Иван Петров вернулся с военной службы. Высокий, статный, подтянутый, в солдатской форме, как и положено служивому. До революции оставался еще год, но ему было не до политики: руки истосковались по привычной работе- нужно пахать, сеять, заготавливать сено, потом убирать урожай. Уже завтра он впряжется в крестьянскую лямку, а сейчас он отдыхает дома. Сегодня, воскресенье, по традиции надо посетить церковь, семейство (жена и две дочери) помогают ему одеться.
Прибыл он вчера, хотел тихо явиться, не привлекая ничьего внимания, даже шел к дому задами, через огороды. Но не получилось; уже было завернул на свой двор, так нет же, увидела Матрена, соседка, чертова баба, так и не удалось прошмыгнуть незаметно.
Через час-полтора уже знала вся улица, и, конечно, дверь избы не успевала закрываться. Прибегали бабы, каждой вдруг что-то понадобилось: то щепотка соли то спичка; ахали, здоровались и исчезали.
Мужики солидно закуривали, расспрашивали, уходить не торопились. Конечно, нашелся и весельчак Ванька Кугай, давнишний приятель, не служивший по причине хромоты (лошадь лягнула - нога пополам, а срослась неправильно, стала короче). Ванька заявился сияющий, облапил по-свойски, и брякнул на стол четверть самогона. Специально, говорит, приготовил для встречи старого друга (врет, конечно,- но складно).
Вскоре в избу ввалилась уже целая компания, пришлось собирать стол, впрочем, шустрой Авдотье - жене Ивана- было не привыкать. Выпили с очень короткими тостами стакана по три, захмелели, воспоминания стали повторяться, спели по куплету всем известные песни. Застолье затягивалось, все уже было выпито, и тут, как по команде, явились жены собутыльников, всех разобрали и с трудом развели по домам.
Хотя и был служивый полон сил и здоровья, но наутро в голове шумело и все путалось, поэтому он никак не мог одеть нормально последний раз военную форму. Он понимал, что этот парадный ритуал нужно обязательно соблюсти, иначе в случае какой-либо неурядицы (отсутствия пуговицы или плохо пришитого воротничка) разговоры и пересуды пойдут по деревне, и долго будут это вспоминать с укором при каждом подходящем случае.
Так и оказалось: пора идти в церковь, а ремня нет - пропал! Обыскали, кажется, все, по нескольку раз облазили все уголки: за печью, на печке, даже поднимались на чердак - нигде нет следов. А служивый без ремня никуда не годится. Ремень-гордость солдата: черный, блестящий, а главное, пряжка большая, тяжелая, литая, с двуглавым орлом посередине. Иван его очень берег.
«Что делать? Хоть плачь…» - подумал Иван, и жена, как будто прочитав его мысли, тут же завыла на всю избу.
Вдруг младшая дочь, пятилетняя Фроська, теребя бахрому от подаренного отцом платка, произнесла: «Тять, а вчера твой ремень крутил в руках мой крестный».
Иван мгновенно выпрямился, лицо покрылось румянцем, глаза сверкнули, он глянул на жену, но ее уже след простыл, только слышно было, как хлопнула входная дверь.....
И вот к церкви шествует кортеж. Команда из четырех человек во главе с красавцем воином Иваном, раскланиваясь в разные стороны, отвечает на приветствия односельчан.
…Прошло время, Иван втянулся в хозяйство. Дел было, как всегда, много. Почти весь двор и часть дома за время его службы износились и пришли в упадок. Но бывший солдат не унывал, работать было приятно, руки соскучились по крестьянскому хозяйству.
…Весна. Пасхальный праздник. Семейство вернулось только что из церкви. Как и положено, похристосовались, разговелись куличом; девчонки - дочери, приодевшись по-праздничному, улизнули на улицу.
