Фантазии - 11 - Пойманный в звуке

Николай Ломачинский 2
 Фото из интернета      



                П о й м а н н ы й    в   з в у к е
               
                /муз. Н. Нигрино  «Ричеркар»/

      Случай, как вы догадываетесь, есть axioma  в своём зарождении.
      Так вот! Когда, однажды, поверьте на слово, совсем случайно, я нашёл тему своего нового рассказа, то мне захотелось разорвать знойную голубизну степного неба громоподобным голосом победителя… Набирая в лёгкие тысячи кубиков горячего воздуха, пахнущих полынью и пылью, я уже предвкушал невиданное зрелище звукового смерча, уносящего в своей ненасытной воронке, выгоревшую траву, арматурные шары перекати-поле, оглушённых жаворонков и подсметюх. Я уже приготовился крикнуть: «Heureka»!  Но неожиданно, совсем случайно, вспомнил полуфантастическую, полуреальную историю о талантливом юноше, пойманном в звуке.
      Я замер на мгновение во взрывоопасном сомнении и, инстинктивно, неспешно выпуская через ноздри силу предвкушаемого зрелища, присел на растрескавшийся, бурый валун, жадно впитывающий убийственную жару степного лета Донбасса, мысленно углубляясь в некоторые подробности полузабытой печальной истории влюблённого изобретателя.
               
                *******
     Сразу скажу, что юноша не был чахоточно-худым стержнем с непропорционально-огромной головой гения. Он вовсе не носил роговых очков с толстыми стёклами библиофила. Он так же не выделялся среди ровесников рассеянностью, так сочно и дотошно подмеченной моими коллегами по ремеслу 50годов у, так называемой,  творческой элиты академической науки.
     Парень оказался голубоглазым и стройным красавцем. Но, в тот день, из общего фона кожаных курток и фирменных джинсов, его тёмную шевелюру, большие мечтательные глаза, выделяли лукавые и проницательные взгляды девушек, которые ещё долго смотрели ему вслед с надеждой на случай. А он, счастливейший на земле, шёл в тот день на свидание к своей возлюбленной Елене, которую завтра поведёт под венец и, которой преподнесёт подарок, равного которому никто, никогда не дарил, и не подарит. Его имя, ставшее теперь мистическим, нет-нет, да промелькнёт на страницах научных и приключенческих журналов.  Коварная же Фортуна, подкинувшая ему блестящий жребий, тут же укатила на своём колесе  в недосягаемые, мифологические дебри антики.
      Ослеплённый любовью и Фортуной, Николай, - так звали моего героя,- поспешил сначала к себе домой, чтобы в последний раз проверить и испытать свой завтрашний выигрыш, на котором он строил своё заманчивое будущее. А затем, с маленьким букетиком цветов, он хотел пойти на последнее холостяцкое свидание с любимой девушкой.
      Приступая к пересказу этой печальной, /да, да,-  печальной/,  истории хочу заранее предупредить читателей о том, что я не сторонник техницизма в литературе, какого бы жанра оно не касалось, оттого не стану фантазировать над внешним видом и внутренним содержанием аппарата, изобретённым Николаем. Скажу лишь, что ему осталось самую малость настроить его и испытать. И так!..
      Насвистывая в унисон магнитофонной записи весёлый мотивчик менуэта Боккерини, Николай заканчивал последние приготовления. Он плотно прикрыл окно и двери, завесил их тяжёлой, толстой материей, чтобы посторонние звуки не помешали эксперименту его детища. Затем посмотрел на зазеркальную улыбку своего счастливого лица, и сел в рабочее кресло, на ходу надевая наушники с подвесным микрофоном.
     Стихли последние звуки мелодичного менуэта, и в комнате воцарилась идеальная тишина; даже возбуждённое сердце сбавило свой темп, успокаивая взволнованное дыхание юноши. Всё готово к головокружительному прыжку в будущее, которым он стал просто грезить в последние дни даже во снах.
     Нет! Это не банально-антикварная «машина времени», в чреве которой. И в наше прогрессивное время, многие ещё пытаются проникнуть в литературную Трою. Нет!
     Этот аппарат принимал обычный звук, живущий на белом свете ничтожную долю секунды, но, пропустив его через свой невидимый глазу «философский камень» современных достижений науки и техники, выпускал с иммунитетом самосохранения.
     Вы представляете, что таит в себе вылетевшее слово-воробей с сохранением вложенной в него энергии?
     Это же бессмертный свидетель звуковой истории мира! Звук на миллионы лет!
На свалку обречённых; пластинки, ленты, диски, кассеты, кристаллы! Их уже не спасёт и всесильное Табу «Красной книги». Это будет сверхмощный взрыв в науке, по сравнению, с которым даже взрывы сверхновых звёзд будут выглядеть всего лишь заурядными вспышками  новогодних хлопушек. Сколько неиссякаемых открытий таит в себе этот, на первый взгляд, «серенький», щебечущий воробышек! А какой скачёк сделает цивилизация на его хрупких, но бессмертных крылышках. Воспользовавшись, не бредовой и устаревшей «машиной времени», а «звуковой машиной», человечество одним взмахом перемахнёт сотни, а может и тысячи эволюционных ступеней, оставив далеко позади миллионы, миллиарды жертв, раздавленных неслыханной перегрузкой НТР. Сколько ртов мгновенно закроется, желая попасть в будущее? Сколько голов полетит, сносимых звуковой гильотиной, которая не тупится от соприкосновения с бессмертными мира сего – Временем, Пространством и Материей! Вот где мощь, неподдающаяся измерению в мегатоннах! Уж если взорвётся эта адская «звуковая бомба», то будет настоящее светопреставление, в котором не будет пощады ни грешникам, ни святым. Вселенское кладбище в звуковом хаосе и, где-то мой гениальный прах бесславно распылённый в безумии невежественной жажды мгновенной славы от сегодняшней жизни за завтрашнюю смерть и бесконечное забытье.
