Уйти в себя и не вернуться Глава 4

Алекс фон Джаго
           Предложенные мною семье дальнейшие действия попахивали уже авантюрой. Но что делать, если это у меня наследственное, потому я был понят, а план принят. В Германии нам возвращаться на старое место в Вернойхен уже не следовало - предписание отцу было на Эберсвальд, где никто нас (в т.ч. и "особняк") не знал, потому моя "потеря" проистечь могла незаметно и безболезненно, тем более я знал, что проживем мы там менее года, а потом переведены будем (опять после отпуска) в Финов. Так что очередную комнату в очередной общаге обживать приехали только мама на пару с сестрой. Я, якобы заболел перед отъездом и оставлен был у бабушки, а батя поехал на старое место дела передавать. Правда, был при нём еще мальчик, и до гарнизона, заехал он еще в милый немецкий городок, где для Советской армии в местной бекерии из давальческого сырья хлеб производился. С хозяином предприятия, батя - будучи зам по тылу, договор на это в своё время и заключал, и оба друг - другом были очень довольны. Хлеб солдаты ели вкусный, а не то, что было до того - "я леплю из пластилина, пластилин нежней чем глина...", и животами от изжоги не маялись. А батя делал вид, будто не замечает, что для достижения этого результата, хлебопёк увеличил в закладку процент картофельной муки, тем самым и припёк себе добавляя. А ведь в 1947 году в Ленинградской академии тыла отца еще с дореволюционным стажем спецы обучали, и накрепко в голову вбили, что припеку из ржаной муки следует быть 15-18 фунтов на пуд. А ведь "русское зерно" в добавок еще и в более континентальных условиях произрастало, и клейковина у него ещё выше была. Так что навар храбрый пекарь в голодной стране неплохой имел. В пору, когда немки отдавались солдатам за марку (с офицеров, правда, просили две). Но прошедший всю войну человек знал, что если строго придерживаться устава, то солдат с голоду сдохнет - надо просто перед своей совестью честным быть. Рассказывал он, как в страшную зиму с 41-го на 42-й год выпало им на Волховском фронте оборону держать. И там на "ничьей" земле погребок с картошкой оказался. Так не бравая разведка, а старики-обозники туда по ночам за приварком к солдатской пайке повадились. Если услышат, что там уже с "другой" стороны ранцы набивают - лежат снаружи, ждут пока ранее пришедшие уползут, и тогда только лезут сидоры свои накладывать. Кстати и немцы поступали так же. Но джентльменство - только по ночам, а днём - сплошное смертоубийство. Но прознал про это особист - обозников спасло только то, что дальше фронта посылать уже некуда, а герой из ведомства Берии сам возглавил "операцию". Двух немцев там порешили, кстати, и сам на пулю нарвался, а вот после, как Ржевский котел закрылся, пришлось кору с деревьев людям грызть.

           Но в тот раз окружения бате избежать удалось, за пару дней до "колечка" его, сильно контуженного, вывезти успели, зато после, ещё не раз из клещей выбиваться пришлось. Правда наград за это не давали - раз выжил, от пули или голода не сдохнув, так и радуйся этому. Жди, когда твою часть отцы-генералы в очередной котел загонят, и опять выбивайся. Даже Петром1 учреждена была медаль "За стойкость при поражении", но у него мужества хватало и шведов своими учителями называть. А вот у последующих царей мужества то поубавилось, да и только на своих ошибках учиться у них получалось, к сожалению за те ошибки все равно чужая кровь лилась.
         Но это мы отвлеклись. Завернули мы с батей к хлебопёку, не затем чтоб пожурить его за нетрудовые доходы или наехать с намеком что, мол, делиться надо - к чему мелким воровством руки марать? Батя знал, что помимо бекерии есть у работника пищевой промышленности и карповые пруды за городом, и бдят их там его родители, на хуторке живущие. Люди интеллигентные - учителя в прошлом. Вот к ним и было предложено было меня на годик прикомандировать по тихому. Дабы языку меня обучили. Заметил я за собой особенность такую, что только методом погружения в среду язык ко мне липнет (даже литовский невзначай прицепился, пока у бабули гостил), а как японец - открыл словарь, и с первого слова до последнего по порядку зазубрить - не получается.
           За такую услугу и будут пекарю его грешки прощены. А если поклянется, что борзеть не станет, то и следующему зам. по тылу посоветует батя этот контракт пролонгировать. Так что оставил папа маленького мальчика у совсем чужих людей, правда убеждены они были, что так КГБ своих агентов с младых ногтей готовит, и режим секретности установили будто сотрудники Штази.

