботы, в хорошем смысле, строго и точно
        выполняющие свои обязанности. И это тоже правильно. Жизнь пассажиров не должна
        зависеть от настроения и характера летчика. Представьте, что вы сели в автобус.
        Вы хотите спокойно и благополучно доехать. А шофер вдруг задумает устроить экстрим.
        Вам это надо?
           Они поженились с Тамарой. Витька пошел на стройку, заработал квартиру. Несколько
        раз уходил от неё и возвращался. Лет через десять приехал к Фадееву. Штурман вышел
        на пенсию и теперь под мягким, но неусыпным контролем жены копался на своих грядках.
        Равнодушно глядел на высоко пролетающие самолеты, а чаще и вовсе не смотрел на них.
        Пропустив пару рюмок, он обозвал Витьку недоноском, мудаком, сукиным сыном и повез
        к Хорькову, с которым виделся часто. Тот был один. В смысле без жены, (лежала на
        сохранении) и без тещи, (уехала за город нарвать зверобоя, чистотела. Никто из
        "хорьков" ни чем всерьез не болел, ну да береженого Бог бережет).  Уже втроем,
        изрядно подпив, попытались их сосчитать, да так и смогли. Дети были везде. Ходили,
        бегали, ползали. Глядя на эту идиллию, Витька твердо решил окончательно вернуться
        в семью, больше не чудить и не доставлять Томке даже мелких огорчений. (Годам к
        пятидесяти, он и вправду угомонился, на чужих баб совсем не смотрел. Почти. А внуки
        пошли и вовсе остепенился). Добавив еще, они вдруг выяснили, что самое хорошее,
        приятное и незабываемое в жизни, было то недолгое время когда они летали под началом
        безвольного Веденеева.
           Александр Петрович не прошел комиссии и был списан с летной работы. Собственно
        он и сам был рад этому. Учитывая опыт, организаторские способности, личное желание
        к партийной работе, его временно, до появления вакансии определили заместителем
        начальника цеха на авиаремонтном предприятии и тут же про него забыли. Через
        несколько лет его мечта совсем уж было осуществилась. И вакансия открылась в райкоме,
        и сам Веденеев вовремя подсуетился (напоил кого надо), и тут на тебе - перестройка!
          Сейчас он на пенсии. Жив, хоть и не совсем здоров. Разнесло его во все стороны,
        страдает одышкой, сердце покалывает. В любом разговоре, при каждом удобном и не
        удобном случае, кроет Ельцина и Горбачева. Насчет последнего я с ним пожалуй
        согласен. Ельцин - личность. Сильная, яркая, неординарная. У него всегда будут
        поклонники и ярые противники. А про Горбачева ни от кого я еще не слыхал доброго слова.
        Или хотя бы без мата.
           Тамара, мне кажется, все-таки счастлива. Хоть и много ей пришлось вытерпеть.

        А что до экстрима ...  Умелец, собравший самодельный "дранолет" и поднявшийся до
        облака, рискует и получает адреналина многократно больше, чем пилот "Боинга" летящего
        ночью над океаном.  И мне он гораздо более интересен.