      Так думал Николай, держа занемевший палец на чёрной кнопке «райских» или «адских» ворот своей жизни и жизни всего человечества.
      Улыбнувшись своим привычным размышлениям и фантазиям, Николай легко нажал на кнопку. 
      Без слышимого щелчка и жужжания, включился аппарат или прибор, замигали индикаторы. В системе «бессмертного Эха» не должно быть никаких шумовых вирусов. В стерильной тишине, первые лавры бессмертия, Николай сам поднесёт звуку или слову – равному Вечности. Их не так уж много соперничало во влюблённом сердце. Но какому избраннику отдать предпочтение?
     "Сказать: Елена! - подумал он, - Нет. Лучше Слава! Чересчур пафосно и примитивно. Любовь! Только ей по плечу бессмертие". -  Продолжал выбирать Николай, крепко сжав губы, чтобы случаем не выпустить завистника.
     Выбор был сделан. Оставалось лишь вдохнуть в «Любовь» вечную жизнь и наступит для всего живого новая эра.
     Николай разжал губы, чтобы выпустить из своего сердца избранницу, но дыхание затаилось в глубине, страшась неизвестности, ждущей его детище в огромном и противоречивом мире. Маленький микрофон похолодел от ожидания и слегка вибрировал в ритме участившегося пульса во вздутых венах на вспотевших висках.
      Тишина затянулась, будто бессмертия удостоилась она, а не звук разума и сердца.
     - Люблю! – незаметно проскользнуло между онемевшими губами и, как коварная ревнивица-сестра, мгновенно заметалась в маленьком владении второй комнаты, будто майский соловей, указывающий своим соперникам, что отныне это его владения, и он здесь единственный хозяин.
     Слово «Люблю» бесцеремонно оттолкнулось от плотной материи, ограничившем её  владения и бархатным, шепчущим голосом проникло в поражённое сознание замершего Николая. Затем колокольчика зазвонило в его напряжённых перепонках, отталкиваясь, то от зеркала, с не менее удивлённым, зазеркальным двойником, то от бронзовой статуэтки, покровительницы его надежд – богини Nike, то от дверных ручек и мебельных ножек. То тоненьким хрустальным звоном посуды и люстры, оно проникало в каждую клетку его застывшей плоти. К самому сердцу проникло коварное слово, оплетая его невидимым ожерельем «микролюблю».
       Потрясённый неслыханной мелодией вечной любви, он, автоматически выключив аппарат и набрав в лёгкие до отказа, насыщенного любовью воздуха, крикнул, сотрясая победным и радостным голосом комнатёнку: - «Heureka!»
       Радостный клич будущему был настолько силён, что Николай, обессиленный и бесконечно счастливый, рухнул в кресло, всё ещё слыша победное «Heureka».
Став единоличным обладателем величайшей тайны, подаренной природой именно ему, он на некоторое время унёсся к  сверкающим вершинам славы, но, всё ещё окружённый победным кличем, вновь оказался в своей квартире и не сразу понял, что коварство тоже любит   случайных   избранников Судьбы.
       Оттолкнувшись  от   дрожащего   зеркала,  где   от   плохого предчувствия застыл зазеркальный близнец Николая, «Heureka» больно врезалось в нежные перепонки ушей, затем, соскользнув с острия крыльев богини, сильно полосонуло по нервным нитям в районе мозга. А от плотной материи звукоизоляции она удушьем вцепилась в горло удивлённого и  растерянного юноши.
      Он ещё не понимал, что же всё-таки произошло. Он инстинктивно зажал ладонями уши, через которые, как через крепостные ворота, врывался безжалостный враг, уничтожающий всё на своём пути. Закрыв главные ворота, Николай чувствовал, как его осаждают со всех сторон, пытаясь проникнуть вовнутрь его крепости.
      «Пока закрыты уши, - думал он, - странные помехи не так страшны. Видимо, «Heureka» успела проникнуть в аппарат раньше, чем тот успел потерять всю энергию и теперь, ревнивым и бешеным хищником носится по комнатной клетке за беспомощной соперницей, желая с помощью дикой мощи, нахально, отобрать у своей сестры по бессмертию лавры первенства».
      - Надо выпустить взбесившегося эгоиста на простор, - вслух сказал взволнованный Николай, - а то он не даст покоя ни ей, ни мне.
     Он не слышал своих слов так, как продолжал держать уши под надёжной, но, к сожалению, временной защитой рук. Испугавшись нежелательного соседа по квартире, Николай стал думать о скорейшем избавлении от звукового призрака.
     «Через окна нельзя, там могут оказаться люди идущие с работы. – беспокойно проносилось в осаждённом мозгу. – Через дверь тоже не годиться, вдруг входная дверь в дом окажется закрытой, та эта невидимка в подъезде такой переполох устроит, что весь дом вряд ли до утра уснёт. Ещё чего доброго, ворвётся в чужую дверь, а те не в курсе дела… Тогда мне конец! А что если этого нахала на время в ванной комнате спрятать – пусть освежится и остынет немного, - искал выход из создавшегося положения Николай. – Ведь слово, как бы уже имеет оболочку, в которой и хранит своё колдовское бессмертие, а значит, тыкаясь во все углы, как в лабиринте, наверняка, в ванную комнату заглянет, вот тогда надо успеть вовремя, закрыть дверь и поплотней завесить материей. «Ушами на время придётся пожертвовать  иначе, как  я  узнаю  о  перемещении  мечущегося звука?»
