Глава № 9 из цикла "Возвращение"
Решили мы с Колей поймать шпиона. Давно собирались, да все как-то некогда было. Летом – то в лес, то на речку, зимой – то в школу, то на лыжах. А тут слух прошел, что на Красной Будке поймали одного.
«Линию ремонтировали, - рассказал Коля. – Смотрят: в кустах мужик сидит и что-то передает по рации. Увидел их, испугался и хотел убечь. А они его хвать, навалились, связали и посадили в сарай. Сами стали дальше работать. Потом сели обедать. Ему тоже хлеба с салом положили - ешь, гад! А он говорит: «Развяжите мне руки!» Мужики не хотели сначала, а бабы говорят: «Развяжите, а то как же он будет есть!» Развязали. «Только ты смотри!» - пригрозили. «Не бойтесь, - говорит. – Я не убегу». Поел. «Дайте мне теперь закурить!» - просит. Мужики дали ему закурить, сарай закрыли и пошли дальше работать. Потом кто-то в щелку глядь – а он там на полу какие-то бумажки разложил и жгет. Они туда, а он им – «Опоздали! – говорит. – Я важное донесение сжег». Они ему лопатой по голове ***к! «Ах ты, гад, такой! Еще нас из-за тебя посадят!».
- Убили? – испугался я.
- Не, его не сильно стукнули.
- Бабы, они же глумные! Они же ничего не понимают! – разволновался я. – Надо было сразу обыскать, руки связать назад, ноги связать, оторвать воротник – там у них яд всегда бывает, снять ботинки – там шифр, забрать ремень – в нем у шпионов тоже чего-нибудь, да есть. И по морде дать, чтоб боялся. И следить все время!
Коля задумчиво кивнул и таинственным голосом сказал:
- У него тут, наверно, связь с кем-то.
- Точно! – вскрикнул я, прозревая. – Их же полно! Они еще с войны остались!
Помолчали, завидуя железнодорожникам.
- И что с ним сделали?
- Батя сказал, в Брянск отправили, а дальше не знаю.
- А рацию?
- И рацию тоже.
Я сильно огорчился и подумал, что если так и дальше пойдет, то нам ловить будет некого.
Все! Откладывать больше нельзя. Мы выдрали из тетрадки двойной лист, взяли карандаш и пошли к станции. Было пасмурно, но не холодно. Крохотные капельки влаги словно зависли в воздухе.
- Это для них самая хорошая погода, - таинственно сказал Коля.
В этом деле он, похоже, разбирался, и я согласно кивнул.
Незнакомый человек с неприветливым лицом сидел на ступеньке деревянной эстакады перед вагоном, где хранился багаж, и курил. Он нам сразу показался подозрительным. Но справедливости ради и чтобы не ошибиться, мы прошли по станции, внимательно приглядываясь ко всем и каждому. Подозрительных было немало. Даже некоторые из знакомых казались нам теперь какими-то не такими. Мы уже знали, так бывает – живет человек рядом, ходит на работу вместе со всеми, в чайную, даже выпивает, а в погребе у него рация, пистолет и деньги, и сам он, оказывается, уже давно шпионом работает.
Действовать надо было осторожно, чтобы никто ничего не заметил и не догадался. Хмурые и серьезные, мы дошли до буфета и повернули обратно. Всех сразу не разгадаешь, решили, но тот, который курил на ступеньке, точно шпион. И мы стали за ним следить.
Он бросил окурок, встал. Сунув руки в карманы брюк, прошелся вдоль путей. Высокий, худощавый с узким бледным лицом, хмуро посмотрел по сторонам, постоял и вернулся к эстакаде. Когда мы увидели на его лице шрам, наши последние сомнения рассеялись. Такой не только сведения врагам передаст, но и поезд взорвать может!
Мы спрятались за старой баней, сохранившейся, наверное, еще с тех времен, когда нас не было на свете и давшей название нашей улице.
Коля расправил на стене лист бумаги и приготовил карандаш. Я вышел из-за угла и начал сообщать данные.
«Хорминная хурашка, - записал мой друг и соратник корявыми буквами. – Пугавки блистят….»
