РАССКАЗ НАПИСАН В ЖАНРЕ АЛЬТЕРНАТИВНОЙ ИСТОРИИ, И РАСПАДА СССР, РАВНО КАК И ЛИКВИДАЦИИ СОЦИАЛИЗМА, В НЁМ НЕ ПРОИЗОШЛО. ГЕРОИ ЖИВУТ ЛИШЬ В СЛЕГКА ОТЛИЧНОЙ ОТ 1980-Х ГОДОВ СОЦИАЛЬНОЙ РЕАЛЬНОСТИ.
Даже не могу сказать, зачем я притащил сына именно сюда, на этот железнодорожный мост. С одной стороны, хотелось ощутить прохладу, даруемую рекой. А с другой, наверное, более всего желал, чтобы бывшая жена, Светлана, не слышала нас сейчас.
— Ну и что же ТЫ мне скажешь, пап?
— Да вот, поговорить хотел как отец с сыном, после такой долгой разлуки…
Я ужасно стесняюсь… не знаю, почему, но мне жутко неловко… Такой уж я, видимо, по-советски воспитанный человек, застенчив не по возрасту. Приближающийся поезд дал мне повод на время замолчать.
— Может, ты всё-таки объяснишь мне, — подаёт сын голос после того, как поезд удалился, — почему вы с матерью разошлись? Неужели была только ЭТА причина?
Ну конечно, он уже всё превосходно понимает! Я невольно краснею, хотя краснеть мне вроде ни к чему — сын оказался моим полным повторением.
— Можно сказать и так, — уклончиво отвечаю я. — Но я бы не хотел, чтобы ты думал обо мне плохо. Я не собирался уходить из семьи, раз…она уже была у меня…
— Да, я знаю, мать говорила, что сама выгнала тебя…
— Вот видишь — ты уже не маленький, сам должен понимать, — говорю я ему и понимаю, что зря это сказал: сын смотрит на меня таким взглядом, словно я на его глазах проглотил ужа. Несомненно, он уже много раз слышал эту фразу, по разным поводам.
— А что я должен понимать? Зря она тебя выгнала! Жили бы и жили вместе…
— Да нет, — возражаю я, — после того, что она мне в тот день наговорила, я уже не мог жить с ней дальше.
— А говоришь — не хотел уходить из семьи!
— Да я и правда не хотел. Просто зря она тогда мне всё это сказала!
— Выходит, что мать во всём виновата?
Я теряюсь и не знаю, что ответить. Но Эдик спасает положение.
— Пап, расскажи лучше, какой она была в юности? Такой же решительной и властной.
— А почему я должен тебе это рассказывать?
— Ну вы же знакомы с самого детства! Разве не так?
А ведь я в юности и не думал, что могу жениться на Светлане! Ведь она старше меня на полтора года…
Мы жили с ней в одном дворе с детства; разумеется, я не помню, когда и как впервые увидел её.
Одно из самых ранних воспоминаний, сохранившихся в моём мозгу: летний вечер, мне уже восемь лет, мы, дети из разных квартир, играем во дворе нашей пятиэтажки.
Не помню уже, с кем и во что именно я тогда играл, но моё внимание привлекли громкие голоса рядом. И Светка была самой голосистой. Она кричала своим резким голосом мальчишкам:
— Никуда не денешься — влюбишься и женишься!
— На тебе што-ли женюсь, Свет? — парировал Антон из шестой квартиры.
— А вот я никогда не женюсь! — хвастливо крикнул Женька Ивлиев.
Светка повернулась к нему и повторила:
— И ты тоже никуда не денешься — влюбишься и женишься!
Ивлиев заржал, схватившись за живот.
И тут разгорячённая Светка повернулась ко мне и в запале крикнула:
— И ты тоже никуда не денеш…аай! — осеклась и махнула на меня рукой. Кажется, я стоял, засунув грязный палец в рот, и смотрел на них всех. И, конечно, был ей неинтересен.