          Ну и на поручения будущего "гер Штирлица" только "Яволь" слышалось. Правда, и я не борзел, всего разок попросил в Берлин съездить и из английского сектора письмо отправить. Было оно Рихарду ЭТОГО времени в Мэнсфилд, с предложением покопаться против двери выходящей на задний двор, - а потом, через два месяца встретиться в том же Берлине (время и место уточнялось). Из восточного сектора в западный, в то время от 300 тыс. до полумиллиона ежедневно шныряло, а дальше, иные офицерские жены и до Парижа за барахлишком доезжали. Но это если из "бывших", и французский знали. Мама же за 3 года оккупации только немецкий выучила, но в Париж мы и не рвались.
  Ещё попросил я хозяев купить мне машинку уже с немецким шрифтом, и вскоре доставлена была точная копия того Ремингтона, что пожалована мне была дядей Филей.

   Кстати, у него, после шокирующего известия о грядущей отставке и литературного успеха родственника, в мозгах некоторый сдвиг произошел. Это ведь ОН в себе зуд бумагомарачества постоянно испытывал, но сколько не пробовал, далее описания природы (или еще чего-либо ) дело у него не шло. Да! Превосходно получались диалоги, словарный багаж был многократно больший, и еще по множеству деталей мог превзойти он швагера, кроме одного - детали не склеивались в сюжет, как ни старался. Потому, после мук, попросил он отца, чтоб в порядке тренировки, по родственному, тот ему сюжет бы подсказал, а уж "мясом" начинающий литератор обрастет в лучшем виде. И ни гонораров, ни популярности ему не требуется, дай только возможность мечтой всей жизни заняться. Папа на такую просьбу отказом ответить не мог, а отдуваться то уже мне требовалось. Хотя с другой стороны - у ОПГ появился свой добровольный "литературный раб" необычайно осчастливленный этим. Поскольку отпуск кончался, и у него и дальнейшее проживание опять приходилось на Сахалин, который только 13 лет как перестал быть японским, то и попаданцу в новом  рассказе следовало прогрессорствовать в стране Ямато, ведь и феодализм то там свернули совсем недавно. Да не в тот рулончик - следовало как в Монголии - минуя капитализм. И было б им счастье. Пусть майор Брусникин этим и займется. А дальше пошли аксессуары и местный колорит. Если пишешь про Кавказ -то через слово поминай газыри да бурки, если про Японию - то катаны, харакири, якудзу, ронинов, сохэйев и прочих дзайти рёсю. И пока поезд через Польшу тянулся, я беспрестанно наяривал на печатной машинке, благо все купе нашей семье досталось, и оглушительный треск терпеть приходилось только своим. Сестричка, было, надумала покапризничать, но я своевременно пообещал ей новую песенку и она закрыла свои музыкальные уши подушками. Подъезжая к Дрездену, очень приличный костячок был уже готов и прямо на вокзале был отправлен обратно в Союз. Так что на какое то время от сочинительства можно будет и отдохнуть - раз надумал в немецкий погружаться, так русский не вспоминай. Разве что, если на немецкий "Похождения..." попробовать перевести?