Иван сидит за столом с женой и еще двумя родственниками из города (хотели уехать до праздников, но не успели). Как положено, выпили. Сначала разговор велся вялый, скучный; так, вообще ни о чем. После второго захода речь пошла бойчее, разнообразнее; сразу стали всплывать воспоминания типа: «А, помнишь, - или, -я же говорил,....я был прав»....и т.д.
Забежала одна из дочерей, сообщила, что «началось» и, вроде бы, тот конец напирает.
Это были обычные в то время кулачные столкновения стенка на стенку.
Противоположный конец села сошелся в кулачном бою с ближним концом, где жил Иван Петров.
И вот уже "дальние" во главе с Митькой Тяпиным гонят, сметая все на своем пути «ближних», к речке, где и будет объявлен победитель, а потом обычно всеобщее "обмытие" этого события.
В самый разгар застолья, дверь резко распахнулась, и появился окровавленный Гаврила, сосед и заорал с порога: «Иван Петров, «наших» бьют, выручай! Что же ты сидишь?»
Не успели за столом опомниться, как Иван выскочил на улицу.
Гости и жена Авдотья бросились к окну и увидели великолепную картину в лучших традициях русского реализма.
Бойцы с дальнего конца села ловко лупили ближних и гнали их к реке. Ближние отступали. Было видно, что сегодня сила не на их стороне. А предводитель «дальних», Митька Тяпин, работая руками как молотом, лупцевал направо и налево так, что некоторые не могли подняться, поэтому ряды «ближних», редели, и до полной победы дальних оставалось чуть-чуть.
И в это время триумфа Митьки, выскочил Иван, выждал какое-то время, шагнул и ткнул кулаком -для начала Митькиного ординарца ,который, хрюкнув, уткнулся в землю.
- А, зарычал Митька, ну что же…, - закончить он не успел, так как от хлесткого удара в челюсть он опустился на колени, а потом завалился на бок и затих.
- Ура!..Бей! - заорали «ближние» и погнали своих противников обратно...
Иван Петров с чувством выполненного долга гордо вернулся в избу, и, как само собой разумеющееся, мол, обычное дело, сел во главе стола.
Но, глядя на жену и гостей, он не увидел в их глазах радости и гордости за него.
Все молчали. Первой нарушила тишину его жена Авдотья. Прежде она вышла на улицу, а вернувшись, села на лавку и произнесла: "Жена Митькина, Ксюшка, забрала мужа и на тачке повезла домой, и он, как будто, не дышит". (Правда, потом дочь уточнила, что видела Митьку уже пьяного.)
А в этот момент Авдотья запричитала: "Окаянный, ну зачем ты его так, что он тебе сделал?" А дальше, как и положено, последовали упреки, нарекания и, наконец, слезы.
Иван стал врубаться, мигом протрезвел, да и гости были не в восторге от его подвига. Вобщем, получилась какая-то нелепица, которая никому радости никакой не принесла...
Иван стал думать, размышлять, и пришел к однозначному выводу; все это зря, никому не нужно, особенно ему, никакого морального удовлетворения он не получил, и груз виновности повис на нем как дамоклов меч.
Он так стал переживать, что пропал аппетит, работа валилась из рук, да и вообще- не хотелось ничего делать. Он часами стоял позади дома у плетня; тоска его мучила и не отпускала.
- Да, лучше бы он меня ударил, мне было бы гораздо легче, - думал он. Иван даже перестал спать….
Прошло какое-то время, и вот они встретились с Митькой
- Как дела? - спросил Митька
- Дык, это, - промямлил Иван.
- Здорово ты меня там, -... хотел заговорить пострадавший
- Ты уж не сердись,-...очень желал извиниться победитель.
- Прекрати думать об этой глупости, я же вижу, как ты переживаешь. Выкинь из головы, все равно нашелся бы кто-нибудь другой, который отделал бы меня ещё больше, чем ты, - закончил Митька.
Такого рассуждения и фактически оправдания его поступка служивый не ожидал; внутри как-то все стало затихать и успокаиваться, и в этот раз он заснул спокойно.