Когда брал билеты спортлотереи, в киоске продавали "Спринт". Стояла небольшая очередь, которая быстро продвигалась. Я тоже купил на два рубля "Спринт" кроме спорт-лото. Выиграл билет "спринт". Снова к окошку, снова развернул — пусто, теперь можно уходить, вся надежда на спорт-лото, которое в кармане.
В глаза бросились трое парней, стоявших в стороне и не участвовавших в общем оживлении — купле билетов, лихорадочном разворачивании и выбрасывании в тлеющую бочку, наполовину заполненную билетами. Они просто стояли и внимательно смотрели за разворачивающими. Парни рослые, мускулистые, и можно догадаться, что выигравшему очень не повезет. Мне стало не по себе. Даже обрадовался, что ничего не выиграл.
Раньше таких не замечал. Откуда они берутся? Наверняка, из хорошей семьи, одеты прилично. И родители ни за что не поверят, если узнают, чем занимаются, и на что способны сыночки.
От их спокойствия и уверенности в себе становилось жутко, хотелось предостеречь людей, почему они так доверчиво раскрывают билеты у всех на виду, и на лице можно прочитать всё. Вероятно, понимали, что вероятность выигрыша так мала, что нечего и прятаться. И парни это понимали, стояли на всякий случай, чего не бывает, а вдруг кому повезет, тогда можно отнять. Их было не трое, больше, кто-то подходил, коротко говорили, кто-то уходил, а на посту оставалось трое.
Рассказал Ивану Малькову, он подтвердил, что тоже видел таких, как один покупатель развернул билет и не выбросил, а сдержанно положил в карман и ушел. Следом за НИМ ушел и дежуривший. Можно лишь догадываться, что произойдет.
Подумалось, что руководителем государства должен стать такой, как наш начальник цеха Исаков, и в таком же возрасте, но не до конца своих дней, как у нас принято, только переворот может сбросить, как Хрущева. Исаков все делает и знает, как делать, чтобы производство работало нормально, беда в том, что один в поле не воин, и, в конце концов, он просто устанет и будет как все.
Мои станки рядом с проходом. Как-то Исаков подошел ко мне и заговорил. Потом сказал:
— Что-то ваших заметок давно не видно в газете.
Я смущенно отговорился, мол, не о чем писать, некогда. Польстило его внимание, что он знает обо мне. Но он не подумал спросить меня о бригадных делах, моё мнение о её работе. То ли ему это не нужно, то ли знал, что ничего умного не скажу. А если и скажу, то он не сможет ничего изменить, равно как и наш социалистический строй.
Почти в каждом номере газеты продолжают печатать статьи о персональных компьютерах. Это напоминает кудахчущую целый день курицу, которая собирается снести яйцо.
Уверен, что по самым радужным прогнозам у нас эти компьютеры появятся не раньше конца века. Для кого же тогда предназначаются эти статьи, убеждающие население в их громадной полезности и необходимости? Другое дело, что надо готовить нынешних первоклассников к работе с этими компьютерами. Но все дело в том, что этих компьютеров у нас пока просто не существует, а если и начнут выпускать, то они будут выходить из строя с такой же скоростью, как нынешние цветные телевизоры, то есть качество продукции будет ниже всякой критики.
Вряд ли такое будет пользоваться спросом. Даже интегральных телевизоров нет в продаже, но и купивший, сильно прогадает — ни одно предприятие города не возьмется ремонтировать, нет специалистов. О качестве интегральных схем уже писала центральная печать — делаются с технологическими отклонениями — это значит, что после гарантийного ремонта электронные часы смело можно выбрасывать и покупать новые, иначе на новые ремонты уйдет та же сумма, что и на покупку новых. Нужно на порядок увеличить качество, а на это у нас ни люди, ни промышленность не способны.
Вчера нарвал маленький букет ещё нераспустившихся ландышей, через два дня их будет много. Несмотря на то, что население безжалостно много рвет ландыши, их, кажется, с каждым годом становится всё больше — ковер из стрелок, свернутых, нераспустившихся листьев.