      Отыскав глазами на столе клок ваты, чтобы хоть немного сдержать своё полоумное детище от издевательства над своим Творцом, Николай оторвал одну ладонь от уха, чтобы взять вату, но, не дотянувшись до спасительного клока, так и застыл поражённый услышанным.
      В открытую настежь раковину уха, как в пролом крепостной стены, всесокрушающим, диким потоком понеслись слова:  «Heureka! На простор. Люблю эгоиста, а то она… Heureka, ни мне, взбесившегося покоя, не даст, не даст. Надо, люблю Heureka взбесившегося, ни мне, ни – ни покоя, простор Heureka. Люблю выпустить ей, а то мне Heureka!
      Слова, прорвавшие оборону оцепеневшего противника, неслыханной чехардой понеслись по лабиринтам мышления к центру управления мозга.
      Почувствовав острую боль в голове, Николай вышел из оцепенения и молниеносно закрыл брешь рукой, через которую был нанесён предательский, ошеломляющий удар. Он даже не почувствовал удара собственной ладони, настолько был шокирован внезапностью звукового оборотня.
      Сжимая до боли, уши и виски, незадачливый изобретатель долго сидел с опущенной головой. Его голубые глаза не мигая уставились в полумрак подстолья, но ничего не видели там. Вокруг них появились тёмные тени то ли от переутомления, то ли от недостатка света. Уголки застывших губ безразлично опустились, превратив соблазнительную ямочку на подбородке в глубокую морщину, нелепо врезавшуюся в лицо юноши. Дрожащие руки так крепко сжимали голову, что скулы и виски вокруг них побелели, а, ранее незаметные вены, дёргались синими влажными червями, беспомощно пытаясь вытянуть из-под сцепленных рук зажатую половину своих артерий.
      Николай почувствовал, что произошла непредвиденная им случайность. Что он, каким-то неведомым образом, при закрытых дверях, стал пленником собственного голоса.
      Время для него, как бы остановилось. Он ещё надеялся до вечера обезопасить Фата Моргана, загнав того в ванную комнату, а в сумерках, под спасительную музыку  вечерних радиолюбителей, можно будет изгнать непрошеного квартиранта из  дома.  Возможно,  там,  незадачливые  первенцы вечности, потеряют свой иммунитет вечной  жизни,  и  у Николая появится новый шанс на удачу.
      Просидев длительное время в невольном раздумье, Николай решил не тянуть более время на анализ случившегося, а сконцентрироваться, как он считал, на главном.
Напрягшись, он быстрыми движениями рук скатал плотные валики ваты и плотно заткнул ими отверстия ушей. Сквозь пористое волокно он всё же слышал вокруг себя водевильное представление сумасшедших звуков. Частично защищённый от их назойливости, Николай спешно приколотил сразу два одеяла над дверью ванной комнаты, чтобы в этот раз избежать коварного случая.
     Проверив плотность прибитых одеял, он приподнял один их край, затем приоткрыл немного дверь и стал внимательно следить за мечущимися друг за другом словами. В замкнутом хороводе словесной бессмысленности Николай никак не мог уловить разрыва или зазора между  звеньями крепкой цепи, чтобы легче было сориентироваться в образовавшейся последовательности от и до. Он попробовал несколько раз заскочить в ванную комнату, а затем, плотно прижимая свисающие одеяла к своему телу, ускользнуть от цепких объятий преследующих психов, но ничего не получилось. Взглянув на часы, он заметил, что если через полчаса не избавиться от  оголтелой свиты, то опоздает на свидание. Тридцать драгоценных минут мгновенно улетучились в безуспешных попытках, не поймать, а убежать от заевшей ленты звуков и слов. Он устало сел в кресло и, закрыв ладонями ноющие от боли уши, задумался, как теперь ему сообщить Елене о том, что сегодня не сможет придти на свидание, и завтра на свадьбе всё ей объяснит.
      Время быстро миновало день и вышло на вечер.
      Николай  наконец-то решил написать записку и отнести её к ожидающей девушке. Он надеялся выждать, когда соседские радиолюбители усилят мощь своих магнитофонов на всю улицу, затем добраться до дома, где его невеста жила у тётки, передать записку, а заодно, в сгущающихся сумерках освободиться освободится от безликих свидетелей новой эры.
      Написав без суеты несколько строк, Николай встал и осторожно подошёл к входной двери. В полной звуковой осаде, да ещё за плотно задёрнутым толстым материалом посторонние звуки из коридора никак не могли проникнуть. Настороженно прислушиваясь, если можно так сказать, он вспоминал, кого из своих соседей он чаще всего встречал в это время во дворе, и вспомнив, что в это время лишь случайный гость задержится дольше обычного у кого-нибудь, Николай  приготовился к броску в спасительную темноту. Осторожно просунув под занавес руку с ключом, он открыл замок, затем, глубоко вздохнув и резко откинув тяжёлую занавес, Николай рванул, что есть силы, дверь и выскочил на улицу. По пустынному шоссе, являвшемся одновременно и улицей села, он за считанные минуты добежал до желанного дома. Не теряя ни секунды, он подскочил к распахнутому настежь и ярко освещённому окну, бросил через подоконник записку и оттолкнувшись от нагретой за день стены дома убежал прочь. Преследуемый  неотступными голосами или слуховыми галлюцинациями и шумом собственного дыхания, Николай не слышал вокруг себя истошного лая потревоженных собак и громких и сердитых выкриков разбуженных односельчан, ложившихся спать вместе с курами. Он боялся одного, что его могут увидеть в таком нелепом состоянии и быстро сообщить Елене, чего он никак не желал.
