В три часа дня, свалив все вещи в кучу на полу посреди комнаты, Арман побежал вниз, чтобы из автомата созвониться с Мадиной, надеясь на благополучный исход переговоров. Уже зайдя в будку автомата, он не вытерпел и вначале щелчком подбросил вверх монетку прежде, чем опустить ее в щель аппарата. В случае удачи фортуна подарит им обоим отменный вечер.
Но монетка, видимо, с самого первого момента своего хождения по рукам имела плохую биографию. Перевернувшись в воздухе раз сорок, она без звона ребром упала в щель настила.
Хорошенький случай! От самого вокзала пока еще везло. Арман вынул другую монетку, повертел ее, вложил в прорезь и втолкнул внутрь. Снятая с рычажка трубка ровно загудела. Как только Арман отпустил диск набора, в трубке раздался голос, полный внимания к невидимому собеседнику: «Алло!». Арман назвался сотрудником бюро рекламы и попросил позвать Мадину.
На том конце провода недоуменно пошмыгали носом, удалились, затем вернулись и стали въедливо и до гнусности подробно выспрашивать – кто, что, откуда, зачем?.. Арман применил все навыки кавэ-энщика, чтобы отделаться от непрошеного дознания.
Наконец, в трубке зазвучал высокий, с мальчишескими интонациями, бесконечно милый голос. И начался разговор, к которому Арман готовился от самого Кара-Бугаза.
Ни Арман, ни Мадина не хотели умалять каждый своей вины в том, что между ними произошло. Но бывает ведь – наскочил баран на ворота и давай бодаться… Ни одна сторона уступать не хочет.
В конце концов Арман не выдержал. Расстроенный и огорченный, он с треском надел отчаянно запищавшую трубку на рычаг аппарата и вернулся домой. Предстояло еще разобраться с барахлом и обзвонить полтора десятка друзей.
Вещей было не так уж и много. Рубашки и костюм в шкаф, ласты с маской – туда же; консервы – на кухню. Пачку журналов, компакт-диски и кассеты – на полку. А это что? Аллах всемогущий. Та самая фотография! Спасибо Жанату, он успел сфотографировать Мадину, когда она не видела камеры.
Снимок получился великолепный. На нем глаза Мадины загадочные, ласковые, ветер изящно и художественно растрепал волну блестящих черных волос. Не жалко было отдавать Жанату дорогую сердцу кассету с записями Алибека Днишева. «И еще отдал бы», - подумал Арман и прикрепил фотографию кнопками к чертежной доске.
Мать вошла неожиданно, и Арман еле успел подхватить падающий из ее рук пакет с молоком. Держа его сгибом локтя, он обнял маму, и она чмокнула сына в висок. Арман усадил ее в центре комнаты.
- Мы ждали тебя не скоро. Аташка уехал на охоту и вернется вечером в воскресенье. Когда ты приехал, как ты добрался?
- Всеми видами транспорта. И на лошади, и на велосипеде, и на мотоцикле, на автобусе, на поезде.
- Конечно, уже успел позвонить… ей.
- Уже успел. Не надо, не будем ее обижать. Она ведь неплохая.
- Да. А станет еще лучше, если захочет сделать шаг тебе навстречу.
- Умоляю, мама, оставим эту тему.
Вздохнув, мать поднялась со стула и вышла в кухню.
Оставшись один, Арман долго и хмуро смотрел на фотографию Мадины. Потом перевернул его изображением внутрь и позвонил Элгуату. Переговорив минуты три, он стал готовиться к предстоящей тусовке. За явку гостей Арман не беспокоился – Элик сейчас обзвонит всех.
Потом все пройдет, как всегда проходило. Мама уйдет к соседке, чтобы вместе с нею смотреть бесконечный сериал про очередную драматическую судьбу латиномериканской семьи, а парни рассядутся и разлягутся со своими подругами по свободным точкам в комнате.
Как обычно, будет неутомимо трудиться двухкассетник, будут бормотать друг другу парочки свою милую и безобидную эротическую чепуху. А он, Арман, будет рассказывать о прошедшей экспедиции, о раскопанном городище под Семияркой и думать о Мадине.
Когда все разойдутся, он снова вылезет на плоскую крышу своего дома, чтобы встретить городскую ночь во всем ее великолепии.
* * *
Ночь приползла из-за Иртыша и улеглась на теплый, еще не остывший за вечер асфальт. Наступил тот блаженный час тишины, о котором горожане мечтают восемнадцать часов в сутки.
Гаснут, смеживая веки в полудреме, утомленные глаза домов, и только вереницы фонарей перемигиваясь, разбегаются по всему Павлодару.
Арман попробовал пересчитать их, вечных беглецов в ночь. Вначале он мысленно «отхватил» прибрежную линию, но она увела его и закружила, завертела в хороводе огней центральной магистрали.