По-прежнему холодно. Утром +5, днем +12.
Любую проблему можно решить, если знать алгоритм, да не один, а бывает — несколько. Неопытного человека любая проблема ставит в тупик. Тот же, кто знает алгоритм — приемы решения, легко справляется. Думаю, есть алгоритм уничтожения рака, возрастных болезней, Превращения одного металла в другой. Ученые занимаются поисками этих алгоритмов.
Есть алгоритм поведения, здоровья, существования. Не придерживаясь этого алгоритма, мы уничтожаем себя. Часто нарушающий говорит: Вон Иванов, и пил и курил, и прожил до 90 лет. Он не принимает во внимание, что этот Иванов оказался одним из миллиона, у него другая наследственность. То, что сошло с рук Ивану, не сойдет Петру. Некоторые умудрялись без единой царапины выйти из горнила войны, другие погибали в первом же бою, иные, даже не дойдя до передовой — от шальной пули. Что это? Тоже алгоритм жизни? Не будь этой войны, не забыли бы мы ужасы гражданской? Не стали бы, как лемминги топиться в море?
Ховрин, работающий в третью смену, рассказывает, что воры, не стесняясь, при нем набивают деталями карманы. Дежурному приходится неотлучно находиться при станках и отгонять назойливых — парней спортивного телосложения.
Сейчас изменили алгоритм производства, детали не ставятся на конвейер, с которого можно легко и безнаказанно украсть, а складируются тут же, возле станка, а потом складываются в контейнер с толстой, мощной крышкой, которую уже не выгнешь, как сделали два месяца назад, украв весь ночной запас.
Но через неделю взломали и эту крышку.
Поражает беспомощность и благодушие к ворам. Многие рабочие убеждены, что всё это происходит не случайно. Начав бороться по-настоящему, крупные расхитители закроют и себе лазейку, а так они за спиной несунов воруют на миллионы.
Так, контролерша рассказала, что начальник цеха Фатхутдинов всё время кричал на них, что они воруют крестовины, им даже пришлось пожаловаться в партком, и он заюлил, что его неправильно поняли. Потом выяснилось, что основным вором был он, а никто другой. По документам получал крестовины в контейнерах и отправлял в нужную для себя сторону, а документы уничтожал. Чтобы отвести от себя подозрения, он стал действовать по принципу "Держи вора"! Посадил многих несунов, наказывал за малейший проступок, написал в Москву, что милиция бездействует, и с ворами приходится бороться одному ему. И заставил милицию проследить, кто же ворует. На свою голову.
Изредка снится один и тот же сон: мой «грохот» переполняется камнями, а лента конвейера все крутится, и не могу остановить: на "грохоте" уже образовалась большая груда камней. У кого-то обрывается лента, и снова гора булыжников.
Тот страх до сих пор сидит во мне. В начале этого года летал на самолете. Перестали сниться горы. Сегодня во сне болел зуб. Не дай бог! Часто вижу красивых рыбок, даже по воздуху летают, и тревога, что так не должно быть. Вика как-то сказала, что видеть рыбу во сне — это к болезни. В приметы не верю, но допускаю, что какая-то взаимосвязь есть.
Если бы человеку сказали: «При нажатии этой кнопки ты испытаешь величайшее наслаждение», то человек, раз испытав, пошел бы на любую подлость, преступление, чтобы иметь возможность снова нажать на эту кнопку. Так поступают наркоманы. Не нужна пища, женщины. Что все земные блага по сравнению с этой кнопкой, раздражающей центр удовольствия? И, наподобие той крысы, нажимал бы до истощения, до самоистребления.
Если человек может быть фанатиком ради призрачного рая, то ради настоящей кнопки, будет готов на все. И вполне возможно, в будущем появятся, сначала нелегальные притоны, где за определенную плату можно будет нажать на кнопку, и на время познать, что весь смысл жизни — в блаженстве. И, как наркомана, будет тянуть к этой кнопке. Это — будет деградацией человечества.