— Пап! Ты где? — Эдик вывел меня из воспоминаний. — В каких сферах ты летаешь?
— Просто я подумал — жаль, что в те времена у нас не было видеокамеры… я бы тебе просто показал разные съёмки детства…
— Да я понимаю! Во времена вашего детства и Интернета не было, только телевидение.
— Ну да, ты прав, — бормочу я, вспоминая, каким чудом для меня в шестилетнем возрасте был телевизор, как хотелось его разобрать и залезть внутрь…
— А кстати, мама не стёрла съёмку нашей свадьбы? — спохватившись, спрашиваю сына.
— Нет, не стёрла, в стенке лежит. А что, обещала стереть?
— А кто её знает? Вот я и интересуюсь у тебя.
Впервые в жизни я был заснят на видеоплёнку именно в тот день, в апреле 1990 года, на нашей со Светланой свадьбе. Мой тогдашний друг, кооператор и вездесущий проныра, привёз из-за границы видеокамеру. Плюс к этому, выступил на свадьбе в качестве свидетеля с моей стороны.
Тёща, царствие ей небесное, говорила потом: «Это надо же! Шестьдесят лет живу на свете, и впервые сама себя по телевизору вижу!». Говорила она это так, будто её показывали все телевизоры страны, а не только наш ящик.
И, по правде говоря, ей в тот момент ещё не шестьдесят было, а пятьдесят девять с половиной!
— Я смотрел эту запись совсем недавно, — признаётся сын.
— Надо бы оцифровать как-нибудь…
— Надо бы, — согласился он. — Я как смогу — принесу тебе эту кассету. Пап, а мамаша уже с детства была стервой, да?
Я ошарашен.
— Зачем так говорить! Она же родила тебя!
Но сам понимаю — стервозность в её характере была всю жизнь. Она всегда могла постоять за себя, и язык у неё был острющий до ужаса. С мальчишками во дворе обычно не церемонилась. Ну и они платили ей тем же…
В память врезался один эпизод, когда мне было десять лет. Уже в мае, мы щли с Ивлиевым из школы вместе. Я тогда тесно с ним дружил, и мы всегда покидали школу вдвоём. Подходя к нашему дому, нагнали у четвёртого подъезда Светку; она шла с двумя подругами — на левой руке у неё висела Маринка, к правой прицепилась Любка.
Ивлиев тогда цапался с ними по любому поводу. А если повода не было, он его высасывал из пальца.
Вот и в тот раз он крикнул:
— Светка, ты сикушка!
Девчонки прибавили шагу, уходя от нас прочь. Ивлиев за ними.
— Поняла, кто ты, Светка? Ты сикушка!
Светка не выдержала и обернулась:
— А ты, Ивлиев, сикун — торчит трубочкой писюн!
На меня она тогда смотрела как на бесплатное приложение к Ивлиеву. И сказать что-то отдельно мне считала выше своего достоинства.
А Ивлиев заржал так, что, кажется, зазвенели стёкла в ближайших окнах.
Конечно, я и представить не мог в тот день, что спустя почти 13 лет женюсь на этой стервозе. Как же так получилось?
После окончания школы я стал, пожалуй, самым видным парнем в её поле зрения. У Светланы тогда был кандидат в женихи, но она с ним каким-то загадочным образом поссорилась. Потом за ней ухаживал взрослый мужик, за тридцать, но и с ним у неё что-то не сложилось.
И вот теперь, спустя ещё 21 год, летом 2011-го, я стою с её сыном на железнодорожном мосту и разговариваю «за жизнь». А из головы не вылазит стишок Агнии Барто:
Стоим мы с папой на мосту
Он не растёт, а я расту
Действительно, думаю я: «Стою я с сыном на мосту. Да, он растёт. Я — не расту».
— Пап, расскажи лучше, как ты начал понимать, что ты не похож на остальных… Ведь за это тогда сажали.