       Не останавливаясь и не переводя дух, Николай быстро возвратился к своему дому, затем, не снижая скорости, проскочил прихожую и маленький коридор и, в последнем прыжке, толкнув ногой входную дверь, так что ощутил по вибрации воздуха содрогание всего дома. Заперев замок, он суетливыми движениями дрожащих рук поправил откинутую занавес и, тяжело дыша, заскочил в другую комнату, где, не раздеваясь, бросился на застланную кровать навзничь.
      В комнате царил мрак.
      Николай накрыл голову большой подушкой в надежде избавиться от шума в голове. Он понимал, что это от переутомления и стресса, застигнувших его врасплох. Ему хотелось поскорее отдохнуть и до конца свадьбы не прикасаться более к звуковому мучителю.
     Он закрыл глаза. Через пару минут он почувствовал лёгкое подрагивание мышц ног и рук, бывавшее у него при сильном физическом переутомлении. Ещё через минуту, другую Николай уснул, словно провалился в беспокойное забытье.

                ******************************

       Первый раз, когда Николай перешёл по трубе через маленькую речку к Ак-кае, ему по дороге, идущей между пирамидальными тополями, встретилась женщина, вышедшая из сада с правой стороны. Он поинтересовался у неё о скале и её пещерах. Это оказалась родная тётя его будущей невесты. Она, как и многие местные жители знала о скале больше приданий и небылиц, чем исторических и краеведческих историй связанных со скалой.
      Затем, приходя не раз уже с Леной, зачастившей из-за него к тётке в гости, он всегда останавливался на какое-то мгновение под прикрытием стрельчатых великанов, не решаясь сходу выйти один на один с грандиозным творением природы.
      В лунную  ночь  ему  казалось, что  на  село  надвигается  айсберг чудовищных   размеров,   и  вот-вот  раздавит  под  собою  его  спящих обитателей с их чудными снами. Но луна уходила по небосклону за горизонт, а жуткого бедствия не происходило.  Миллионы лет вздыбленная льдина пыталась перемахнуть через тонюсенькое препятствие реки, но у самого берега таяла, таяла, таяла, теряя в её воде свою многовековую силу и историю.
     Николая всегда манило к скале, но в тоже время она и внушала ему неведомый страх. Лену это всегда веселило, и она часто подшучивала над своим возлюбленным: «Ох, проглотит тебя вон та, самая огромная пасть из хищной стаи белых акул!  И тогда мне не жить на белом свете. Сама брошусь вслед за тобою в её ненасытную утробу!»
      Она почему-то сравнивала скалу со стаей морских хищников.
      Николай смеялся над её наивной шуткой, и они радостно спешили по матовой желтизне осыпи к самому большому гроту скалы, откуда подолгу наблюдали закат над селом, на Белогорском, над долиной и горами.

                ********************************

     Проснулся Николай от шума в ушах.
     По часам он определил, что на улице царила ночь. Подушка упала на пол, и посторонние звуки настойчиво проникали сквозь вату в уши. Спросонок, он ещё не мог  понять, что за шум его беспокоит, и где их источник находится.
     Как бы вспоминая во сне о своём последнем уединении с Еленой в их любимом гроте, Николай на время забыл о вчерашнем происшествии, и находясь пока под свежим впечатлением сна,  недовольно ворчал на тех, кто помешал ему спать.
      Сев на не расстеленную кровать он прислушался к глухим звукам, ему никак не удавалось понять смысл хаоса позднего звучания. Какие-то помехи мешали различить их индивидуальность, будто он только что вышел из горячки болезненного состояния, случающегося при высоких температурах. Николай ткнул  пальцем в раковину уха, чтобы определить, нет ли там серной пробки мешающей слушать и наткнулся на  бируши. Коснувшись ваты он сразу вспомнил всё, что с ним произошло накануне вечером. Он теперь понимал, что дотошный шум исходил из глубины его переутомлённой головы.
      Николай суетливо вцепился остриями ногтей за торчащие волокна ваты и рывком выдернул их из ушей в надежде услышать сонные звуки осенней ночи окраины села.
      Представьте одинокую фигуру человека уставшего от наглых и невежественных репортёров. Ему чертовски надоела вопросительная фистопляска вокруг его затворнической личности. Он чудесным образом ускользнул от них и скрылся в спасительной темноте от их пронырливости ищеек. Оставшись наконец-то один, он  облегчённо вздохнул, и хотел было присесть на что придётся, но, не успев перевести дух, как вновь оказался в самом эпицентре ещё большего числа обнаглевших репортёров всех мастей, у которых по этому поводу появились «новые» ГОСТы вопросов.
      Что же сделает любой из нас на его месте?
      Конечно же, взорвётся!
      В аналогичной ситуации оказался и Николай, когда вата выпала из его руки. Сплошной поток слов, выкриков, вздохов, проклятий и, чёрт знает, каких ещё звуков мгновенно опутали его раздражённое сознание.
      Николаю вдруг показалось, что на него направили репродукторы и динамики всей вселенной включённых на всю громкость и орущих на  всех волнах.
      Он со всей силой зажал распухшие от звукового насилия уши горячими и липкими от пота ладонями и скрючился на кровати, доставая отяжелевшей головой до самых колен.
