- Прасковья, зайди, как освободишься, ко мне. Дрожжи, которые ты заказала, я купила еще вчера и тогда же заходила к тебе, а ты, оказывается, была на работе; постояла у калитки, никто не открыл. Так что зайди сама, я сейчас в магазин, скоро вернусь, - протараторила Ольга, соседка Прасковьи Ивановны, живущей от нее через дорогу.
Прасковья Ивановна, мать четверых детей действительно вчера была на работе в ночную смену, (она работала санитаркой при заводе)
Пришла домой, пожурила мужа, что не скосил траву вокруг дома, вон как все заросло.
Старший сын Володька сидит с синяком под глазом; нет, не подрался, корчевали пни со средним братом Валькой на участке, тот не удержал рукоятку лебедки, она и звезданула чуть ли не в глаз, хорошо хоть так обошлось.
Младшая дочь Анна вся грязная, как поросенок, нужно отмывать, опять нужно затапливать печь, нагреть воды.
Младший куда-то запропастился; прогнала Володьку - искать. И картошку надо начистить на ужин.
Мелкие неурядицы, а тут еще корова перестала есть и не жует, а стоит, опустив голову и пуская слюни до земли. Надо срочно ветеринара позвать, а время подходит к сенокосу; надо брать отпуск, кто-то должен кормить мужа Дмитрия (обычно он сам готовит), который со старшим сыном будет косить траву, благо в этом году сенокос недалеко от дома.
Такие проблемы возникли у Прасковьи Ивановны, часть из которых повторялись изо дня в день, часть добавлялись по мере их накопления. Все шло так же, как и вчера; мелочи устранялись мимоходом, дела покрупнее и по важнее тоже выполнялись по очереди, не требуя много времени.
К вечеру вспомнила, что понадобились дрожжи; нужно тесто поставить и завтра испечь блины, которые давно были обещаны своим чадам.
День был жарким, к вечеру посвежело; появились тучи, солнце скрылось, повеяло прохладой.
Подойдя к дому Ольги, Прасковья заметила, что на дорогу положили новый асфальт, который даже еще не совсем остыл и от него исходил характерный запах вместе с нагретым воздухом.
Поговорив о том, о сем, соседки обсудили местные новости: в поселке хотят открыть медицинский пункт (новость хорошая), а то в случае заболевания нужно обращаться в город, а это километров семь и все пешком, а больному - как?
Магазин тети Кати (так он назывался среди аборигенов) теперь будет работать и по выходным, тоже хорошая новость.
А вот муж Марьи Федосеевны обезножил, ноги отказали, и она его сдала в инвалидный дом; надо же как!
Гаврила, проживающий на другом конце улицы, допился до чертиков, до белой горячки - увезли в психушку.
А Максим, диспетчер с железной дороги, из-за аварии, якобы случившейся при его дежурстве, пришел домой и повесился; такой хороший мужчина и семьянин - жалко то как!
Вроде бы обо всем переговорили, и Прасковья, взяв дрожжи, направилась домой.
При прокладке асфальта с боков дороги остались доски, ограничивающие ширину дороги.
То ли на что-то заглядевшись, то ли не обратив внимания, что край доски выступает чуть выше края асфальта, Прасковья зацепилась ногой за эту проклятую деревяшку и со всего маху грохнулась об асфальт прямо животом, да мало этого, она еще проехала на животе с полметра. В результате платье было содрано с живота на ширину ладони, а также вместе с тканью содран лоскут кожи чуть меньшей площадью.
Дошла до дома чуть не плача, а может, и плача про себя. Рана саднила и болела довольно здорово.
Кстати, дома у Прасковьи была аптечка - ящичек, изготовленный золотыми руками ее мужа Дмитрия, и даже изредка пополняемый его стараниями, но сейчас, заглянув туда, Прасковья ничего нужного ей не обнаружила, кроме куска ваты, обрывка бинта, пипетки и маленького пузырька с широким горлышком, наполовину заполненного ихтиоловой мазью.
Рядом с домом был детский сад, и Прасковья Ивановна в первую очередь прошла туда, прося о помощи и не скрывая свою рану.
Дети уже после ужина легли спать, врач уехал, как на грех, по своим делам, медсестра болела; на посту была одна ночная нянечка. Прасковья Ивановна обратилась к ней.
Няня, молодая девушка по имени Дуся, приезжая из деревни, взятая на работу по лимиту, выслушала Прасковью Ивановну, конечно, не отказалась ей помочь, и они пошли в медпункт, в деревянный домик, находящийся рядом со спальным зданием для детей.
Медпункт был открыт, но все лекарства были под замком. Только на окне лежал тюбик с полустертой надписью, что это мазь со змеиным ядом для натирания от радикулита.
Дуся прочитала название и повертела в руках тюбик, не зная, что делать дальше. Потом увидела, что это предназначено для наружного применения, что и решило дело.
- Вот, Прасковья Ивановна, больше ничего нет, - объяснила Дуся,- можно и им смазать, но я не знаю, для этого он или нет?- с сомнением закончила она. - Давай хоть это, а то так все щиплет и горит,- попросила Прасковья. Дуся немножко выдавила на ватку и чуть-чуть мазнула на ранку. «Мажь боле, не жалей, а то уж терпенья не хватает!» - просит пострадавшая. Дуся мазнула еще раз, но больше не стала, что-то ее удерживало.
- Потом, если не будет хуже и полегчает, можно еще, а пока подожди, -предостерегла няня, смутно догадываясь, что, вроде бы, она кому то уже делала эту процедуру и тому было то ли очень горячо или, наоборот, холодно - забыла совсем, да и когда это было; никак не вспоминается.
Но вот лекарство стало действовать; сначала тепло, потом горячо, а затем стало гореть огнем, и уже терпеть невозможно.
Прасковья терпела, сколько можно, а потом, когда терпеть стало невмоготу, взмолилась: "Сделай что-нибудь, нет никакой мочи!" И, чтобы хоть как-то остудить уже горящую невыносимым огнем рану, она стала ходить вокруг медпункта, раскачиваясь в разные стороны, а потом и побежала.
Дуся бежала рядом с ней и махала фартуком на рану и одновременно дула туда же, наклоняясь и боком семеня рядом с Прасковьей.
Она испугалась, что если с Прасковьей будет совсем плохо (вон как убивается!), то ей придется отвечать за свое врачеванье.
А Прасковье уже свет белый не мил, и разум вроде стал мутиться, а рана горела все больше и больше и, кажется, конца этому не будет, ну, с ума же можно сойти.
Скоро бы уже заголосила во весь голос от нестерпимого жара, если бы их не увидел муж Прасковьи Дмитрий Степанович. Не обладая никакими медицинскими познаниями, он интуитивно сообразил, что надо делать.
Во-первых, поймал Прасковью (она прытко кружила вокруг медпункта), во-вторых, подвел ее к колодцу (вода в нем всегда ледяная), достал ведро воды, намочил полотенце и приложил к ране.
Вопли уже стали не такими, а когда она немного пришла в себя, и прошло какое-то время, он сбегал к соседям (там жил полковник с женой) и принес какую-то охлаждающую мазь, но все равно прикладывал мокрое полотенце еще около часа.
Потом-то Прасковья рассказывала все это с юмором, и, то как ей было плохо, она тоже умела преподнести в смешном виде.