Безмолвствуя, полыхали городские огни. Безмолвие вбирало в себя и умиротворяло осадок дневной шумихи. И все это заволакивалось мерным дыханием ночи.
Здесь на крыше, в царстве вентиляционных оголовков, обломков водосточных труб и электрохлама, у Армана был свой мир, видимый с высоты многоэтажки. Этот мир то расплескивался морем в грозовые дни, то разлетался в сухом мареве жары змеистыми разводами. В самые ясные безоблачные дни дом-лайнер рассекал океан атмосферы.
Еще в школьные годы Армана невозможно было согнать с крыши, куда он забирался в часы досуга и пропадал в небе. Нередко он и ночевал на крыше, в балаганчике, сооруженном из кирпичей, рубероида и ящичных дощечек. Это была его собственная игра, всеведущая и всепоглощающая, всемирная игра для одного человека.
Но время пришло, и игра кончилась. Теперь позади технический вуз, в кармане – двойной диплом инженера-технолога и программиста. И он, вчерашний школьник и студент, а теперь взрослый человек, сидит на краю крыши своего дома-корабля-самолета-автомобиля и, может быть, в последний раз (или предпоследний?) созерцает фейерверком ночных городских огней, из-за которых дома и улицы кажутся бутафорскими.
В глазах Армана отразилось сразу все – и смятение света, и вздохи тьмы; он легок, словно речная свежесть ночного ветра. Внезапно этот ветер окреп; упругий и молодой его порыв ринулся вверх и вперед, полетел, позванивая искрами тишины.
Ночь глубоко вздохнула и повернулась на другой бок, обронив из складок расшитого созвездьями покрывала минутки и секунды прошедшего часа прямо на мостовую, и они, дзинькая, рассыпались лучистыми искрами по темно-фиолетовой траве газонов. И как будто чьи-то голоса, сливаясь в тремоло и распадаясь в мелкорассыпчатое эхо, передавали друг-другу:
- У Армана-анана-аана что-то-оото-ото случилось-ииилось, ииось… Может, быть ему нужна наша срочная помощь-оощь-ооощь…
- Нет, - откликнулся Арман, повернув голову в сторону самой громкой реверберации. – Ничего не случилось. Ничего. пустяки. Не надо беспокоиться, я справлюсь сам.
- Чудак парень! Еще ничего не объяснил, ничего не сказал-аал-аал…
- Нечего здесь объяснять. Не трогайте меня, не тревожьте душу.
- Вот человек! Растревожишь такого! Что с тобой Арманчик-аманчик? У тебя на глазах слезы?
- Отстаньте! – И вскрик стал мягко опускаться к подножию дома. Арман вскочил и скрылся в проеме чердачного люка.
Через полчаса, едва и кое-как натянув ветровку, Арман оседлал такси. Было бы чистейшим безумием следовать ему. Но у вас когда-нибудь переворачивалась душа хотя бы от одного этого пылающего мятежа тишины, навряд ли бы вы смогли себе вразумительно объяснить, зачем вы развернули машину, уже ехавшую в гараж и заставили ворчащего таксиста гнать во всю ивановскую, да еще в противоположную сторону.
Арман назвал старый парк возле детской железной дороги. Вывалившись из темного лабиринта Гусинки и Химгородка, такси полетело стрелой вдоль магистральной улицы академика Сатпаева и потом свернуло на улицу академика Чокина. Арман в очередной раз подумал о том, что повезло старому Павлодару на академиков, обзовут еще улиц двадцать их именами – получится Академгородок, прямо как в Новосибирске.
Шуршала под колесами мостовая, и ни с того ни сего на ум пришла строчки из глупой полублатной песенки: «Неслось такси в бензиновом угаре…» Бензином и впрямь припахивало – наверно, в старенькой «Таврии» где-то что-то подтекало.
Тем не менее улучшенный «запежорец» катил устойчиво и быстро. Арману казалось, что машина в своем движении сливалась с дорогой и сама становилась огоньком, разрезающим бездну застоявшейся тишины и электрического света с примесью аргоновых, неоновых и ксеноновых сполохов.
Тихо, слишком тихо в городе, цветущем сном и покоем. Мимо по всем направлениям промелькнули несколько маршруток, словно их выслали вслед за Арманом выследить цель и разведать подходы к ней. Таксист погасил движение машины, от плавного торможения она слегка откатилась назад. Арман отдал деньги, вылез из «Таврии» и хлопнувшая дверца, как зенитка, пальнула всем этим желто-бело-красным и зелено-синим огням.
Что теперь, куда теперь? То ли заре навстречу, то ли собирать редкие и одинокие капли шагов всех уставших и запаздывающих, всех жаждущих вырваться из огоньково-фейерверочных каруселей ночи.