     Только сейчас он понял, что стал первой жертвой звуковой клетки, которую готовил для серой массы невежд. Ему никак не хотелось стать подопытным кроликом для чьей-то докторской диссертации, а заодно и клиентом  «палаты №6».
      Продолжая сидеть в жалком и неудобном положении,  Николай отчаянно искал спасительного выхода. Он понимал, что став, по каким-то, неизвестным науке и ему самому, законам, аккумулирующим магнитом собственных слов и звуков, ему надо, первым делом, освободиться от магнетических свойств – звуковой гравитации своего мозга. «Но, как это сделать? - думал он, - Попробовать через предательский аппарат размагнититься? Но, опять же, как?»
      Не убирая ладоней с ушей, Николай разогнулся, встал и пошёл в другую комнату, приспособленную им наполовину  под кабинет и лабораторию. Там горел свет, хотя его не было видно из маленького прохода, ведущего в комнаты.
     Николай устало сел в своё кресло, открыл правое ухо под натиск шума, а освободившейся рукой быстро скатал из ваты новые бируши и, как можно плотнее, заткнул ими разболевшиеся уши. Для лучшей изоляции от звуков он надел наушники.
    Теперь шумовой обстрел был не так страшен и напоминал комариную осаду герметически закрытой палатки.
     Откинувшись на высокую спинку кресла и положив подрагивающие от напряжения и волнения руки на  пластмассовую прохладу подлокотников, Николай уставился на выключенный аппарат и, собираясь с мыслями, стал последовательно анализировать все этапы  создания «звукового бессмертия» эфира. Мысли путались, и он, вновь и вновь,     возвращался к исходной точке своей воплощённой идеи. Ему никак не удавалось найти причину появления побочного эффекта.
     Часы уже показывали восемь утра, а он всё ещё пребывал в блокадном положении и не знал, что ему предпринять для прорыва звукового окружения.
      Если бы не свадебное торжество, он мог бы, под покровом темноты, скрыться высоко в горах и там, в потаённом месте, попытался распутать злополучный клубок звуков, в который замотала его привередливая Фортуна. В конце концов – это же не радиация, которая вцепляется в свою жертву намертво и навечно! Когда-то же он должен размагнититься и распустить назойливые завихрения звуков вокруг себя? Не вечно же ему скрываться в дебрях лесистых гор с жутким эхом и пугать всё живое на своём пути?
     Неожиданно, вспомнив про вещи Мари Складовской-Кюри, излучающие гама-излучения, Николай рассмеялся. Он представил свой гроб в виде музыкальной шкатулки с вечным заводом, подвешенным под потолком в одном из павильонов ВДНХ.
     «Весёленькая перспектива известности, - подумал он, - развлекать и привлекать любопытных экскурсантов вечной записью, какой-нибудь рекламы от ушлого производителя, к примеру, долгоиграющих пластинок или жвачек. Это не лучше, чем роль испуганной дворняжки с десятком, другим гремящих консервных банок привязанных к хвосту несчастной».
     Не найдя причины и не придя ни к какому решению, Николай включил треклятый аппарат, надеясь уже лишь на русское: «Авось!»  Он уже не осторожничал, не замирал ни сердцем, ни дыханием, не прислушивался к окружающему эфиру для стерильности феноменального эксперимента. 
     В невообразимом гвалте невидимого «Вавилона», пополнявшемся всё новыми и новыми конкурентами на бессмертие, бесполезно было, что-либо разобрать и понять. Николай предположил, что если он не сумеет ничего предпринять против звуковой эпидемии, то через день, другой, отдельные звуки так уплотнятся вокруг него, что будут похожи на шум работающего мотора с нарастающими оборотами двигателя. Но, чего хуже, эта нарастающая круговерть уже сегодня может сотворить непоправимое – разрушить его женитьбу.
     Покрываясь холодным потом, Николай в течении часа крутил все регуляторы, нажимал много  раз на кнопки и переключатели настроек, вышедшего из-под его контроля аппарата, но никаких изменений в сторону тишины не происходило. Он снова и снова крутил и нажимал в разной очерёдности на случай обратного эффекта магнетизма, и не сразу заметил яркий сноп света, проникший в его лабораторию из улицы.
     От неожиданности он вздрогнул,  затем   сжался    и   резко  повернулся  в сторону двери. В открытом проёме стоял друг Сашка, а из-за его спины высовывались любопытные лица соседей и знакомых, пожелавших стать первыми очевидцами, а заодно и свидетелями ещё живой  «звуковой шкатулки».
    Стоя в потоке солнечного света, Сашка был подобен римскому патрицию. Половина сорванной им с двери тёмно-красной занавеси свисала с его левой, согнутой в локте  руки, а другая половина занавеси краем упала на его правое плечо, едва доставая до пояса. Не решаясь войти вовнутрь комнаты, он нервно жестикулировал свободной рукой и отчаянно шевелил немыми губами.  От ораторских усилий у него на шее вздулись вены, а лицо побагровело.
     Видя вероломное вторжение любопытной толпы в его ужасную тайну, и притом возглавляемое его другом, Николай понял, что  «триумфу» и покою пришёл конец. Он забыл про наушники и вскочил с кресла. От натянувшегося шнура, голова Николая, с осунувшимся и перепуганным лицом, дёрнулась в сторону. От досады и злости он резко дёрнул ею в другую сторону и тут же почувствовал, как возле его ног, что-то упало. Отскочив назад на шаг, Николай посмотрел на тол, там лежало его гениальное детище и мигало ему изнутри вспышками замыканий и воспламенений.
