мини пьеса Вечер в Сорренто

Сергей Плугатырев
О пьесе «Вечер в Сорренто».
Мини пьеса «Вечер в Сорренто» написана для Волошинского конкурса в 2012 году и попала в лонг-лист  в номинации «ЖЗЛ, или Жизнь замечательных людей».
По условиям конкурса пьесы могли быть  о реальных людях, чья жизнь посвящена творчеству. Это могло быть событие, случившееся на самом деле или вымышленное, исторический факт или легенда.


Вечер в Сорренто

Действующие лица:
Максим Горький (псевдоним; настоящее имя и фамилия Алексей Максимович Пешков) - великий русский писатель, драматург, литературный критик, видный общественный деятель, публицист
Владислав Ходасевич - русский поэт, критик
Андрей Соболь (настоящее имя Юлий Михайлович (Израиль Моисеевич Собель) - русский писатель

Балкон виллы М.Горького в Сорренто, Италия.
Соболь и Ходасевич любуются видом на залив и окрестности.

Соболь. Потрясающий вид! Удивительный вечер! А воздух, воздух? Его хочется не только вдыхать, но пить, глотать, жевать.
Ходасевич. Да, красиво. Но за повседневностью красота размывается.
Соболь. Что вы говорите! Ни за что не поверю. Посмотрите, ну, посмотрите на этот залив, Неаполь, Везувий. Каков вулкан, а? Настоящий посапывающий дремлющий старец, не находите?
Ходасевич. Обыкновенная гора. Только очень старая, большая и уставшая.
Соболь. Гора? Да это- титан, это – мировая история!

На балкон выходит Горький.

