Так восхитительно в Крыму называется вино-сырец. То-есть продукт первоначального раздавливания винограда*. Продукт, первоначально забродивший и служащий сырьем для дальнейших операций по производству прозрачных, вкусных, ароматных и благородных вин.
Шмурдяк обычно имеет грязновато-бурый цвет**. Независимо от цвета исходного винограда. Он обязательно мутный. На поверхности обязательны хлопья грязной пены. А между хлопьями, равно, как и в глубине, ошметки виноградных шкурок. Целых и раздавленных зерен. Щепок. И прочего технологического, а, иногда, и бытового мусора.
Что-то вроде виноградной браги.
Вся эта прелесть, после приобретения алкогольной составляющей, транспортируется на квалифицированные винзаводы. Где уже делается настоящее вино.
А не попадающее в переработку, в изрядных количествах попадает в желудки. Лиц, так или иначе причастных к производственному процессу. Либо имеющих с ними тот или иной контакт.
Алкогольный эффект у шмурдяка потрясающий.
В процессе питья никаких ощущений. кроме сведенных от жуткой кислоты челюстей. И отвращения от созерцания плавающих в напитке объектов. А выпиваемая доза регламентируется только объемом и способностью к растяжению желудка пьющего.
Кошмар наступает потом…
***
Зима 1971-72 годов.
Пригород Севастополя Верхне-Садовое. Приемный Центр Узла связи Штаба КЧФ.
Радиотелеграфист второго года службы матрос Лучинский заканчивает работу в суточном камбузном наряде***.
Дело к вечеру. К досужему вечеру. Ибо сменившуюся с наряда смену не положено до полудня следующего дня привлекать к несению основных вахт.
И лишь утром следующего дня вчерашняя сменившаяся смена должна чистить картошку. Это не такая уж страшная работа, как изображают в отдельных книгах и фильмах. Для радиста гораздо лучше чистить картошку. В тишине и хорошей компании. Чем сидеть у приемника на радиовахте. В духоте и шуме эфира.
Уже не помню по фамилиям своих коллег по наряду.
Но к вечеру спонтанно возникает идея «самоволки». На винный завод. За шмурдяком.
В совхозе «Верхне-Садовый», соседе Приемного Центра, имеется винзаводик, производящий искомый шмурдяк. На большее заводик не способен. За зиму сырец автоцистернами вывозят на качественные винзаводы. Освобождая емкости к новому урожаю.
В данный момент – середина зимы. И шмурдяка ещё на заводе, как у сучки блох.
Сторожем на заводике работает некий дед.
Он тщательно и принципиально охраняет социалистическую собственность. Пока алчущие лица не предложат чего-нибудь взамен. Хоть денег, хоть какой-нибудь, пусть даже ненужный, бытовой предмет. Ну, хотя бы какую-нибудь символическую мзду.
Принимается любое вспомоществование.
И заинтересованное лицо получает безлимитный доступ к шмурдяку. Вернее, лимит оговаривается – сколько лицо (или лица) смогут унести с собой шмурдяка. В ручную, без заезда на территорию транспортных средств.
В этот раз идем на винзавод с мотком старого электрического провода. Метров в пять. Для бартера.
Времени около 22 часов. Темно и мрачно в отрогах крымских гор. Бредем невидимой тропой около часа.
С собой у нас тара – 50-литровая кастрюля с камбуза, именуемая на флоте лагуном****.
Переговоры со сторожем занимают меньше минуты. Принесенный провод укладывается в ящик для трофеев. А мы, двое заинтересованных в шмурдяке лиц, сопровождаемся к огромной цистерне, похожей на железнодорожную.
Поднимаемся по металлическому трапу. Группируемся на мостике, сооруженном вокруг горловины цистерны. Сторож отдраивает тяжелую крышку горловины и вручает нам старое ведро на веревке.
Забрасываем ведро в горловину и достаем первые десять литров напитка.
По начальной дозе выпиваем прямо здесь. Через край ведра. Пока не захлебываемся. И пока прохладные шмурдячные струи не начинают течь от щек вниз по телу под одеждой до трусов.
Далее наполняем лагун.
Прощаемся с дедом и пускаемся в обратный путь.
Возвращение раза в два дольше. По пересечённой местности. И ноша тяжкая. И идем аккуратно. Чтобы не проливать ценный груз.
Приближаясь к расположению войсковой части, придумываем, как уменьшить непроизводительное расплескивание шмурдяка. Опять хорошенько отпиваем через край. Из лагуна.
В казарме пьем. Истово и сосредоточенно. Не помню во сколько глоток. Люди вокруг меняются. Но осушаем лагун до дна.
Далеко за полночь ложусь спать. ТРЕЗВЫЙ!
Утром следующего дня стаскиваюсь сослуживцами с койки. Ими же обругиваюсь и впихиваюсь в штаны. Далее отволакиваюсь в овощной цех камбуза, где надлежит чистить картошку.
Сам я на все это не способен. Ибо пьян в полную усрачку. Друзья укладывают спать в углу на какие-то тряпки.
Сквозь небытие констатирую, что картошку чистят не те лица, с которыми я вчера пил, и которые de-jure должны были бы это делать. Те тоже где-то спят.
На обед не иду. Вернее меня не несут.
Сквозь беспамятство помню сдержанный хохляцкий мат командира смены, старшины первой статьи Вити Романенко. Тот распоряжается спрятать меня куда-нибудь на время, пока боевые товарищи будут между обедом и ужином нести боевую вахту. Без меня.
Прячут в баталерке*****.
Во время ужина, пока офицеров и мичманов-стукачей не видно,перетаскиваюсь в кубрик на родную койку. Это уже законное время для нахождения послевахтенного матроса в койке. Друзья также приносят для съедения кусок жареной рыбы с хлебом. И, естественно, чайник с водой. Для отпаивания. Продолжаю спать.
Окончательно просыпаюсь только с официальным подъемом на следующее утро. В мутнейшем состоянии зверского похмелья.
Окончательно трезвею лишь к вечеру, в процессе мучительного дня, плотно занятого ратным трудом.
Таким образом, эффект шмурдяка длился в моем молодом и крепком организме двое суток.
***
Вот что такое ШМУРДЯК!!!
=======================
* В памяти сразу всплывает одетый под гопника и босой Адриано Челентано, поющий в каком-то старом итальянском кинофильме песню, танцуя в чане с виноградом. Это он производит именно шмурдяк.
** Примерно так этот цвет определяется в ментовских протоколах при изъятии сыпучих веществ, в последствии оказывающихся марихуаной. Что-то близкое и по сути.
*** Рабочий по кухне.
**** Lagoon (англ.) – залив, лагуна.
***** Вещевая кладовая.
2002 г.
© Юрий Лучинский