      Николай сорвал с головы наушники и, бросив их на умирающий аппарат, покрывающийся едким дымом, подскочил к столу. Забыв про напряжение в сети, он одним махом столкнул со стола остальные приборы. Когда последний прибор оказался на полу, Николай резко повернулся к двери и бросился пробиваться к выходу. От нежданного происшествия в квартире, поведения  его хозяина и невообразимого шума вокруг него, все присутствующие расступились перед ним и он, не оглядываясь, выскочил на улицу.   
     Во дворе он увидел ещё с десяток знакомых и незнакомых людей, толпившихся у порога дома и у калитки.
     Николай рванулся было к саду, выходящему к реке, но вспомнил, что ближайший мост в виде трубы находится напротив дома тётки его невесты, тут же развернулся и выскочил через калитку на дорогу. По ней он повторил вечерний кросс, но уже с лучшим временем забега. Он уже не придавал значения своему шумовому эскорту, заглушаемому ватой и тяжёлым дыханием, в данном бегстве он боялся лишь непредвиденной остановки – любой остановки. Он бежал, бежал и бежал!
     У дома тётки он, свернув на тропинку,  вдруг остановился на мгновение и оглянулся на окно, в котором не раз любовался своей любимой. В настежь распахнутом окне Николай увидел Елену во всём белом.
     «Она, воистину, Helene! – мелькнуло в его возбуждённом сознании. – Олицетворение  совершенной  женской  красоты! За  такую Hermione и  боги  воюют! Нет, мне  не  надо,  для  полноты  «триумфа», «ожерелья несчастья»!»
     Он видел, как Елена радостно взмахнула ему рукой. Не ответив на взволнованное приветствие нежной руки своей невесты, Николай повернулся лицом  к тропе и ещё быстрее побежал к реке. За деревьями у самого моста он скрылся из виду.
      Узнав своего жениха,  бегущего в сопровождении странного и сильного шума, Елена обрадовалась.  Она вспомнила про вчерашнюю записку, в которой он обещал забежать за два часа до их регистрации, и тут же забыла про все тревоги ночной бессонницы, полученной ею  после прочтения записки от странного посыльного. От нахлынувшей радости, она заулыбалась и не сразу обратила внимание на испуг в расширенных глазах Николая и на обострившиеся и осунувшиеся черты милого лица. Но едва он повернулся к ней спиной, не ответив на её приветствие, и побежал прочь от неё, как она мгновенно заметила, что её возлюбленный за последний день разлуки с ней изменился до неузнаваемости.
      Продолжая по инерции улыбаться и махать ручкой, Елена вдруг почувствовала, как её колени подкосились, а окружающий мир поплыл в её глазах и стал исчезать. Ещё не зная, что произошло с её любимым парнем, она сердцем почувствовала порыв ужасной беды залетевшей неведомо откуда на её долгожданное торжество.
      - Он не узнал меня! – едва слышно, произнесла она побелевшими губами. – Он пробежал мимо. Что с ним?
     Село её тётки было небольшим, но вездесущие слухи и  домыслы, всё же не  сумели опередить стремительный бег безумца, и дом тётки с утра пораньше наполнился радостными звуками свадебных приготовлений. После же загадочного пробега мимо их дома самого виновника торжества, присутствующие неожиданно притихли в тревожном предчувствии неприятности, когда же во дворе появились запыхавшиеся очевидцы из дома жениха, то хозяева и гости зашумели подобно растревоженному улью. Еленины  родители быстро выпроводили всех из комнаты, где на диване сидела в полусознательном состоянии их дочь, и внимательно слушая прибежавшего с плохими новостями мальчишку, беспокойно расспрашивали его о  подробностях загадочного происшествия, случившемся  с их будущим зятем. Отойдя на минуту от мужа и раскрасневшегося мальчишки, мать заглянула в комнату, чтобы узнать, как дочь себя чувствует и не надо ли чего ей?
     На диване Елены не оказалось.
     Мать стремительно вошла в комнату и обеспокоенно огляделась. Комната оказалась пустой. Она кликнула мужа, а сама подбежала к распахнутому окну. Во дворе тоже не увидела своей дочери, и лишь белый цветок из фаты невесты подсказал ей, что та выпрыгнула в окно и побежала вдогонку за сбежавшим женихом. Елена, действительно, придя немного в себя, быстро вскочила с дивана, затем подбежала к окну и подобрав подол длинного платья взобралась на подоконник. С него она спрыгнула на землю и, поддерживая шлейф фаты, быстро побежала вслед скрывшегося Николая.
      Миновав небольшой сад, Елена выбежала к реке, там она остановилась на бетонной опоре бывшего моста, осмотрелась, в надежде увидеть поблизости Николая, но, не увидев его нигде, поняла, что он перебежал по трубе на другой берег и устремился, наверняка, к Ак-кае – к их любимому гроту.
      Она перебежала по той же трубе через речку и ещё быстрее устремилась по старой дороге меж тополей. Приблизившись к концу  коридора из высоких тополей, Елена услышала уже знакомый ей шум, который окружал несчастного Николая, он доносился со стороны едва заметной тропинки, ведущей вверх по осыпи к чёрнеющему провалу в скале.
      Преодолев последние метры старого сада, разделённого надвое двойной колоннадой тополей, невеста выбежала на другую дорогу, тянувшуюся вдоль сада. Она остановилась и, тяжело дыша, стала искать полными слёз глазами своего возлюбленного, затерявшегося среди редкого кустарника и огромных валунов, разбросанных по склону обширной осыпи скалы, доходящей своим верхним краем до самого входа в их грот. По доносящемуся с осыпи неприятному шуму, Елена сориентировалась, где именно  взбирается  её  любимый  беглец,
но предательские слёзы мешали ей увидеть  его самого.