Горький. Да, хорошая горка, с характером.
Соболь. Вот и я говорю. Ее ни с чем не спутаешь.
Горький (смеется). Так уж и не спутаешь? (Садится в парусиновое кресло.)
Соболь. Культурный человек просто обязан знать о нем.
Ходасевич. Конечно, но восхищаться не обязан.
Горький (кашлянув, улыбается). Вот они критики! Ничего святого.
Ходасевич. На то и критик-щука, чтобы писатель-карась не дремал.
Горький. Одно дело не дремать, но вы же, черти липовые, сожрать норовите.
Ходасевич. Не такие уж мы и страшные.
Горький. А скажите, пожалуйста, что мои стихи, очень плохи?
Ходасевич. Плохи, Алексей Максимович.
Горький. Ну вот! Жалко. Ужасно жалко. Всю жизнь я мечтал написать одно хорошее стихотворение. (Достает платок и утирает глаза.)
Ходасевич. Простите, если расстроил.
Горький. Ерунда, я не обижаюсь. Если бы мне пришлось написать критику на Горького, она была бы наиболее злой и наиболее беспощадной. Поверьте мне, что я отнюдь не принадлежу к поклонникам Горького.
Соболь. Алексей Максимович, вы – один из современных классиков. Как вы можете так говорить? Вы – наш Данко!
Горький. Нет, я – не герой, я – провинциал.
Соболь. Алексей Максимович, со всей ответственностью заявляю…
Ходасевич. А что, Юлий Михайлович, прочли вы номера «Беседы», которые я вам дал?
Соболь. Сегодня после обеда закончил четвертую книгу.
Ходасевич. И что?
Соболь. «Рассказ о герое» Алексея Максимовича впечатляет, заставляет, как всегда, задуматься о нашей запутанной, суетной жизни. У Алексея Максимовича правда в каждом слове. Так и жжет, так и карябает душу. Есть в сборнике и другие интересные вещи. А вот какого-то Сизова напрасно вы напечатали. Дрянь ужасная.
Горький (оживившись). Почему же дрянь? Поясните?
Соболь. Сами посудите, Алексей Максимович, разве можно серьезно относиться к мистической ерунде.
Горький. Позвольте, почему ерунде?
Соболь. Потому что, уважаемый Алексей Максимович, что встреча героини с написанным литературным персонажем, которая меняет в последствии жизнь реальных людей - полная чушь. Какой-то, простите, бабий бред!
Горький. Отчего же бред? К тому же и бабий?
Соболь. Ручаюсь, что Василий Сизов – это псевдоним.
Ходасевич. Кто вам сказал? Разве это имя вам раньше встречалось?
Соболь. Сейчас не припомню, возможно, что да. Только я могу с уверенностью сказать, что это псевдоним какой-нибудь плаксивой мадемуазель.
Ходасевич. Мадемуазель?
Соболь. Или мадам, без разницы. Стремление к равноправию женщин с мужчинами во всех сферах общества, конечно, похвально. Но… не стоит прятать размягченный женский характер под мужским именем.
Горький. Да, отчего вы это взяли, черт подери?
Соболь. Вам нужны доказательства, Алексей Максимович? Извольте! Сама идея встречи с героем ненаписанного романа могла прийти только в женский ум, отравленный любовным романтизмом. А потом сама форма произведения… Там нет никакой формы! А это слезливая слащавость, к примеру… (Вспоминает.) чуткая тишина осени, подчёркнутая струнным звоном синиц или луна любуется игрой лучей своих … и лжёт, как женщина, влюблённая в двоих, ну и прочая ерунда.
Ходасевич. Значит, вас ничего не тронуло?
Соболь. Разве что рассмешило. (Смеется.) Женщина занялась уборкой души, потому что там словами насорили гости. Так и представляется, как миловидная дама направо и налево яростно орудует щеткой.
Горький. И правильно делает, черт подери! Засыпали души хламом и привыкли жить без души.
Соболь. Алексей Максимович…
Горький. Что Алексей Максимович? Как вы не понимаете, что решающую роль в работе играет не всегда материал, но всегда мастер.
Соболь. Так я об этом и говорю. Если бы за эту тему взялись вы, то, несомненно, вышло что-то новое, удивительное, потрясающе правдивое. Потому что вы - философ, знаток человеческих душ! Вы – реалист, первый писатель советской республики!
Горький. Хватит! Бальзак - реалист, но он писал и такие романы, как «Шагреневая кожа» - произведение очень далекое от реализма.
Соболь. Алексей Максимович, вы же сами писали, что настоящее искусство возникает там, где между читателем и автором образуется сердечное доверие друг к другу. А здесь у меня доверия нет, ну нет и всё, простите.
Горький. Прощаю! (Достав платок, утирает глаза.) Как не понимаете, все хотят возбужденного, яркого, такого, знаете, чтобы не было похоже на жизнь, а было выше ее, лучше, красивее.
Соболь. А как же реализм?
Горький. К черту его! Его пора давно укокошить! Творчество – это не столько бытоописательство, сколько полет воображения и фантазии. Читателя книг интересует художественная правда. Художественная! Для других существуют газеты. Да и там много безбожно врут.
Ходасевич. Юлий Михайлович, значит, рассказ Сизова вам не понравился?
Соболь. Однозначно. Гора родила мышь! Хотя и горы там нет. Так, прыщ на ровном месте!  И я не понимаю, почему Алексей Максимович так яростно его защищает?
Горький. Да потому что талант - это вера в себя, в свою силу...
Соболь. Да кто же эту силу отнимает? Помилуйте, отнимать-то нечего, таланта – то нет.
Ходасевич. Здесь с вами, Юлий Михайлович, решительно не соглашусь – иначе бы мы  не напечатали его в «Беседе».

Пауза.

Соболь. Возможно, вы и правы. Однако уже поздно. Разрешите, господа, откланяться? (Прощается кивком.)
Горький (бурчит). Доброй ночи.
Ходасевич. До свидания.

Соболь уходит.

Горький. Я не очень с ним был строг?
Ходасевич. Вы обращались с ним, как старый сенбернар с новорожденным котенком.
Горький (кашлянув). Сенбернар, охраняющий тайну автора. Надеюсь, он не знает, что Василий Сизов - мой псевдоним  и рассказ написан мной?
Ходасевич. Нет, конечно.

Горький встает из кресла, идет в комнаты.
На пороге останавливается.

Горький (кашлянув). Вы не вздумайте Соболю объяснить, в чем дело, а то мы будем стыдиться друг друга, как две голых монахини.

Уходит.

Ходасевич (тихо). 
Во мне конец, во мне начало.
Мной совершённое так мало!
Но всё ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.
В России новой, но великой,
Поставят идол мой двуликий
На перекрестке двух дорог, 
Где время, ветер и песок...