Уже после постановления об усилении борьбы с пьянством, в бригаде устроили коллективную пьянку, обмывая сына Бориса, и мастер принял участие. Я отказался, мол, не пью. Так что все эти постановления будут филькиной грамотой, если не будут приниматься строгие меры. А они не будут приниматься. Отвыкли от этого. Кому это нужно? Кому и без этого хорошо? А кому плохо, тот привык пить «горькую» и ни на кого не надеяться.
24 мая после сильного дождя сильно потеплело, но уже через час земля сухая, можно пройти, не запачкав туфли. Сюда бы батумские дожди, то-то был бы урожай.
После месячного перерыва снова пошел в объединение. Мэтры не явились. Володя Гришмановский, которого в первый раз принял за девушку в светлой блузке, так юно и нежно было его лицо, не подал руки. Обычно парни первыми стараются подать руку старшим по возрасту, так они проявляют своё уважение к ним.
Он прочитал стихотворение о том, как «с грустью смотрит на скучные свои стихи». До чего молодость самоуверенна! Пишет чушь и думает, что это вершина искусства, все от умиления встанут перед ним на колени, признавая в нем гений Пушкина. Валя пожурила за нетребовательность к себе. Наташа прочитала лирические стихи, полные противоречий, безграмотности и прочей безалаберности. Термист-коммунист отказался читать:
— Я знаю все, что вы скажете, и заранее с вами не согласен. Меня не понимают.
Многих великих поэтов не понимали. Хлебникова, Блока. Нет, вы не подумайте, что я провожу параллель.
Будь он умнее, не произнес последнюю фразу. Все именно так и поняли.
— Если бы один тебя не понимал, а то буквально все, — сказала Валя.
Но он заржавел в своем упрямстве. Месяц назад я услышал, как Валя сказала:
— У него стихи не такие как у всех. Никто его не понимает, но я его понимаю.
Я удивился такой избранности. Это настораживает и предубеждает. Как такое может быть? Начал читать его стихи. И впрямь, стихи не совсем обычные. Оригинальные. Короткие предложения. Лаконичные. Чувствовалось, что предложения можно продолжить по смыслу, будто невысказанное читается между строчек. Неужели он будущий знаменитый поэт?
Но на третьем стихотворении запнулся. Неточность, сумятица мысли, нехватка нужного слова, сбивание с серьёзной темы на шутливость, ерничанье. Беспомощность и скудоумие выдавалось за оригинальность и многозначительность. Вымученные, скупые слова.
Иван Стремяков забрал стихи из моих рук, и я не успел прочитать больше, чтобы лучше представить. На семинаре его ругали, и он очень обиделся, приводил примеры, как на писательских съездах ругали признанных поэтов, не признавали Есенина.
Всё указывало на его ограниченность, умный не стал бы этого говорить, выставляя напоказ свою непризнанность. На что он надеется, на то, что через пятьсот лет его стихами будут зачитываться?!
— Для кого пишутся стихи? — спросил я, желая его отрезвить.
— Я вас понял, — сказал он, но продолжал отстаивать свое право писать именно так. — Если современники не понимают, то тем хуже для них.
Свешникова прочитала рассказ, подражание Бредбери, взяв тему из Уиндема "День Триффидов" — деревья начали хозяйничать, чтобы защитить природу от человека. Я сказал ей об этом:
— Для меня рассказ начался со второй половины, а первую можно выбросить или потом упомянуть. Писать надо, как говорили классики, с первой же фразы брать читателя за уши.
— Я не согласна. Кортосар пишет именно так, постепенно вводя читателя в действие.
— Для этого надо быть Кортосаром или Маркесом.
Никогда не видел, чтобы так обильно дымил погрузчик, шлейф, словно от турбореактивного лайнера. Облако минут десять висит над станками, вызывая кашель. Мы же не можем отойти от своих станков, дышим этой гарью. Через десять минут погрузчик снова, с ревом мчится мимо, и новое облако повисает над головами.
Поразительное у всех терпение. Словно забитые существа, боятся слово сказать против начальства. Не могу же я всё время жаловаться, обращать внимание на все недостатки! Куда бы меня ни поставили, всюду я выступаю. Поэтому стараюсь сдерживаться, молчать, лишь, когда невмоготу, начинаю говорить. Вчера был свидетелем, когда мастер поинтересовался у водителя:
— Почему так дымит?
