26 Нахаловский вокал, из повести На золотом краю Р (Александр Мишутин) / Проза.ру

            На золотом краю России,
            За далью половецких веж -
            Мой инкубатор самостийный
            И родина моих надежд.

С какого перепуга и на кой ляд запомнился мне текст этой песни:
            О чём, товарищ, думаешь,
            Поникнувши челом?
            Какая дума горькая
            И тяжкая о чём?
Песня была из радиоспектакля о революционных и контрреволюционных событиях в Архангельске на острове Мудьюг(?) и исполнялась на мотив песни «На муромской дорожке». Году в 55-ом у нас в доме появился радиоприёмник «Звезда – 54» красного цвета, красивый, как гусар, одетый в ментик. Вот через этот приёмник и транслировалась «архангельская» музыкальная макулатура.
Вот зачем она, покрытая паутиной, висит в моей памяти? Не знаю. В моей памяти - и другое множество песен и каждая занимает свою нишу или, вернее, соту. Пусть. Ведь они каким-то образом формировали меня эмоционально и я нет-нет, да и полакомлюсь той или иной песней из прошлого и вызову те или иные ассоциации.
О маминых песнях я уже говорил, но вот ещё одна её песня. Из советских. Любимая. «На закате ходит парень». Это может быть единственная светлая из её песен.
            На закате ходит парень
            Возле дома моего.
            Поморгает мне глазами
            И не скажет ничего.
            И кто его знает,
            Чего он моргает…
Довоенная. Какие ассоциации вызывала эта песня в душе у матери, на каких эмоциях заквашена – мне неведомо. Но вот легла на душу – и всё.
Отец, Фёдор Иванович, редко пел; он, по-моему, и текстов песен не знал. А вот эту я слышал, несколько раз он её начинал:
            Ой, вы, братцы, вы, кубанцы,
            Вспомним 21-е сентября,
            Как дралися мы с германцем
            От рассвета допоздна.
По всей вероятности – старинная казачья песня. Такая же, как и «Ой, на горе та й женцы жнуть». Но эту пели чаще и за столом: она была общей. А «Ой, вы, братцы, вы, кубанцы» - она больше личная, отцовская, подобно тому, как у матери – «На закате ходит парень».
Личная, любимая песня была и у дядь Гриши Кендюха. Он знал превеликое множество песен, воистину, но эту пел с особым чувством и глубокой печалью:
            Бежал бродяга с Сахалина
            Звериной узкою тропой…
            …Оставил мать свою, старушку,
            Детей, любимую жену…
Какая личная драма генерировала эту печаль, не знаю; то ли разлад в семье и неудачные поиски последней любви, то ли ещё что – знали только бог и печальник: в этом вопросе дядь Гриша был скрытен.
У братьев Котляровых была только одна сестра: Клавдия, Клавдия Ивановна Зуева. От довоенного мужа остались Володя (старший) да Лида. Жили они на углу 18-ой линии и III-го интернационала, рядом с Белашовыми.
Послевоенный муж Клавдии Ивановны закончил войну в Кёнигсберге и появился на «нахаловке» году в 47-м. Он был каким-то начальником с крупным телом и лысой головой в шляпе. Звали его Пётр Прокопьевич. И никто из Котляровых (даже тёть Клава!) не называли его по имени, только по имени-отчеству. А так как в народе генетически не любят начальство, да плюс к тому же имя-отчество трудно выговариваемое, то родня звала его иронично: ПЁРТ Прокопьевич.
- А ну-ка давай, Пёрт Прокопьевич, «Дожжик»!. – говорил кто-нибудь за столом.
Пётр Прокопьевич улыбался (реагировал на «Пёрт»), закрывал глаза, серьёзнел и через паузу с натугой выдавал:
            Бры-ыжет до-ожжык…
Это была его любимая песня.
А улица пела другое. Молодёжь на улице пела другие песни.
            На углу стоИт аптека,
            Дружно: «Га-га!»
            Задавило человека,
            Дружно: «Га-га!»
            Человек лежит не дышит,
            Только… «я…годой» колышет…
Вот такой рэп с рефреном по поводу хрена. И, конечно, классика блатняка –«Гоп со смыком». Или же:
            Вот зашли мы в ресторан,
            Топай, топай!
            Гаврила - в рыло, я – в карман
            Кверху жопой.
Блатными были песни, которые сегодня проходят как городской шансон: «Ванинский порт», «А в тюрьме сидят жульманы», это та песня, в которой есть слова:
            Ты напейся воды холодной –
            Про любовь забудешь...
Даже на «Брызги шампанского» был придуман «блатной» текст:
            Новый год, порядки новые
            Колючей ПРОВОЛКОЙ окутана тюрьма…
Матершинные песни пели, говоря языком милицейского протокола, «с особым цинизмом» и некоторой отвагой.