* * *
Больше часа Арман бродил вокруг пятиэтажного здания. Дом был затемнен, и только на четвертом этаже приглушенно светилось окно. На жалюзи отражался теневой силуэт Мадины. Понятно, опять в их конторе запарка, аврал.
Парадный ход был наглухо закрыт. Сверхурочников выпускали через маленькую железную дверь в торце, и туда лучше не стучаться Устав бродить, Арман огляделся и приметил в сумраке штабелек из пескоблоков, сложенных в форме диванчика. Набросав на него горстями сухую листву с газона, Арман присел, вытянул притомившиеся ноги.
В душе топтались сразу несколько ишаков, которым хотелось идти одновременно во все стороны. Мадина, Мадина, Мадина… Так и до глюков недалеко. И вдруг дико захотелось во что бы то ни стало пробраться в этот дом, залезть в любую щель
Арман оттолкнулся от кирпичного дивана и пошел прямо на стену здания, словно знал, что там есть щель. Она там была - на первом этаже в окне осталась приоткрытой открытой нижняя фрамуга.
Но в этом Арман убедился тогда, когда перетаскал все пескоблоки к цоколю фундамента, сложил их лесенкой и добрался до этой фрамуги. Перелезать пришлось совсем лежа. Ребристый подоконник скреб по животу, двойная рама фрамуги больно утюжила спину.
Но Арман стерпел и совсем бесшумно сполз на пол туалета. Хорошо, что тут было сухо и чисто, свежий щиплющий запах хлорки холодной волной хлынул в носоглотку.
Он снял туфли и в одних носках пошел по темным пустым коридорам, отыскивая ход на этаж Мадины. Все эти арендаторы так хитро разгородили здание, что надо было бесконечно переходить из правого лестничного проема в левый и наоборот.
Дойдя до очередного перехода с этажа на этаж, Арман ступил было на лестничный марш, но тут внезапно внутри перильного колодца появился человек. Арман еле успел отпрыгнуть назад, в темноту коридора. Мужчина погремел связкой ключей, открыл выход на улицу и крылся снаружи.
Арман прокрался по ступенькам до этой двери., прислушался к тихой темноте. Потом так же бесшумно подобрался к только что открытой двери, ощупал ее всю – так, засова нет – и вынул ключи из скважины. Связку он положил на пол, у самого стыка лестничного марша.
Дольше путь лежал через второй этаж, и это напрягало. На ночь тут расположилась бригада охранников. Они ходили, переговаривались, поднимали и опускали занавесь в рекреации, отведенной им под временную казарму. По их репликам Арман понял, что это курсанты школы телохранителей, которых собрали на семинар. Понятно: гостиницу засчитают как оплаченную, а денежки прикарманят.
Проскользнув мимо занавеси в промежутке между ее подъемами, он перешел в противоположный лестничный проход и стал подниматься в сторону кабинета Мадины. Дверь была приоткрыта, выпуская в коридорную тьму полосу люминесцентного света.
Арман заглянул в эту полосу. Мадина сидела за компьютером и добивала последнюю таблицу. Вороновые волосы ее рассыпались по плечам и спине, челка над круглым лбом была прижата заколкой вверх и назад. Словно ощутив взгляд Армана. Мадина повернула голову в сторону двери, но ничего не увидела.
Арман не смог перебороть себя, не смог перешагнуть линию порога и сказать хотя бы «Кайырлы кеш!». Нет, он предпочел позорно отступить, снова отложить объяснения.
Во мраке он потерял ориентир и пошел по коридору наугад на светящийся четырехугольник. Присев, Арман обулся и зашагал, полагая, что сейчас придет к черному ходу, ключи от которого он спрятал под лестницей.
Но коварный фатум вывел его на чье-то ночевальное место. Брезентовая завеса была откинута, внутри ниши стояла узкая кровать, заправленная по-армейски. И Арман внезапно, подчиняясь дурацкому порыву, улегся на эту койку и заложил руки за голову.
Тут его и нашел его начальник курсантской группы. То ли он был тормоз по природе своей, то ли выучка была классной, но бодигард не удивился и молча указал Арману на выход куда-то вглубь коридора. Арман так же молча снялся с койки и канул в указанном направлении.
Возле черного хода никого не было. Арман толкнул дверь, она распахнулась и выпустила его вместе с кубическим лучом света. Арман прикрыл дверь и снова оказался в темноте, окутавшей дом. Потом он прошел к торцу здания, и вовремя – охранник предлагал Мадине пройти к машине-развозке.
Арман двумя прыжками добрался до машины и юркнул в пустой салон микроавтобуса. Наконец-то никто не помешает ему поговорить с Мадиной и хоть как-то обозначить жизненно важные ориентиры в их отношениях.