Давным-давно, километрах в двадцати пяти от села, стояла охотничья заимка Андреевская - по имени хозяина (заимка - это дом, баня, сараи, хлев, огород, ну все как полагается для жизни одной семьи). Жила там семья из пяти человек: отец, мать и трое детей - два сына и дочь. Хозяйство крепкое было, хоть и в тайге жили. Но не голодали, и мяса и хлеба ели досыта. Пчел держали.
Коллективизация их не коснулась и раскулачивания избежали. Научены уж были. Как кто чужой во двор, бывало, придет из властей или по делам, - на столе хлеб да вода, ну изредка медовуха. Скотину на день вглубь тайги угоняли, там загоны были на болотах. А самая большая страсть у хозяина была к лошадям, любил он их до смерти, сам не ел, не пил, пока лошадей не накормит. И не дай Бог, кто из домашних без спросу коня возьмет - это детей касалось. Сыновья-то в мать пошли, а вот дочь и нравом, и характером в отца. Андрей был человек нрава крутого, из кержаков. А мать же была ласкова да улыбчива. Что в диковинку по тем временам было, - любовь промеж ними была и не какая-нибудь там, а до седых волос дожили - в одной постели спали. Иногда по ночам слышалось – «Варенька», «Андрюшенька сердце мое…» Им уж обоим за 50 было. А днем - Андрей Степанович, Варвара Ивановна … и замечали дети, что теплел взгляд отца, каким бы он злым и сердитым не приходил домой, когда смотрел он на мать. Знали они, что увел он ее из-под венца, и погоня за ними была, да конь у него был ветер - монгольских кровей: дорого он Андрею достался, почитай три года на хозяина работал. Вот и получил расчет жеребенком, кобыла как ожеребилась, на второй день пала. С рук и выкормлен. Ходил он за Андреем как собачонка, по свисту все команды выполнял. А силен был - страсть, не было на него управы: кроме Андрея никого к себе не подпускал.
Была в Андрее Степаныче сила такая, (от деда ему досталась, дед в сто лет барана кулаком в лоб убивал, а все знают, что вся сила у барана во лбу, даже нож принести не успевали - кровь сворачивалась), что любого коня мог на колени поставить. Но и сам подчас неуправляемый был, когда лишку хмельного выпьет. Жених то, за которого его Вареньку братья продали, и тот отступился, хотя злобу затаил. Но вот хмель на него плохо влиял, буянил, крушил все подряд, и могли его угомонить только мужиков человек 5-6, да косы Вареньки. Подойдет, косой за шею обвяжет и ведет как телка. А он только клянется, что спиртного больше ни-ни, сразу тверезым делался и взгляд такой, что кто из баб видел, про себя думала: хоть бы разок на нее кто-нибудь так бы в жизни взглянул и умереть не жалко.
Ну, жили они, как говорится, душа в душу и не было промеж ними холоду. Кого только и стеснялся Степан, так то детей своих: когда нарвет цветов, то под полой рубахи спрячет. Принесет, а там уж и не букет вовсе, а веник - ни цветов, ни листьев. А Варенька засмущается, как девчонка, вспыхнут голубым огнем ее глаза, и нечего уж не видит Андрей, кроме этих глаз и губ.
Шел Андрею Степановичу 56 год. В этот год намечалась у них две свадьбы. Сыновья невест себе выбрали, девушки хорошие – работящие, не сказать, что красавицы, но лику приятные. Никто супротив не был, с обеих родительских сторон договор был осенью свадьбы гулять. Оставалась не удел дочь Василиса, Васька - так звали ее братья да отец. Нет, нет… Тоже так назовем. Мать переживала: девке 21 год, а замуж не берут, перестарок по тем временам считалось. Но у Василисы на этот счет свое мнение: видела она, какая любовь была промеж ее родителей, и ей хотелась такой же, а может даже и сильнее.
Но настал черный день, для всех черный - началась война. Братьям повестки принесли, Андрею Степановичу предписание - в трехдневный срок привести и сдать в военкомат всех своих лошадей (уж кто-то постарался сильно, а для Степана и вовсе загадкой не было – кто). Но знали - сколько и всего, и чтоб его Монгол был в обязательном порядке. Первая шальная мысль была спрятать, угнать в тайгу - никто не найдет. Но потом одумался: а Варенька, а Василиса - им то что, всю жизнь в тайге прятаться?!Хотя Варенька за ним хоть на край света, хоть в тайгу.
