9
Когда приехали домой, Прынц сразу направился в туалет, чтобы дать понять матери, что не собирается загаживать весь дом.
– Видишь? А ты орала, – сказал отец.
– Всё равно! Его ещё надо ветеринару показать. И кастрировать заодно.
– Ты чего? Он же не котёнок. Его уже поздно кастрировать.
– Кастрировать никогда не поздно.
– Если взрослого кота кастрировать, он с ума сойдёт. И тогда уж точно всё засрёт. Всю твою гардеробную комнату.
– А я её запру! Он твои удочки засрёт! И никакая рыба на них не клюнет!
– Мам! Пап! Я хочу его назвать Мурзик! – встряла девчонка.
– Называй, как хочешь, – буркнула мать и ушла на кухню.
– Мурзик, так Мурзик, – согласился отец и пошёл смотреть телевизор.
Девчонка потащила Прынца в свою комнату, постелила на пол кукольное одеяло и приказала:
– Ложись спать тут. Это будет твоя кроватка.
Не очень-то понравилась Прынцу такая кроватка. Во-первых, он на этом одеяльце еле уместился, даже свернувшись клубком, во-вторых, ему хотелось бы иметь ложе помягче, а в третьих, на полу спят собаки, а коты спят на кроватях и диванах, в крайнем случае – в специальных котовых корзинках. Но Прынц спорить не стал, в этом доме и так слишком много спорщиков. Его больше озаботило замечание матери о кастрации. А вдруг и вправду ей взбредёт в голову отвести его к ветеринару? Надо быть начеку. Когда все заснут, придётся тихонько всё обследовать. В этом небезопасном доме необходимо иметь надёжное укрытие и знать все входы и выходы.
Прошло несколько дней. С трудом, но всё-таки Прынц нашёл место, где можно было спрятаться. Кроме того, он обнаружил, что квартира расположена на третьем этаже, что имеются две лоджии, большая – застеклённая и маленькая – открытая, что с открытой можно прыгнуть на лоджию этажом ниже, то есть побег возможен.
Прынцу не нравилось жить в этой семье, хотя никогда ещё, его так хорошо не кормили. Собственно, кормёжка являлась единственным плюсом пребывания в этом доме. Всё остальное Прынца раздражало, огорчало и возмущало.
От пронзительно-отвратительного голоса девчонки у него даже уши болели. У матери голос тоже был противным, хотя и глуховатым. Её постоянно раздражённая интонация действовала на нервы. Отец больше молчал, но если и говорил, то обычно насмешливо-пренебрежительным тоном, и это тоже было не слишком приятно. Каждый жил сам по себе, никто никем не интересовался и не стремился к общению. Зачем эти люди живут вместе, почему называются семьёй?
А он, Прынц? Почему они его так хорошо кормят и никогда даже не приласкают? Зачем он понадобился девчонке? Она никогда не играла с ним, не гладила, а если брала на руки, то только за тем, чтобы нацепить на него какой-нибудь бантик. Она даже попыталась как-то надеть на него кукольную одежонку, но Прынц не стерпел: вырвался, убежал и прятался до самой ночи. Правда, по телефону девчонка, наверное, всему свету растрезвонила, что у неё есть кот. Она всем рассказывала, что его зовут Мурзик, что он очень большой, толстый и красивый. Ещё она с гордостью сообщала, что мать кота брать не хотела, но она сказала, что возьмёт, и взяла.
Мать, конечно, и думать забыла про ветеринара, она была постоянно занята спорами с мужем, разговорами по телефону с какими-то родственниками (с ними она тоже обычно спорила), ну и, надо отдать ей должное, заботами по хозяйству.
Утром все молча, недовольно завтракали и убегали: мать и отец – на работу, девчонка – в школу. Только тогда Прынц мог отдохнуть от своих неприятных хозяев и спокойно поспать на диване в гостиной. Вечером, поужинав, все разбредались по своим комнатам, разговоры бывали либо спорами, либо руганью. Прынц иногда вспоминал про ветеринара и кастрацию. Чтобы просто сделать назло, мать, в принципе, могла его кастрировать, поэтому Прынц никогда не чувствовал себя спокойно и постоянно проверял – открыты ли форточки, или дверь на маленькую лоджию.
Укладываясь спать на свою неудобную кровать, Прынц часто со вздохом вспоминал, как жил в доме Девушки, как радовались они друг другу и их маленьким кусочкам счастья.
Вскоре похолодало, и зарядили дожди. Форточки позакрывали. Прынц забеспокоился: а вдруг мать всё-таки соберётся к ветеринару? Как он тогда сбежит, если всё будет закрыто? Нет, надо решаться на побег. И Прынц решился. Последний раз плотно поужинав, он подкараулил момент, когда отец пошёл курить на маленькую лоджию, прошмыгнул вслед за ним и забился в угол. Отец его не заметил, покурил и ушёл в комнату, затворив дверь.
10
Легко перескакивая с этажа на этаж, Прынц оказался на земле. Во дворе дома. Двор был ухоженным: с газончиками, цветочками, кустиками, детской площадкой и шлагбаумом на въезде. Но Прынц, не оглядываясь, покинул это респектабельное место.
Долго брёл Прынц по пустынным переулкам, избегая шумных, и в этот поздний час, улиц. Брёл, куда глаза глядят. Ну, убежал. Ну, и чего? Куда идти? Что делать? Интересно, как считать: прожил я уже две жизни, или первая всё ещё тянется? Прынц поднял голову к небу, в надежде, что оттуда придёт ответ. И увидал невдалеке красиво подсвеченную церквушку. Она терялась среди высоких домов, если бы не эта подсветка, её бы и не заметить.