Тот добродушно ответил:
— Не нравится — рассчитывайся.
Комаров не нашел, что ответить, да и что скажешь против явно хамской фразы? Действительно, на заводе столько безобразий, такая задымленность, что если и исправить один погрузчик, толку будет не много. Хочешь дышать хорошим воздухом, переходи на другое предприятие. Я не стал вмешиваться.
Водитель, мужчина предпенсионного возраста, показал себя с первого же дня доброжелательным и услужливым. Видно, недавно устроился на завод. Работы от наших трех бригад не очень много, часто простаивал, и от скуки не знал, что делать. Сейчас же работы прибавилось, начал быстрей ездить, с рёвом, чадя выхлопной трубой.
Возле «Джустины» увидел белое облако, которое полностью скрывало станок, словно в клубах пара. Я возмутился. Сейчас подойду и скажу: — За что вы нас так ненавидите? Огорошу своим вопросом. Пусть оправдывается. Когда он снова проезжал, я поднял руку. Он остановился, обычно я никогда его не останавливаю.
— Вы кажетесь добрым человекам.
Он кивнул, соглашаясь. Потом догадался, к чему я веду, принялся оправдываться:
— А что я сделаю, если мотор такой? Мастер заставляет выезжать. Мне тоже приходится дышать этим воздухом. Сейчас приеду и поставлю.
Испугал он. Словно думал, что я начну упрашивать, не делать этого – цех остановится.
— Пожалуйста, сделайте всё, что от вас зависит, — коротко сказал я и отошел.
Он отъехал. Подошел Госсман и встретился с Мальковым, который сказал ему:
— Убери этого тракториста, иначе перешибу заготовкой.
Госсман не понял. Иван объяснил, но по сдержанному выражению лица мастера, я не понял, будет ли Саша что-либо предпринимать, или же так и оставит?
Но до конца смены погрузчик больше не подъезжал к бригаде. Видимо, есть совесть у человека, хотя мог бы и раньше додуматься, что нельзя травить людей, которые не могут отойти от своих станков, вынуждены дышать отравленным воздухом. И начальство, словно не дышит воздухом, ничего не замечают, лень что-либо потребовать. Видимо, Саша принял меры, дымящий погрузчик больше не приезжал к нам.
Иванов утром при всех послал матом мастера Комарова. Его часто посылают, особенно Костин, но мастер добродушно делает вид, что не слышит. На этот раз он написал докладную, и Борю начали таскать по начальству, пригрозили товарищеским судом. Боря разозлился:
— Я сделаю другой суд, но тебя на нем не будет. Тупица, болван! Ты в армии тоже так ябедничал?
Но скоро Боря притих, переживая ссору, и, может быть, ругая свою несдержанность. Госсману он сказал, что мастер его тоже послал.
— Какими словами?
— Говорил, что плохо работаю.
— Это же две разные вещи.
— Он делает всё, чтобы выжить меня из завода.
Боря просто не знает, как надо вести себя на производстве, отсюда этот конфликт. Другие умнее, молчат, понимая, что не за ними сила. Он тоже научится молчать после этого конфликта.
Вскоре Иванов всё же уволится с завода, не выдержит даже такой дисциплины, перейдет на стройку хозблока в нашем квартале. При встрече со мной охотно поздоровается, перебросимся несколькими фразами, хотя с трудом его вспомню, просто знакомое лицо. Потом перестану видеть.
Потеплело до +18, прошли дожди. Снова в воскресенье прошелся по лесу, утром бегал, нога болит, но терпимо, ландыши в разгаре цвета. Земляника цветет. В лесу много людей с овчарками без намордников, приходится прерывать бег.
Не стали сажать помидоры, как два прошлых года, слишком много возни с ними и личного незнания приёмов агрономии. Посадили в одном посылочном ящике укроп, огурцы. Ещё надо петрушку.
продолжение: http://www.proza.ru/2015/06/29/758