От огромной важности дела, за которое мы взялись, в голосе моем появились какие-то государственные металлические нотки. Это мне понравилось. Что-то переменилось в нас. Мы посерьезнели и будто повзрослели. Это уже были не просто Курлин с Борсиком, а советские школьники Коля Пронин и Боря Петров, напавшие на след врага, и суровые лики пионеров-героев со стен школьного коридора, поддерживали нас и вдохновляли. Это неважно, что нам мало лет и надо еще долго учиться, неважно, кем мы станем потом, когда вырастем, главное, что за Родину мы готовы на всё! И бороться с её врагами никогда не рано и не поздно.
А ждать мы не можем – а то без нас всех шпионов переловят.
- Борсик! – тихо вскрикнул Коля. – Он смотрит сюда! Прямо на нас!
Потеряв бдительность, мы слишком высунулись, и хмурый, неприязненный взгляд шпиона, отметив, задержался на нас. Мы быстро спрятались за угол. Беспокойство и раздражение почудилось нам во взгляде этого мужчины в железнодорожной фуражке и кителе. Значит, мы не ошиблись! Стало тревожно и радостно, захотелось действовать ещё активней. Охотничий инстинкт шелохнулся в груди, и что-то хищное проглянуло из нас на свет.
- Попался, голубчик! – сказал я, зловеще растягивая слова.
- Эх, нам бы ща хоть один пистолет! – возмечтал Коля. – Мы б его сразу тогда….
В целях конспирации мы обошли баню кругом и стали следить с другой стороны. Никто не подходил к нему, ничего не передавал, и даже не здоровался.
- Так, теперь пиши приметы! – я скомандовал.
- Я ж и так! – удивился Коля.
- Это одёжа, а не приметы, - поправил я.
- А-а, - кивнул он. – А какие?
Внимательно рассматривая шпиона, я начал диктовать.
«Длинный очень мужик, - записал Коля. – Высокый. Шрам на щике. На левой. Лицо злое, как у шпиона. Опять сел. Опять курит. Кажица, папиросы Беломор….»
Народу на станции тем временем прибавлялось. Скоро должен был подойти рабочий поезд, и Коля заволновался.
- А если он не будет здесь ни с кем встречаться, а сядет на поезд и уедет?! Что тогда?
Действительно, что же нам тогда делать?!
Пренебрегая правилами конспирации, мы вышли из-за бани, и, озабоченно глядя на шпиона, стали бояться, как бы он, и правда, ни уехал. Упустить его сейчас, когда вот он, почти выслежен, нам очень не хотелось. Впору было идти и держать – арестовывать. Но у нас не было пистолета, а просто так шпион мог и не арестоваться.
- Так, - сказал я суровым государственным голосом. – Надо срочно доложить!
- Кому? – спросил Коля.
- Милиционеру, - ответил я менее уверенно.
- А где он?
Найти милиционера у нас в поселке было непросто. Время от времени он появлялся в наиболее людных местах и пропадал в неизвестном для нас направлении, не показываясь по месяцу, а то и больше. Не сводя глаз со шпиона, я лихорадочно стал думать.
Ничего дельного в голову не приходило.
Шпион бросил окурок, поднялся со ступеньки, прошелся взад-вперед, озираясь по сторонам, и повернулся к нам. Наши взгляды встретились. Секунду, наверное, мы смотрели друг на друга. Потом он вдруг наклонился, поднял камень, и, широко размахнувшись, бросил его в нашу сторону. Бледное лицо его было злым.
- Ух, ты, гад! Кидается!
Мы спрятались за баню, прижались к её старым бревенчатым бокам. Дело, за которое мы взялись без разрешения, было опасным, но мы это знали и были готовы.
- Скоро докидаешься! – со зловещей улыбкой пообещал я и кивнул Коле. – Чувствует, что попался!
- Ага! – кивнул соратник. – Надо скорей докладывать!
И тут мне явилась хорошая мысль.
- Надо все рассказать начальнику станции!
- Во! – обрадовался Коля. – Правильно! У него рация есть. Он сообщит в Брянск. Они или сами оттуда приедут, или там его поймают. – Ишь морда какая! – Коля высунулся из-за угла. – Точно шпион! Еще и кидается!
Начальник станции считался нами самым главным в поселке, и обсуждать тут было нечего.
- А кто пойдет? – спросил Коля.
- Иди ты! Я тут буду.
Коля нахмурился.
- А что ему сказать?
- Ну-у…. Всё так и скажешь.
- Как?