Сквозь прутья железной ограды Прынц проник в церковный двор. Вроде бы двор был пустым. Осмелев, Прынц двинулся было на обследование, но замер: на лавочке у двери сторожки сидел мужик и глядел прямо на него. Сторож – догадался Прынц. Сторож ухмыльнулся и спросил:
– В гости пришёл, или как?
– Или как, – мявкнул Прынц.
– А мне тебя угостить нечем, у нас сегодня постный денёк. Ты же картошку с луком есть не будешь.
– А я сегодня уже поужинал, – промурчал Прынц и подошёл поближе.
– Ну, иди сюда, посиди со мной на лавочке, – широким жестом пригласил Сторож.
Прынц принял приглашение, хотя и несколько настороженно. По этому жесту, по какой-то слишком уж блаженной улыбке и по специфическому запаху, было ясно, что Сторож вместе с картошкой и луком потребил горячительный напиток. Разглядев повнимательнее физиономию Сторожа, Прынц определил, что тот человек добродушный, и бояться агрессивных действий не стоит, поэтому он уверенно уселся рядом и громко замурлыкал. Сторож тут же принялся его гладить и приговаривать:
– Ишь ты, какой мурлыка, ишь, какой ты гладкий, ишь, какой важный. Будешь со мной в сторожке жить? Может и мышь какую найдёшь. А не найдёшь, так мы у тёти Кати для тебя чего-нибудь выпросим, не пропадёшь!
Прынц облегчённо вздохнул: уж как там дальше будет – невесть, но на сегодняшнюю ночь пристанище ему обеспечено.
Жизнь при церкви оказалась совершенным блаженством. Все Прынца любили, гладили, кормили и награждали лестными эпитетами. Спал он в сторожке на старинном обтрёпанном кресле. Заботливый Сторож накрыл кресло вчетверо сложенным ковриком, и это ложе, продавленное в середине, будто специально под его размер, представлялось Прынцу весьма удобным и приятным. Если в сторожку кто заходил, Сторож пододвигал посетителям табуретки, сам садился на диван, где и спал, а перед креслом помахивал предупредительно руками:
– На кресле – ни-ни, на кресле Барсик спит.
Барсиком назвал Прынца внук тёти Кати, которая заведовала в церкви всем хозяйством, так это имя и прижилось.
Сначала Прынц попытался вникнуть в церковную жизнь, предполагая, что такое знание в будущем может пригодиться. Но как раз это у него не получилось. При нём почему-то никто никаких разговоров не вёл. По каким-то отдельным фразам и туманным намёкам он догадывался, что не все и не всегда довольны происходящим, но сущность недовольства ему была не известна. Вот такой, например, характерный диалог приходилось слышать:
– Ну что ты будешь делать? Видал?
– Чего говорить… На всё воля Божья, терпи.
– Сил нет! Где это видано, чтоб так то!
– Где видано, где видано… Ещё не такое видать приходилось, это ещё цветочки!
– Хороши цветочки! Вот мы всё молчим, вот оно и расцветает пышным цветом!
– А чего ты сделаешь? Вон перед постом кое-кто сказал… И что?
– Да… Без толку.
– Вот и я говорю, что без толку. Молись. Господь управит.
А вообще, всё шло своим чередом по давным-давно заведённому порядку. Прынцу не приходилось наблюдать чего-то необычного и неприглядного. Службы Прынцу нравились: запах ладана и горящих свечей, пение хора и густой бас дьякона… Иногда, правда, тётки у подсвечников принимались шипеть на прихожан, чего-то им всё было не так, но их шипение не принимали всерьёз, наверное, относились, как к неизбежному злу.
После службы, лёжа на своём кресле, Прынц старался осмыслить евангельский текст и восхищался мудростью и красотой богослужения. Проповедь чаще разочаровывала. Первое время прикидывал – что бы он сам сказал, если бы был священником. Потом понял, что ничего путного сказать бы не смог, не было у него такого дара, и смирился.
Прынц, конечно, был крещён в младенчестве. Бабушка водила его в церковь, причащала, пока не преставилась. Он даже целый год посещал воскресную школу. До недавнего времени Прынц присутствовал на рождественских и пасхальных богослужениях вместе с родителями. Но эта сторона жизни была для него далёкой и, что греха таить, – не существенной. Множество гораздо более важных дел заботило Прынца и занимало его время. И вот теперь ему представилась возможность серьёзнее и вдумчивее отнестись к религиозным вопросам.
Прынц свыкся с прекрасной жизнью церковного кота, и даже перестал думать о новой, как он считал, четвёртой жизни; вернее, думал иногда, но без особого энтузиазма, как о чём-то далёком и необязательном. Прынц вывел для себя такую формулу: его новая жизнь начинается с нового имени. Он уже был Маркизом и Мурзиком. Теперь он – Барсик, значит, живёт третью жизнь. А какая будет его четвёртая жизнь? Он её немножко побаивался и особо к ней не стремился.
Но однажды ему снова приснился схимник. Он покачал головой, вздохнул, молвил: «Пора и честь знать» и растаял в тумане. Прынц проснулся и понял, что его ждут перемены. Но самому убегать от доброго Сторожа, от всех этих людей, которые его любят, к которым он привязался… Нет, это выше его сил! Пусть уж случится что-нибудь неизбежное. Оно и случилось.