Это как раз тот вопрос, который я ожидал. Я знал, что сын непременно задаст мне его, и неоднократно прокручивал в голове ответ. Точнее, разные варианты ответа.
— Сажали, — признаю я, — да ещё как!
— Но ведь тебя это не коснулось?
— Повезло!
— Ты какой-то неразговорчивый товарищ, пап! — сыновние глаза впиваются в меня и требуют быть более общительным. — Вот и расскажи, когда ты понял, что ты — другой?
— Да я всегда это понимал, так или иначе…
— Как это всегда?
— Ну, по крайней мере, лет с одиннадцати. А в шестнадцать я был уверен, что я один такой на свете… что мне одному охота обнимать друга, а не девчонок…
— Зачем ты тогда женился, если уже в шестнадцать понимал свою натуру?
Чувствую: сын старается говорить по-взрослому, и тем самым демонстрировать передо мной свою зрелость. Отвечаю ему:
— Ну как зачем? Тогда ещё было так принято — обязательно жениться в 22-24 года. Сам не хочешь — родители заставят.
— И когда же ты понял, что не один такой на свете? Когда у тебя был первый близкий контакт…с другом: до свадьбы или после?
Чувствую: сын смущается, ему особенно трудно говорить об ЭТОМ именно со мной. Но он мужественно преодолевает стеснение и старается, чтобы я его не заметил.
— Смотря что считать близким контактом…
— Ну, хотя бы совместный онанизм?
— Этим я, конечно, и до свадьбы грешил,— признаюсь я.
— А самое главное?
Другой поезд приближается к мосту, давая мне время обдумать ответ. Что же мне ответить своему ребёнку? Сказать правду или что-нибудь приврать? И если приврать, то в чём?
Мне трудно признаться Эдику, что и до свадьбы у меня были любовники.
Но ещё труднее сказать, что я творил после свадьбы, тайком от жены, когда царил карательный закон, и меня вполне могли бы отправить за решётку. Светлана, наверное, умерла бы тогда от позора. Даже 30 декабря 1990 года, когда у нас родилась дочь Наташа, я отправился после посещения жены в роддоме встречать Новый год в компанию моих хороших знакомых, и с одним из них у меня была очень приятная и очень сексуальная ночь…
Но семнадцатилетнему сыну так просто об этом не расскажешь.
— Давай так договоримся — когда ты станешь ещё немного старше, я тебе обо всём расскажу… Пойдёт?
— Пойдёт! А немного старше — это через сколько?
— Ну, год или полгода… поверь, тебе некуда торопиться, ты ещё многое узнаешь, у тебя почти вся жизнь впереди…
Чувствую: говорю не совсем то, что хотел сказать, и совсем не то, что хочет услышать сын.
— И тебе приходилось тщательно скрывать всё это? Неужели так никто и не догадался?
— А кто больно догадается? Я женатый человек, двое детей, вне подозрений. Тёща, бабуля твоя, так и умерла, не узнав правды.
— А мама? Как она узнала об ЭТОМ?
Я смущённо смеюсь… к своему удивлению, мне стыдно перед сыном.
— Трудно сказать, когда она меня заподозрила. Просто было несколько моментов, которые навели её на соответствующую мысль…
— Каких моментов, пап?
— Ну, однажды утром, в постели, я нечаянно назвал её мужским именем — Денисом…
Теперь уже не смог сдержать улыбки.
— И она, конечно, возмутилась: «Какой Денис? Нашего сына зовут иначе!»
— Примерно так, — соглашаюсь я, — у меня тогда был близкий друг Денис.
— Он тебе сильно нравился, пап?
— Да, — вынужден я признать, — я его любил страстно, а к супруге уже остыл, совершенно…
— А в каком году это было, помнишь?
Конечно, я помню. Это было весной и летом 1999-го. А осенью того же года советское правительство, под давлением мировой общественности, отменило уголовное преследование гомосексуалов. И Советский Союз, великий и могучий, вошёл в двадцать первый век очищенным от этого преступного закона.