На следующее утро собрались, позавтракали, котомки уж были собраны, коней заарканили, но одну молоденькую кобылку не взял Степан с собой, хоть и предписание было - жеребая была и скоро должна была ожеребиться. Попрощались. Ни слезинки не проронила Варвара Ивановна: твердо знала она, что вернутся ее сыновья домой. Но как скоро это будет, - не ведала…
Пригнав коней в районный центр, снова получили предписание - гнать табуном до железнодорожной станции. Коней собралось подходяще - из всех сел и заимок района, более 40 пар. Ну, собрали табун, оставили при нем 6 человек, в том числе и Андрея Степановича. Трое суток гнали табун до железки и с утра погрузили в вагоны. Без узды вел Андрей своего Монгола: тот прижался к плечу, ушами стрижёт и, что за ним никогда не было, зубы показывает. В вагон спокойно зашел, привязал его Андрей, обнял и вышел. И трех шагов не успел сделать, как за спиной раздалось такое протяжное ржание, что люди находящиеся у вокзала замерли. Но только махнул Андрей рукой и пошел дальше. Тут к нему подбежал старик, который вместе с ним гнал табун, отогнул полу пиджака и показывает бутылку водки и закуску - сала шмат, да хлеба булку. Все это он уже успел обменять на седло - коня забрали, ну не на себе же тащить - его вот и обменял.
Ну, расположились в скверике, возле вокзала, сели и стали думать, как до дому добираться - без малого 150 верст. Вдруг слышат, какой-то крик, топот и выстрелы. Спросили у пробегавшего военного, что за шум, мол, там. Крикнул он на бегу, что лошади из вагона вырвались. Екнуло у Андрея сердце, подхватился и бегом к вагонам. Видит он - носится по перрону его Монгол, а за ним табун. Обезумели кони, не остановить. И уже целятся из винтовок военные и приказ у них стрелять по жеребцу. Кричит Андрей: «Не стреляйте, не стреляйте…», а сам наперерез табуну. Встал посередке, да как свистнет. Подлетел к нему Монгол, встал на дыбы прямо над Андреем. Другой раз свистнул - опустился Монгол перед Андреем и встал на колени. Табун остановился, подбежали люди, коней стали заворачивать, снова в вагоны загонять.
Отошел Андрей в сторонку и не знает, что ему делать. Подходит к нему комендант и говорит: видел мол, знаю толк в лошадях, но такого красавца вижу впервые. И жаль говорит, что пристрелить придется. Опешил Андрей: «Как так пристрелить, за что?! Ну, отдайте обратно!». «Не положено. Конь теперь государственный, а раз на него управы нет, приказано пристрелить. Солдат все равно кормить надо, он первый и будет». Плетью повисли руки у Андрея. «И что же, - одними губами, спрашивает у коменданта, (голос внезапно пропал, и слезы потекли), - ничего сделать нельзя?» Шестой десяток доживал Андрей, слёз не то что у себя, у детей не видел! А тут даже вкус почувствовал. «Жаль, - говорит комендант, - что возраст у тебя не призывной. А то бы до фронта и сопроводил, а там уж как бог на душу положит». «Ну, а если я добровольцем?» - спросил Андрей Степанович.
Оформили Андрея Степановича в трудовую армию добровольцем и сопровождающим вагоны с живым грузом до места назначения. Нашел он старика, с которым табун пригнали, и попросил он его Вареньке записочку передать. Дед говорит: «Я на заимку твою не пойду, есть ли в селе сродственники какие, им и передам». Назвал Андрей сватов своих несостоявшихся - мол передай, а они уж снесут или Васька когда в лавку придет, передадут. На том и порешили. Кое-как, нацарапал Андрей записку, в грамоте то не силен был, 2 класса церковно-приходской школы закончил. Пока отец жив был, учился, а отца не стало - и учеба закончилась.