      Она позвала Николая, но её голос оказался беспомощно тихим и не мог спугнуть даже стайку воробьёв сидевших на ближайшей к ней яблоне.
      Вытерев шлейфом фаты слёзы, Елена перепрыгнула через заросшую канаву, тянувшуюся вдоль дороги, и тяжело дыша, побежала по тропинке к осыпи. У самого начала осыпи, она вдруг споткнулась, как бы ощутив толчок самой земли. Она с трудом удержалась на ногах и остановилась, чтобы перевести дух перед самым подъёмом, а заодно вытереть слёзы. Не успела она приготовиться к покорению высоты, как ощутила под ногами толчок подобный первому. Они походили на толчки случающиеся при землетрясении.
      Поняв, что это произошло землетрясение, Елена забеспокоилась ещё сильнее, ведь её жениху грозила  смертельная опасность. По доносящемуся до неё шуму, она определила, что Николай находился едва ли не у самой стены, нависшей над ним скалы, и в любую секунду на него мог рухнуть  потревоженный обломок скального ракушника и раздавить  под собою её любовь и счастье.
      В отчаянии она закричала, как ей казалось громко, но её испуганный крик потонул в гуле и грохоте потревоженной осыпи и самой скалы. Земля не сильно, но ритмично вздрагивала.  Недалеко от кричащей девушки прокатилось вниз два больших валуна, оставляя за собою в рыхлом песке неглубокие канавы. Думая только о своём любимом и о грозящей ему опасности, она не замечала, как ей навстречу ползла  растревоженная осыпь, как закружились и закричали стаи вспугнутых галок и ворон, как с перепуганными возгласами  появились из-за деревьев её родные и знакомые. Все они находились за её спиной, а впереди, среди движущейся осыпи и поднятых в воздух клубов пыли, миражила спина её жениха.
     Очнувшись от первого испуга и  шока, Елена вновь полезла по зыбкому песку осыпи к расплывчатому из-за слёз овалу грота. Где-то посредине склона в песке остались белоснежные туфельки невесты, а чуть выше забелел её кружевной платочек. Она этих потерь не замечала.
      В нескольких метрах от входа в грот, земля вздрогнула так, что обессиленная девушка не удержалась на ослабленных ногах и упала навзничь.
      Ей бы остановиться, опомниться и, не мешкая ни секунды, вернуться на более безопасную равнину, но она, увидев, как грот выдохнул густые клубы песчаной пыли после внутреннего обвала кровли, быстро вскочила на ноги и резво побежала среди свежеобвалившихся валунов и камней, к затянутому пылью входу, ведь там, за оседающей пылью, был её самый близкий человек. Быть может, он ждёт её помощи.
      Из последних сил, девушка добралась до их излюбленного места потерявшего былую привлекательность и романтичность расположения.
      Перед самым входом Елена остановилась. Пыль и усталость мешали ей дышать. Слёзы так же мешали видеть, что твориться в полумраке грота. Земля  уже не вздрагивала, но  всё  ещё  гудела, или ей так казалось.
      Она вошла вовнутрь и не узнала их доисторического убежища.
      Свод обрушился на несколько метров в высоту, а под его свежим  куполом выросла песчаный конус с разбросанными плитами спрессованного ракушника. Откуда-то из глубины выросшего кургана доносился знакомый, глухой шум, сопровождавший её жениха.
     Не думая о том, что потревоженный свод может вновь осыпаться или обвалиться по прихоти подземных сил, Елена бросилась искать Николая. В самом дальнем углу, которого не тронул обвал, она увидела на одной из плит тусклый блеск, какого-то предмета. Обрывая в клочья подол испачканного платья, Елена стала пробираться к привлёкшему её внимание предмету, возможно, принадлежащему её жениху.
     И тут повторились новые подземные толчки, хотя и меньшей силы.
     Грот загудел, словно потревоженный колокол.
     От посыпавшейся и поднятой пыли в нём стало очень сумрачно.   Дышать стало труднее, но девушка не остановилась, а, размазывая по красивому лицу пот и слёзы, смешанные с пылью, преодолела последние метры до едва видимого блеска. Вблизи она увидела, что заманчивый блеск исходил от карманных часов её жениха, которые ему подарил его дед, как память о войне. Она протянула к дедовскому трофею исцарапанную в кровь руку, чтобы взять его, но тут грот загудел на угрожающих нотах набатного колокола. Почка под ногами, стены, свод и серо-бурый воздух дрогнули раз, другой, третий.
     Елена закачалась в такт толчков и не удержавшись на ногах стала падать, в падении, она всё же успела схватить драгоценную находку. Прижимая её к груди, она почувствовала под собою удар, который, не только подбросил её вверх, а и обрушил на несчастную девушку всю громаду дальнего края свода, удержавшегося от первых толчков.

                *******
      Серия новых, более мощных толчков землетрясения остановила полезших по сыпучему склону смельчаков, поспешивших вслед за убежавшей невестой. Все в страхе невольно отступили подальше от опасной зоны. Они видели, как крупные валуны, отваливающиеся от вздрагивающей скалы, стремительно скатывались по крутому склону осыпи и докатывались до самой дороги. Оцепенев, на какое-то время, присутствующие смотрели  с нескрываемым ужасом на запылённый вход грота, как будто   землетрясение исходило именно оттуда. Самый сильный толчок повалил многих наземь, а женщин ещё заставил закричать и застонать от страха.