- Ну…. Передашь ему донесение. Скажешь: там очень подозрительный мужик, переодетый железнодорожником. Но не весь. Фуражка и китель форменные, а штаны простые. Наверно, шпион. Надо арестовать. Быстрей! Мы его выследили. Скажи, там Борсик его пока стерегёт.
- Пошли вместе, а? – тихо сказал Коля.
- Вместе нельзя. Уйдет.
Коля вздохнул, потоптался и как-то сник.
- Не, - вздохнул. – Я один не пойду.
- Почему?!
- Боюсь, - откровенно признался он.
- Чего ты боишься?! – закричал я командирским голосом. – Отдашь донесение, приведешь его сюда. Я сам все расскажу.
- Он нас отлупит, - вздохнул друг.
- Чего это он нас отлупит?! – я опешил.
- А помнишь, мы у него на дверях мелом писали, и на крыльце?
На нашем геройском пути стояло неодолимое препятствие, но в пылу слежки мы как-то забыли о нём.
Однажды поздним вечером мы шарили по стоявшим в тупике вагонам, и в углу одного из них обнаружили кучу мела. Набив свои карманы большими и маленькими кусками, отправились по поселку, с небывалым усердием повсюду оставляя слова, которых полно в нашей жизни, но нет в учебниках и книжках. Мы украсили ими две улицы и переулок. Оказалось, что лучше всего было писать на крашеной двери дома начальника станции и на лавках его крыльца. После наших стараний свободного места там не осталось. Довольные мы шли по переулку и уже у выхода на свою улицу увидели начальника. Мы съежились и ослабели. Затаив дыхание, почти остановились. Начальник посмотрел на нас, улыбнулся.
- Где это вы перемазались? – спросил. – Мелом что ли?
Едва дыша, и не в силах произнести ни слова, мы потихонечку прошли мимо и, отойдя подальше, бросились бежать. С тех пор, еще издали завидя начальника станции, мы обходили его стороной или прятались.
К кому еще в нашем поселке обратиться за помощью в таком важном государственном деле, как поимка шпиона, мы не знали.
Рабочий поезд, пыхтя, постоял на станции, гукнул и укатил вместе с нашим шпионом. Словно обиженные и оскорбленные мы тоскливо смотрели ему вслед, ещё не понимая, что судьба нас пока хранила.
Мы еще не были взрослыми, и у нас не было власти и пистолета. Мы еще не успели стать ни стукачами, ни палачами, ни жертвами. Мы просто играли. Нас никто не учил этой игре. Мы её знали. Тот высокий человек со шрамом, наверное, тоже знал эту игру, но не хотел в ней участвовать. Теперь я его понимаю. Время от времени, поймав на себе чей-то взгляд, озираюсь раздраженно, и становится неприятно. Тут же пытаюсь понять, кто и с какой целью на меня смотрит. Наблюдает или следит?! Или играет?! И любой заинтересованный взгляд вызывает у меня настороженность и опасение. Не знаю почему, но я давно не жду ничего хорошего от чужого интереса к себе. И сам стараюсь не афишировать своего интереса к другим.
Но нас снова призывают выявлять злоумышленников и помогать государству бороться с ними. Уверяют, что именно среди нас и скрываются террористы, всевозможные иностранные агенты и предатели родины. И только сильная власть – наша единственная опора в этом неспокойном и нестабильном мире.
Плакаты на улицах и громкоговорители в метро настойчиво просят и даже требуют быть внимательными и незамедлительно сообщать о подозрительных предметах и лицах.
Каждый раз после такого призыва я невольно оглядываю окружающих.
Подозрительные повсюду! И чем больше всматриваешься, тем они подозрительней.
На стеклянной двери выхода из метро вижу знакомое отражение очень подозрительного типа…
А навстречу и обгоняя спешат другие, не менее подозрительные…
Но мне уже не хочется ни следить за кем бы то ни было, ни кому-то что-то докладывать.
Я давно разлюбил эту игру.
И тех, кто нас учит в неё играть.
И кому сообщать, если даже дети – глазки ясные, щечки розовые, слова матерные – тоже становятся подозрительными, когда собираются в стаи, если даже прокуроры и судьи, не говоря уже о милиции, где через одного оборотни, тоже все какие-то подозрительные?!
И всё у нас какое-то подозрительное
Тут уж лучше молчать.
А то сообщишь на свою шею!
Да и государство у нас тоже…
Очень уж какое-то странное и подозрительное.