В моих слуховых ощущениях, получаемых с экрана телевизора, появилось какое-то навязчивое однообразие – эротические стоны, передергивание затвора, автоматно-пистолетные выстрелы и…взрыв. После взрыва они (он и она), конечно, бросятся друг другу на шею и обязательно оба в грязи и в крови, будет смех сквозь слезы, поцелуи, только вот не понятно по какому поводу – то ли операция удачно прошла, то ли задницы удачно прикрыли, то ли обошлись одним дублем при съемке. После этого ему на ист, ей на вест, вроде бы опять спасать мир. Се ля ви.
Насмотревшись очередного пейнтбола, я бреду в валенках на кухню, дописывать в самом теплом месте в квартире очередную контрольную работу по философии очередному студенту. Жираф (в смысле вуз), конечно, большой, ему видней – изучать в 20 лет философию, когда в этом возрасте в голове такая хрень, ну уж не Людвиг Фейербах, это точно, а если у студента на счету в мобильном телефоне ни цента, то немецкой классической философии верная смерть…
Эх, знал бы Фейербах, насколько мое скромное бытие определяет мое философское сознание. Философствуя чужими мыслями можно и перезимовать, в смысле квартплаты, сигарет и чая. Вот так Фейербахом и кормлюсь. Нет, кажется, сегодня у нас – «Философия Древнего Китая». Здесь полегче, не дебри и не джунгли мироздания, а «не делай другому того, чего не желаешь себе». Куда уж понятней…
Конечно, нормальным для женщины считается – стирка, уборка, варка, засолка, шопинг, проход перед мужем в новом халате и прекрасное, радужное настроение в день его зарплаты. А я почему-то не возбуждаюсь от трехлитровой банки огурцов, перевернутой вверх дном и укрытой старой фуфайкой, так сказать, для большего эффекта. Каждому свое – одни женщины созданы для любви, другие для работы, а вот такие дуры, как я – для философствования. А что у нас есть «дура» в переводе с латинского? Кажется – суровая. Вот поэтому я не обижаюсь на тех, кто тайно или явно меня к этой категории относит. А уж если в голове засела мысль, не Фейербахова, а своя - вот тут и наступает возбуждение такое, что равносильно взрыву всех трехлитровых банок, вместе взятых под всеми кроватями всех, заботящихся, прежде всего о закуске, всех совместно пьющих семейных пар всей страны.
За десять лет Канта, Гегеля и иже с ними по заказу (шпаргалки тоже включаются), начинаешь уже сама диалектировать. А может самой начать писать? …Кому? Зачем? О чем? Да, просто вместо огурцов и вязаных шапочек. Вот с темами сложно. «Детство. Отрочество. Юность», «Былое и думы», «Отцы и дети», «Идиот» - все было. «Идиот» в современной обработке и того успели, у них это называется «Даун хаус». Но это требует хотя бы беглого прочтения классического оригинала, а то идиотом начинаешь себя чувствовать. Классика в современной обработке – это, конечно, интересно. Но не вся классика современна, и далеко не все современное станет классикой.
Признаюсь честно, приступы графомании у меня бывают, потом отпускает надолго. Даже на длительное время, на годы. Садишься чаще благообразно в кресло, берешь томик классика, а он еще в школе анатомированный и препарированный на абзацы, страницы и главы. А вот то, что препарированию не подлежало, то было в списке дополнительной литературы или запрещенной. Вот и приходилось коллективно решать официально разрешенные вопросы: «Почему люди не летают, как птицы?» Теперь летают , еще как летают и с шестнадцатого этажа и с десятого. «Грозы» Островского в детстве начитались. Лучше бы «Вассу Железнову» Горького наизусть учили. Сейчас Америке уж точно «кердык» бы сделали.
- Слушай, а ты в каком состоянии пишешь?