      И всё же  большинство продолжали смотреть на трясущуюся стену скалы сквозь пылевую завесу.  На их глазах, огромная пасть грота с силой выдохнула длинную и густую струю пыли, будто это был не вход в обычный грот, а настоящее жерло гигантской пушки, выстрелившей холостым снарядом. Оцепеневшие зрители увидели, как  вместе с потоком  пыли из грота вылетело белое кольцо, с тонюсенькой лентой и зависло над самым входом, как бы налетев на препятствие. Это была фата невесты.
      Подземная стихия наконец-то  умерила свой пыл, но перепуганные люди не решались тронуться с места; ни вперёд, ни назад, и лишь некоторое время спустя, когда земля под ногами совсем утихла, а они, немного, пришли в себя, среди них нашлись смельчаки для восхождения по осыпи, к подножию обновлённой панорамы скалы. Они неспешна, с оглядкой  взбирались по взрыхлённому склону.
      Через пару затяжных остановок смельчаки остановились у входа изменившегося контура входа. Никто из них не решался первым войти вовнутрь грота, не столько от страха перед затаившимися толчками и обвалами, сколько перед загадочным деревом  с тёмно-красными, ссохшимися ягодами на тонких ветвях, неизвестно откуда  и когда появившегося здесь и цепко удерживающего на своей колючей макушке фату исчезнувшей невесты. Странное дерево стояло у самого входа в грот и как бы преграждало дорогу к чьей-то тайне.
      Начинало смеркаться.
      Все переминались с ноги на ногу, но смельчаков войти вовнутрь так и не нашлось в этот день. Напуганные непредсказуемой стихией, люди не решались  приблизиться  даже к таинственному  дереву. Как кто-то отчаивался на решающий шаг, то сразу все слышали угрожающий шум или гул доносящийся из темноты грота. Смельчак тут же отступал за невидимую черту, отмеченной стихией.
      Когда я поинтересовался у местных жителей:  «А позже нашли ли несчастную пару под завалом?»
      Мне ответили, что, конечно же, делали всё, что от них зависело. Но только  приступали к земляным работам в гроте, как свод в нём тут же начинал потихоньку гудеть, трещать, осыпаться, и тогда уже было бы глупо подвергать смертельной опасности спасателей.
      Я удивился: «Но можно же закрепить свод деревом или металлом!»
     «Всяко пробовали, - ответили мне, - но результат был тот же. Видимо, кому-то не хочется, чтобы люди раскопали тайну этой печальной истории».
     Когда я узнал об этом невероятном событии или легенде, то решил, что нельзя, чтобы она покрылась пылью забвения.
     Несколько лет спустя, отправляясь ранней весной из далёкого Ленинграда, в не менее далёкую Сибирь – северную её оконечность,- я, прежде чем уехать туда надолго или навсегда, в поисках своей Ойкумены, - всё же выкроил несколько дней для посещения столь легендарного места Крыма.
      Только я положил  саквояж у своего  друга Саши в Белогорске, как сразу направился к Ак-кае, которая ещё дремала в морозном мареве, в столь ранний час. Я спешил так, как времени у меня было немного; я и так сделал большой крюк на юг по дороге  за Урал.
      Стоя у подножия осыпи, залечившей свои раны скудной растительностью колючих кустов и жёсткой, прошлогодней стерни и травы, я вспоминал подробности, услышанной мною легенды или были и накладывал в своём восприятии видимое с воображаемым. В это морозное утро мне не хотелось нарушать покой   заиндевевшего   покрова   осыпи,   тишину   прозрачного
воздуха и дух тайны сотен тысяч лет.
      Полюбовавшись снизу величественной панорамой меловой стены, её гротами и сероватой паутиной загадочного дерева у входа одного из гротов я повернул назад. Возвращаясь по дороге между старыми тополями, я увидел одинокую фигуру женщины, сгребавшую в саду прошлогоднюю  листву  из-под  яблонь.
      При виде столь раннего путника у скалы, она    замерла и с пристальным вниманием посмотрела на меня. 
      Я поравнялся с нею, остановился и поздоровался. 
      Мне хотелось дополнить свой рассказ новыми сведениями и подробностями о легенде или молве Ак-каи, но не решился так, как эта женщина могла оказаться тёткой погибшей невесты, и я мог растревожить в её памяти приглушённую временем трагедию прошлого.
      После некоторого молчания, я спросил у неё: - Когда будет  ближайший автобус на Бологорск?
      Она перевела свой взгляд с меня на скалу и со вздохом ответила: - Сейчас автобусы ходят очень редко. Быстрее доехать на попутной машине.
      Я поблагодарил её и пошёл к речке. По трубе перешёл  через ледяные, мутные воды на другую сторону, а оттуда, по тропинке, через заиндевевший, искрящийся в морозном воздухе сад и мимо вытянувшегося вдоль дороги дома, я вышел на трассу.
     Дорога была пуста; никакого движения ни в одну из сторон. Дожидаясь случайной попутки, я издали пытался разглядеть дерево, растущее у входа в большой грот, но кроме лёгкой дымки на чёрном фоне входа ничего не смог рассмотреть.
     Не дождавшись попутного транспорта в свою сторону, я отправился в Белогорск пешком, по ходу планируя на завтра более близкое и детальное знакомство и изучение со скалой и со всем тем, что прямо или косвенно связано с историей одного из красивейших гротов Белой скалы.
             Примечание: 
Николай  - Nik; (гр.) - победа + Laos – люди, народ.
Елена – Helen; (гр.) -  светлая, олицетворение женской красоты.
Гармония – Hermion; (гр.) – ожерелье несчастья.

                /1981-1985гг./