   Как ни странно, но язык Гётте дался мне много легче, чем в своё время язык Шекспира. Может это была генетическая память, может через Штирлицев меня ящик на "ахтунг" и "фаер" с детства прозомбировал, а может мозг то, несмотря на его загрузку, опять был детский – восприимчивый. Но, главное - на талантливого ребенка фрау Марта нарадоваться не могла. И действительно, на пару мы немецкую версию "Брусникин у Спартака" выдали очень споро (и, разумеется, грамотно - иначе бывшая учительница не умела). Не мудрено, что, отправив наш труд в редакцию "прогрессивной немецкой газеты", буквально через день увидели его уже напечатанным - очередную генеральную линию партии правильно понимали и там. И отличительной особенностью немцев является то, что предложи им стать католиками, то были бы они святее папы римского. Так что проснулся папа (не римский, а мой - родной) вдруг знаменитым на всю Восточную Германию. Что мне показалось уже некоторым перебором. Популярность нам, конечно, требовалась, но в разумных пределах.
А в это время, на другом конце планеты развил бурную деятельность дядя Филя. Даже еще не доехав до конца, зашел он во Владике в местный окружной "орган" "Суворовский натиск" и там с ходу взялись за перепечатку "Брусникина и Спартака" из "За Родину". С тихоокеанской же "Боевой вахтой" произошла заминка - тема морского перебазирования на Сицилию оказалась в повести недостаточно раскрыта, да и как вообще такое случиться могло, что по вине флотских ТАКОЕ дело чуть не загнулось? Ведь моряк сказал - моряк сделал! Но на счастье столкнулся комиссар в редакции со своим коллегой с большого противолодочного. Как-то раньше, довелось им на каком-то семинаре рядышком просвещаться. Завернули они в кабачок покалякать, и выдал по секрету под большой стакан наш родственник другу, что через пару лет нынешний правитель их корабль на иголки пустит. А тому в поход на полгода через неделю уходить! С таким то грузом на душе. Вот и решил морской замполит также как и его сухопутный коллега на службу ну очень большой ... забить. Раз ВЫ с нами так, так и мы с вами ТАК. Когда дядя Филя рассказал, что до дембеля решил книгу писать и родственник ему для того "рыбу" выделил, то и мореман для себя о такой же взмолился - а то без водки утопится в море с тоски. И пошли они на пару на ближайший почтамт телеграмму с запросом отправлять. Правда погудели в кабаке они славненько, и по карманам совместно только 3 рубля наскрести сумели (старыми). А слово в телеграмме рубль стоило. Так и ушло на запад "флот просит рыбу". Что Особым отделом воспринято было, как шпионская шифровка и лучшие умы посажены были на её раскол. Увы, вышел прокол - не одолели! И "органы" спросили батю в лоб – мол, сам колись. А потом совместно поржали над шпиономанией. И так как из-за невольной задержки до отхода корабля всего день оставался, то ответ ребята по своим каналам СВ-связью на БПЛК скинули: "кап три брусникин на варяге". Но средство связи как бы говорило о статусе! И снимало всякие ограничения. В достижении цели - написании морского романа - в кают-компании решено было за время похода привлечь все творческие силы корабля. А каков это потенциал знает всякий, кто хоть раз в жизни видел дембельский альбом, хоть водоплавающего, хоть сухопутного воина. Да и интереснее это, чем по понедельникам на политзанятиях под монотонный гундёж про агрессивный блок НАТО, со сном бороться.

       Через полгода пришла нам с Тихого океана тяжеленная посылка, утрамбованная красной икрой и пятью здоровенными томами. Умелые матросские руки не только переплели свои творения в обложку из натуральной акульей кожи, но даже обрез самодельных книг покрыли позолотой, а уж какими живыми были иллюстрации, сделанные корабельным художником! В прилагаемом письме весь экипаж благодарил "автора" за возможность потворить под его бессмертным именем. Так же уточнялось, что за весь поход ни одного случая неуставных отношений замечено не было и у моряков проснулось огромное желание к изучению мат базы корабля. Правда из пяти - четыре тома присланного произведения состояли из больших, малых и средних боцманских загибов в адрес как японских самураев, совершивших подлое нападение, так и британских сэр(ун)ов (а так же всей мировой закулисы), профинансировавших и вооруживших агрессора. Жаль, что цензура в печать пропустила только один том, но подозрение было, что полный текст все же пошел гулять по флотам в самиздатовском варианте.