- Ты имеешь в виду допинг? Исключено. Допинг – это когда в голове пусто, туман. Вот и допингуешь с расстройства. Творческий застой у великих называется. А если мысли начинают опережать одна другую, то…нужна твердая рука. Хотя сейчас на диктофон можно наговаривать даже с допингом. Так что пятьдесят на пятьдесят.
- А диалог из «Осеннего марафона Волчек с Басилашвили помнишь:
- Рюмашечку будешь?
- Нет.
- А я люблю, когда работаю..."
- Они переводчики с иностранного. Им тяжелей. Представь, у Габриэль Гарсия Маркеса первая точка после начала произведения только через полторы страницы стоит. Переводчикам, наверное, без допинга нельзя. Сидят полгода и разгадывают: «Казнить нельзя помиловать». Вот у наших коротко, ясно и понятно. У Веллера весь рассказ в полторы страницы называется «Хочу быть дворником». Нравится мне мужик, в смысле Веллер. «Пишите, - говорит - и у вас обязательно будет свой читатель». «Я себя под Лениным (Веллером) чищу, чтобы плыть в… Своих мыслей не так уж и много, даже если очень своя, все равно опосредованная чья та. Это я про себя, не про Веллера.
- Что есть графомания? В России это всегда была форма прикрытия своей никчемности (Кто сказал?):
- Вы, простите, где служите-с?
- В канцелярии-с. Переписываю-с бумаги. А еще пишу-с. Пописываю-с, так сказать.
- Вычитала у Паскаля Блеза: «Я обнаружил, что все несчастья рода человеческого проистекают из одного единственного факта – люди не в состоянии тихо посидеть в своих домах». А что можно делать, если тихо дома сидеть. Да и когда у нас тихо сидели, во времена «Семнадцати мгновений весны», «Места встречи изменить нельзя», сейчас если только чемпионат мира по футболу.
- Ты считаешь, что если все будут сидеть дома, то всем писать захочется?
- Да ничего я не считаю, только Паскаль этот в чем-то прав.
Вот позволишь себе написать что-нибудь, и писатель Варламов обзовет это «графоманством чистейшей воды». Да и обзыванием не облагодетельствует, потому что не увидит мои перлы никогда. Я, кстати, его первую часть «Купавны» с чувством своей писательской неполноценности прочитала, а вторую… с чувством превосходства, какого-то необъяснимого.
Он же признанный, а будто дневник отряда в пионерском лагере ведет, или в лагере комсомольского актива. Мне-то пионерско-комсомольскому активисту не надо лапшу на уши вешать, о том, как все было.
О вкусах не спорят. Если честно, меня московские писатели своей тематикой дачно-парковой раздражают, а у них, как мне кажется, неприязнь к урало-сибирским. Ну, не верю я москвичу, пишущему про запахи на даче и окружающий лес, он деревню только в детстве нюхал и считает, что он ее знает.
Я Маринину понимаю, когда она говорит: «Я не понимаю людей, которые понимают Булгакова».
Я многих не понимаю: Достоевского не понимаю, а Сологуба понимаю и Грина тоже. Чехова не понимаю и не понимаю, почему его понимают. Может дань традиции. И не для средних умов. Отправила я как-то свои опусы в один тоненький журнал, два месяца донимала зам. главного редактора звонками. Ответ: «Это не рассказы, а хорошо описанные жизненные истории. Спасибо, но не для нашего журнала». А где грань между рассказом и хорошо описанным…
Знакома была с одним абитуриентом, вместе на исторический поступали, он поступил, а я нет. Печатается в толстых журналах. Только у него какие-то странные плавные переходы от Сартра к «ебашить». Так-то я тоже могу, если это литературный язык для толстого журнала.
- Слушай, как ты думаешь, графомания – это опасно?
- Не знаю, на шизофрению не похоже.
- Я когда сказала, что рассказы пишу, отец запой устроил, а мать плакать начала, будто прощалась со мной горемычной, потом в церковь побежала: «Учти, кормить мы тебя не будем».
- А чего плакать-то, думаю – не смертельно. Обыкновенная вялотекущая
ГРАФОМАНИЯ....