— Жена уже тогда смотрела на меня с ярко выраженным подозрением в «разврате», — говорю я сыну, нарочно называя его мать «женой». — Женское чутьё никогда не обманывало её. А тут ещё началось обсуждение ЭТОЙ темы в прессе и на телевидении…
— Ну и что было дальше? — горит в нетерпении мой сын. — Когда она сказала тебе: «Муженёк, а ведь ты у меня слегка голубенький!»?
Не обращаю внимания на слегка нагловатый тон сына, объясняю:
— Она не говорила мне таких фраз. Она просто выследила меня, выследила и пожаловалась в партком.
— А что партком?
— Ну что партком? Мне пришлось уйти с прежней работы… Ведь ты сам понимаешь — ещё и года не прошло, как… таких, как мы с тобой, перестали сажать пачками.
— И потом из семьи тоже пришлось уйти…
— Да, и из семьи. После всего, что она наговорила мне 8 августа 2000 года, я просто обязан был уйти.
— Ты даже точную дату помнишь!
— Я эту дату всю жизнь буду помнить. Вы тогда с Наташей у бабушки отдыхали. Поэтому мы с матерью могли поговорить начистоту.
— И что же конкретно мама сказала тебе в тот день, 8 августа?
— Тебе вряд ли следует знать дословно…
И сын проявляет тактичность, не требует подробностей. Он только добавляет:
— Да, я помню. Мама забрала нас буквально 30-го числа, прямо перед школой, и сказала, что ты уехал по делам. Только через месяц она признала, что «папа больше к нам не вернётся».
Я, со своей стороны, тоже проявляю любопытство:
— Ну а ты сам почему мне про себя не рассказываешь? Мне тоже было бы интересно услышать, как ты осознал себя не таким, как все?
— Ты хочешь знать, как это случилось у меня, пап? — переспрашивает парень своим довольно тонким голосом.
— Да…
— Да банально, в общем… Я, правда, никогда не думал, что я один такой на свете. Но мне всегда было интереснее с мальчиками, чем с девчонками… И в какой-то момент, примерно полгода назад, я понял, что не смогу жениться, не смогу даже просто спать с женщиной, и что мне следует запретить себе даже думать об этом, и что я — голубой…
— Насчёт женщин, думаю, ты не прав, — говорю сыну, — Я ведь женился, даже смог двоих детей зачать, если ты в курсе, и вовсе не морщился от отвращения…
— То — ты! А это — я! И время тогда было другое…
— Ну ладно, ладно, — похлопываю его по плечу, — не надо так о себе, Эдуард! Я вижу, какой ты красавец! Как ты похож на меня молодого! И что же, такой приятный парень не сможет изготовить себе на смену другого такого же парня? Сможет! Да ещё как…
Вечернее солнце клонилось к закату. Дети и подростки, чуть ниже по течению, купались и визжали от наслаждения.
Сын рассказывал про свою первую любовь — парня из параллельного класса. Теперь, когда учёба закончилась, они расстались, и, возможно, не сойдутся вновь.
Я же думал о бывшей жене.
Мы уже несколько лет живём в разных городах, хоть и близко расположенных друг к другу.
Её внезапный звонок пару недель назад заставил меня крайне изумиться. Сначала она что-то невнятно кричала или говорила, в чём-то меня обвиняла… Потом, когда я потребовал объяснить в конце концов, в чём же дело, вполне членораздельно выпалила:
— Твой сын вырос таким же придурком, как и ты! Это всё твои гены!!!
Тут до меня стало доходить, но я возмутился:
— Зачем ты вообще мне звонишь после стольких лет разобщения!? Я ведь вам передаю деньги? Передаю!
— А каким вырос твой сын, тебе наплевать?
— Почему же наплевать?... Но ведь ты сама запрещаешь мне видеться с детьми!