Узнай родители о вокальных занятиях чад, врезали бы безо всяких сантиментов
Пели песни (и переписывали в альбомы) и романтического склада («В нашу гавань заходили корабли»), и сентиментально-блатные («И у них была дочка Ларочка, наступил ей 16-й год»).
Блатные песни ни коим образом не конкурировали с песнями «Скакал казак через долину» или «Виновата ли я». Правда, эти песни пелись только девушками, но всё равно они не мешали друг другу. Просто это были разные направления и душа не сопротивлялась этому симбиозу. По крайней мере моя душа.
Мне очень нравилась одна из песен, исполняемая девушками на 19-й линии:
            Мы были счастливы,
            Наслаждаясь поцелуями,
            И вдыхая аромат цветов
            Под серебряной луной.
Они пели её так страстно и самозабвенно, что в душе возникала какая-то мятная прохлада и вопиющая пустота. Душа сиротела и одновременно плакала и радовалась. Не знаю почему. Но так было. Было просто здорово! При включённом воображении даже голова кружилась от этих слов. Они были просты и пронзительны, как «Очаровательные глазки»
Откуда берутся такие песни?
Ещё одну подобную песню я слышал в 80-е годы от участниц хора Дворца культуры Челябинского тракторного завода: «Ой-ё-ёй! А я девчёночка красивая…» И исполнялась она так же, как на 19-й линии: с полной отдачей, страстно и самозабвенно.
- Почему в хоре я ни разу не слышал эту песню? – спрашиваю.
- Да вы что! Такую нельзя! – отвечают певицы.
Похоже, что для народа такие песни более глубоки и интимны, чем кажутся на первый взгляд. Они – словно «Заветные сказки» Афанасьева.
И ещё об одной песне хотелось сказать: «Сиреневый туман»
Первый раз я услышал её в 1954году. И была она из разряда блатных романтических песен. А Александр Любимов во «Взгляде», благодаря талантливейшему видеоряду, сделал эту песню чуть ли ни протестным символом эпохи сталинского безвременья. Опасны такие смещения акцентов. Эти смещения привели, в конце концов, к тому, что М.Круг поёт на всю страну песню, посвящённую вору в законе: «Владимирский централ, ветер северный».
«Нахаловка» была в курсе появления новых песен из кинофильмов, потому с удовольствием пела и «На крылечке твоём» и «Вот цветёт калина».
Любопытно, что были песни, которые не пелись, а переписывались в альбомы. Альбом – это толстая общая тетрадь и в ней от руки, чернилами записаны песни. Некоторые из песен иллюстрировались аппликациями из открыток. Такой альбом был и у моего брата Николая. Помню, там была песня о молодогвардейцах и называлась она «Это было в Краснодоне».
            Это было в Краснодоне,
            В грозном зареве войны:
            Не сдавались комсомольцы –
            Были родине верны.
Начиналась так песня. А заканчивалась словами:
            И сквозь дали вековые
            Пронесём мы эту славу:
            Благодарная Россия
            И великий наш народ.
Я до сих пор помню мелодию этой песни. А вот как помещалась она в душе рядом с «Гоп со смыком» - не знаю. Наверно это – отражение разных ипостасей одной души.