Андрей Кабанов, которого студенты, естественно, зовут «Кабаном», стоит у входа в учебный корпус номер четыре. Голова у Кабана раскалывается, в глазах – плывёт. Сказываются последствия дружеской четырёхдневной попойки. Впереди маячит зачёт по болезням диких животных, и Кабану этот зачёт ничего хорошего не сулит.
Вокруг подъезда так же, как сомнамбулы, роятся остальные студенты отделения охотоведения заочного отделения в Балашихе. Сессия всего лишь перешагнула зенит, а большая часть денег, захваченных из дома – пропиты.
- Шёл я сейчас мимо помойки, что за общагой, - говорит в пустоту гулким басом студент из Ленинграда, по прозвищу Микола Питерский, - там сука ощенилась. Интересно – дворня дворнёй, но щенки – точь-в-точь – русские гончие. Это если их в рыжий цвет покрасить только.
Слова Миколы не находят большого отклика в душах страждущих. Только мающийся рядом Олежка Фунт вдруг спрашивает: - А цвета они какого?
- Белого, - гундит Микола и исчезает в ненасытном зеве учебного корпуса.
- Кабан, - тихо-тихо спрашивает Фунт, так, чтобы стоящие рядом студенты ничего не слышали. – А где у нас в комнате общаги был мешок?
Вечером несчастные щенки копошатся уже в общежитии. Вокруг них хлопочут вызванные с «женской половины» бухгалтерши, пытаясь заставить их плавать в тазике с хной, и параллельно умилённо сюсюкая над малышами.
- Это – не щенки! Это – деньги, - прерывает сюсюканье Кабан. – Минимум восемьдесят рублей с каждого.
Фунт на тумбочке пишет объявление.
- Как правильно – «ниплановая вязка» или «вниплановая вязка»?
- Пиши «вниплановая», - отзывается бойкая бухгалтерша Эллочка.- Она ж вне плана, значит вне…
- Или «вни-» - продолжает сомневаться Фунт.
На следующее утро, поручив щенков за стакан портвейна и пирожное заботам Эллочки, друзья идут на кафедру и находят колоритного старичка Дядю Федю – куратора курса. Дядя Федя ведёт у охотоведов тысячу и один предмет, в том числе кинологию. Оценки по кинологии он расставляет всем по справедливости – кто любит собак – пять; кто не любит – четыре. При этом, правда, всем выдаёт свидетельства кинолога одной, третьей, категории. А ещё у Дяди Феди есть большая синяя круглая печать…
- Заявились, бубоны! – дружественно приветствует студиозусов Дядя Федя. Всех охотоведов он зовёт «бубонами», с удовольствием поясняя, что они хуже бубонной чумы, и держать их надо сугубо в лесу. – Опять, небось, со звероводами подрались, или хвостов понахватали?
Дядя Федя за мелкие подношения устраивает «бубонам» беспроблемную сдачу мелких «хвостов» - вроде «Бухгалтерии», «Пчеловодства» или «Техники безопасности промысла».
- Нее, - бормочет Кабан. – У нас щенки…
- Не может у тебя, Кабанов, быть щенков, - бесцеремонно обрывает его Дядя Федя. – ибо борода, патлы, усы. Вторичные половые мужские признаки. У таких щенков не бывает. Ишь, допились до чего. Щенки им мерещатся…
Однако, дядя Федя – дошлый препод, свидетель бессчётного количества студенческих афёр, и смысл процесса постигает сразу.
- Ага… Родословные вам нарисовать… Папа будет Шагай из-под Тулы, он там в деревне живёт. Хозяин без телефона. Проверить невозможно. Мама… Мамой сделаем Ермилочку, они тоже в отъезде, на даче в Бекасово… Вы ж щенков долго держать не собираетесь, вам деньги на пропой, небось, прямо сейчас нужны? Скиньте ещё пятёрочку для приличия, да и мне комиссию не забудьте, - бурчит он, заполняя бланки родословных. – Объявления у основных клубов повесили?
На следующее утро Эллочка, «выкупив» телефон у вахтёрши, принимает звонки. Её задача – найти клиента на вес выводок сразу, причём, желательно, чтобы он жил подальше от Москвы и Московской области. К утру вторника объявляются какие-то адыги, которые собираются гонять зайцев у себя в республике.
Фунт с Кабаном делят роли.
- Я тут в «Известиях» читал, что какие-то жулики так поступали – один продаёт, торгуется с покупателями. А второй среди торга приходит, и скандал устраивает – типа ты мне пообещал это продать. Тогда тот, первый покупатель, который всамделишний, сразу товар – хвать – и дёру, пока его не перехватили. А что там за товар – его уже не волнует.
- Главное – чтобы деньги тебе он перед этим успел отдать, - рассудительно говорит Кабан. – Потом – что значит – «жулики»? Мы тебе что, жулики? Мы – честные охотоведы. Охотоведы испокон веку так поступали, и никто им за это слова горбатого не сказал. Даже Володе-Пасюку, который сиамских кошек вместо серебристых норок на автозаправках впаривал.
- Да как же это он впаривал их? – изумляется неискушённая в охотоведческой жизни Эллочка, с обожанием глядя на Кабана. – Они ж кошечки, а норки – такие, длинненькие, как глисты…
- Да не кошечек он впаривал, а их шкурки, - хмуро говорит Кабан. – Он в ветлечебнице, на усыплении работал, Пасюк-то.
- А что Пасюк, - с воодушевлением вступает Фунт. – вон, в Иркутске Серёга Белашов обычных котов по подвалам колотил, анилином красил, шкурки усаживал и торговал вместо соболей. Ну. Не по отдельности, а одного-трёх котов подпустит в партию – так, чтобы разбавить – уже навар…
- Оооо, Иркутск! – и оба охотоведа упоённо начинают перечислять известные виды жульничества в Иркутске, которых, по их мнению, вдвоенадесять больше, чем в Балашихе.
Сделка с адыгейцами назначается в унылом кафе «Гжель» на Шаболовке. Сперва туда приходит относительно благообразный Фунт с родословными и крашеными щенками, потом, минут через десять, туда должен завалиться Кабан, и устроить скандал.
Вроде всё происходит по плану. Сперва в кафе заходит с корзинкой студент, потом, в пятидесяти метрах. Останавливается красная «копейка», из которой выходят три разбойного вида типа с усами и в кепках.
«Зарежут Фунта, как пить дать, зарежут» - волнуется Кабан. – «Ишь рожи у них какие. А мы щенков покрасили неровно, у одного за ухом вчера вечером белое вылезло, а мы поленились тампоном подмазать. Если кто в собаках разбирается, тот точно просечёт. А ну-ка, пойду я и скажу Фунту – Олега, кончай щенков продавать!»
И с этими словами он открывает дверь столовой.
- Кончай? Что значит – кончай? – начинает заводиться ближайший к нему кавказец. – Это теперь не твои щенки, наши щенки? Олег, что это за обормот?
- Да эта… Договаривались мы с ним… Но с вами раньше договорились, - бормочет осунувшийся Олег. – Ваши щенки, ваши, вот родословные, распишитесь…
Униженный Кабан вылетает из харчевни. Через пять минут её гордо покидают кавказцы, высоко держа над головой корзинку с щенками.
Вечером на кафедре, с чувством честно выполненного долга, Дядя Федя, Кабан и Фунт пьют коньяк под шпроты…
- Эх, бубоны… А сколько по стране моих щенков с родословными бегает, - умилённо говорит Дядя Федя. – Вот вы собак соберётесь заводить – только ко мне. Иначе – надуют…