— Не понимаю, почему у нас в стране таких кретинов и выродков вообще не перестреляли!
— А нашего с тобой сына тоже надо расстрелять? Это разговор не по теме, прощай! — я не стал более сдерживать себя и бросил трубку.
Бывшая жена перезвонила только через два дня.
— Я тебя умоляю, — сказала она нервным, плачущим голосом, — выслушай меня, не прерывай разговор…
— Да слушаю я тебя!...
— Я очень тебя прошу: приезжай, поговори с Эдиком! Я хотела сводить его к психологу, да где там! Я боюсь за него, он не желает со мной даже разговаривать! Он может сотворить с собой что-нибудь, не дай Бог… Сейчас ушёл из дома и бродит неизвестно где…
Я тогда не обещал ей ничего определённого. Сослался на занятость на работе. На отсутствие денег. Уверял, что «ничего страшного не случится».
Но на следующий день позвонила дочь. Я уже почти год не слышал её голоса, но узнал сразу. Было понятно, что раз Наташа звонит в обход матери, значит, ситуация у них опасная.
И правда, Наташа объяснила, что Эдик прячется у какого-то мужика в квартире в высокоэтажном доме. Он прислал записку матери, что если его найдут с помощью милиции, и попытаются привлечь к ответственности его «друга», он выбросится из окна…
«Да, — подумал я, — придётся мне вмешаться».
Я обещал приехать, и спросил у дочери адрес электронной почты её брата.
В письме я написал ему, что понимаю его состояние и убедительно прошу дождаться моего приезда.
И вот теперь я здесь, в городе своего детства. Остановился в гостинице. «Эдик дома не живёт, — призналась Светлана по телефону, — он всё ТАМ, с тем типом… Он дал мне номер телефона, я извещу его о том, что ты приехал».
Меня удивил примирительный тон Светланы, чуть ли не снисхождение ко мне. Но говорила она, как и прежде, сохраняя всё тот же интеллигентный и изысканный стиль разговора.
Дома я встретил дочь. Наташа обняла меня и сказала, что ни грамма не обижена на отца, каким бы он ни был.
Я спросил:
— А Эдик знает обо мне ВСЁ?
— Он в курсе. Требовал от матери, чтобы она нашла тебя, он хочет с тобой поговорить. Он даже сам хотел начать искать тебя.
— Наташ, а как ты узнала… про Эдика?
Наташа улыбнулась.
— Я сначала всё узнала про тебя…
— Давно?
— Да года полтора уже… А до этого от мамаши я слышала лишь одну версию: что ты ушёл к другой…
Наташа не стала заострять разговор на мне. Она рассказала, как узнала про Эдика. Да очень просто, по-современному! Пару месяцев назад прочла в его компьютере файлы – письма, и пришла в ярость. Оказывается, её младшего брата не интересуют на Жанна, ни Даша. И даже титястая Алла его не волнует, а нужен ему какой-то Ванечка!
Матери не стала сразу всё выкладывать, решила подождать, понаблюдать за Эдиком. И очень жалеет об этом. Эдик расстался со своим школьным другом, и страшно переживал из-за этого. Он вообще такой переживательный парнишка растёт…
Эдик обматерил сестру, когда та ему всё открыто высказала. Такое случилось впервые в жизни. Орал, чтоб матери не проболталась. Тут-то Наташа и не выдержала, сказала брату, что и их отец вовсе не с другой женщиной живёт.
Эдик поначалу обомлел, потом сказал «Врёшь!», а когда сестра стала уверять, что не врёт, что именно поэтому отец ушёл от матери, парень разревелся.
— И чего тебе реветь? — ругалась Наташа. — Это я должна реветь. Сначала отец оказался ненормальным, а теперь и брат!
— Да, я знаю! — заорал Эдик. — Вы его ненавидите! И меня ненавидите! Вы всех нас ненавидите!!!