К вечеру того же дня и отправился Андрей Степанович вместе со своим конем, на фронт. С долгими остановками, стояниями в тупике, добрались они до г. Ельня, что под Москвой. И началась фронтовая жизнь обозника - Селина Андрея Степановича. И патроны подвозил на передовую, и орудие таскал, - как зверь отдавал свою силу Монгол, будто понимал, что идет война. А хозяин зачастую отдавал ему свою пайку хлеба, верному другу. И быть бы им в обозниках до конца войны, если бы не капитан разведчиков Дмитрий Корох. Приметил он коренастого кряжистого мужика и попросил, чтоб перевели к ним в роту - языков таскать не кому. Ну, начальство дало «добро», и перевели их вместе с конем. «Черт с тобой бери и коня» - сказал ему начальник обоза, так как знал, что конь без Андрея Степаныча неуправляем. Пытались неоднократно какие-нибудь офицеры, видя такого красавца коня, забрать его у хозяина. Но ни один, не то, что усидеть, - подойти к нему не смог. И почти все знали, что из-за коня пошел на фронт его хозяин и отступались.
А тем временем шел четвёртый год войны. Услышал как то Андрей, что к ним в роту прибыли два снайпера, и родом один из них из Сибири, но встретиться не доводилось. Андрей или Степаныч, как называли его теперь в роте, всегда в ночь уходил с отрядом на задание, особенно перед наступлением, а снайперы чуть свет растворялись в полумраке и до позднего вечера. У разведчиков была отдельная землянка, и их почти никто не видел - днем они отсыпались, а в ночь уходили.
Степаныча в полку знали хорошо, Монгола еще лучше. После боев вывозили они раненых с поля боя, ну и убитых. Как-то раз похоронная бригада нагрузила полную телегу солдатиков - молодые ребята. Ну, и свозить их всех приказано в братскую могилу. Но что-то стало происходить с Монголом - упёрся и все тут. Как ни уговаривал его Андрей, не хочет везти. Напарник его говорит: «Ладно, распрягай, - я свою кобылу запрягу». Только опустил Андрей оглобли-то, как Монгол прямо в сбруе рванул к телеге и (отродясь Степыныч такого не видел!) ну давай мордой-то раскидывать покойников. Опешил Андрей, а конь уж за плащ-палатку, в которую был завернут покойник, зубами тащит. «Что-то тут не чисто…» - подумал Андрей: четвертый год на войне, сколько покойников перевозили, а такое видит в первый раз. Подошел, а Монгол не пускает, горячится, и вдруг видит Андрей (он сначала подумал, что привиделось ему) - шевелится-то покойник. Потом пригляделся - и впрямь живой, дышит. А напарник его стоит как вкопанный и пошевелиться боится. Крикнул ему Андрей: «Иди, мол, сюда. В санчасть надо, живой вояка». А Монгол как одурел, не подпускает к телеге и все.
Одному пришлось Андрею снимать с телеги солдатика, и уж больно легким он ему показался. А когда положил его на землю, ну и открыл лицо-то, - помутнело в глазах, свет белый померк: перед ним лежала его Василиса, Васька как иногда звал ее отец. Положил Андрей голову дочери себе на колени, и что делать не знает. А Монгол-то мордой тычет ей в грудь, волосы обнюхивает и тихонечко так ржет. Осмотрел Андрей дочь всю с ног до головы - вроде и крови нет нигде. И вдруг улыбка озарила лицо девушки, протянула она руку к коню и стала его гладить, а взгляд как затуманенный, ну во сне будто. Встал конь перед ней на колени и тыкается мордой в ладонь. Обалдел напарник Андрея от всего увиденного: конь то, не то, чтобы прогладиться, а близко никого не подпускал к себе, а тут такое. Расскажи кому - не поверят. «Васька, Василиса» - говорил и говорил, повторяя ее имя, отец. «Дочка, дочка это моя».
Смотрит - приходить в себя стала девушка, вроде уж осознано смотрит, а поверить не может, думает, что все это ей снится, А Монгол как заржет, будто смеется. Крутит головой Василиса, а до конца понять не может что ж с ней происходит. Встала с колен, то к отцу кинется, то к Монголу. И все повторяет, мол, как же это вы меня нашли? Ну, потихоньку успокоились все, и оказалось, что Василиса и была тем снайпером, сибиряком, который был зачислен в отряд разведчиков. И была она на задании, на дереве у нее пост был. А когда начался артобстрел, не успела уйти, и последнее, что помнит, как под деревом разорвался снаряд, а как падала и как ее подобрала похоронная команда, не помнит. Содрогнулся Андрей при одной мысли, что могло бы быть, если бы не Монгол.