Всё это Наташа рассказала мне на одном дыхании и в отсутствии матери. А потом пришла Светлана. Я чувствовал, как всё же неохотно соглашалась она на мою встречу с сыном. Словно я мог в ещё большей степени «заразить» его голубизной, чем он уже был…
Светлана просила не ругать его (как будто я мог ругать своего сына так же, как это делала она!), «не обращать в свою веру» (она именно так и выразилась), стараться успокоить и настроить на оптимизм. А главное — дать понять, что ещё не поздно, что всё можно исправить.
Бывшая жена не уточнила, о каком именно исправлении идёт речь, но я прекрасно догадался — и не согласился с ней.
— Ну уж нет, — заявил я ей, — исправлять его я не позволю!
— Если так, тогда не смей встречаться с ним! — категорично отрезала она.
— Мама, ну зачем же так! — вмешалась Наташа. — Пускай папа с ним поговорит, они найдут общий язык…
— Наташа! — внезапно крикнула мать.
— Мама! — завизжала в свою очередь Наташа. — Ты хочешь получить в будущем труп сына!? Ты добьёшься этого, мама!
— Хватит, не ори на меня, — Светлана поняла, что перегибает, и ситуация может выйти из-под контроля. А у неё характер такой — стараться всё держать под своим контролем. — Вы можете погулять по городу, зайти в какое-нибудь кафе… Я не возражаю, ведь он уже взрослый парень, раз начал выбирать… с кем ему… то да сё… ты ведь понимаешь…
— Да, я всё теперь хорошо понимаю, — подтвердил я.
— Когда ты уезжаешь? — Спросила меня мать моего сына.
— Завтра вечером.
— Эдуард встретится с тобой сегодня, он обещал. Пожалуйста, пощади нас всех! — едва выговорила она.
Она смотрела на меня с такой мольбой, которой я никогда не видел раньше. Сердце моё сжалось от сожаления. Этот разговор был сегодня перед обедом.
И вот я стою с сыном на мосту, и он мало похож на несчастного, забитого юношу. Эдик рассказал про свою первую любовь ; школьного друга Ивана. Он не скрыл, что с Иваном они впервые попробовали «69», и это стало для моего сына первым настоящим сексуальным опытом. Но теперь едва ли он будет дружить с Иваном, так как встретил другого человека, на пять лет старше себя.
— И что же, он имеет тебя в качестве женщины? — интересуюсь я.
— Нет, я этого не позволяю ему, — отвечает сын. — Пока не позволяю. Но ведь если он захочет, я могу ему это позволить, пап?
— Ну, во-первых, тебе ещё нет восемнадцати, — поясняю я, — а сношение с лицом, не достигшим совершеннолетия, как ты сам понимаешь…
— Да это я знаю… А что во-вторых?
— А во-вторых, — я стараюсь максимально избегать нравоучительного тона, — если тебе самому этого не хочется, то и другим лучше не позволять. Глаза сына светятся от счастья.
— Какой ты хороший, папа! — говорит он. — Как я тебя люблю!
— И я тебя люблю, Эдик! Ты такой умный сын…
— Как мне не хватало тебя все эти годы, — не слушая меня, признаётся Эдик, — Я не хочу с тобой расставаться, пап!
— Я тоже не хочу с тобой прощаться, Эдик, — едва не плачу я. — Давай завтра покатаемся на речном трамвае? Мы успеем, у меня поезд только в десять вечера…
— Давай, — соглашается сын. — А можно, я приду с НИМ?
Это слегка ставит меня в тупик, но я быстро соглашаюсь:
— Конечно, можно. Так даже лучше — познакомишь нас. Кстати, как его зовут?
— Евгений, пап.
Я смотрю ему в глаза и думаю: всё у нас получится. И у него, и у меня, и у всей страны. Хорошее настало время — двадцать первый век.
И мы не зря пришли на этот мост.
февраль 2011 г.