Апрельские, конечно, а какие же еще. Наше поколение этот «отченаш» начиная с восьмого класса зубрило. Ксерокса у нас, допотопных, тогда еще не было. Конспекты друг у друга списывали. Святая инквизиция! Сколько шариковых ручек в неусыпном радении изгрызено! Сколько «неудов» за это получено! Сколько целомудренных историчек в истеричек превращено! А всё он – Ленин. Он эти тезисы в ночь с 3-его на 4-е апреля 1917-го обнародовал. Сами подумайте, ну разве может в это время суток что-то порядочное в голову прийти? Вот-вот – только «идеологическая база для деятельности коммунистов после захвата власти». Целую ночь говорил, а суть речи Полиграф Полиграфыч Шариков потом в пяти словах выразил: «Взять все, да и поделить». Оценку этой базе, правда, экономист, философ и к тому времени уже бывший член РСДРП А.А.Богданов дал сразу же: «Ведь это бред, это бред сумасшедшего!».
Прошло много лет. Богданова и в семнадцатом-то не послушали, а к 85-му и подавно забыли. А зря! Потому что актуального на тот момент генсека Горбачева, вдруг, затестостеронило с такой силой, что тоже на люди потянуло. И что поразительно – опять в апреле. Весеннее обострение хронического недержания языка за зубами. Журналисты, конечно, тоже отличились. Ну ляпнул человек в Тольятти худое слово. Ну и что? Может он несвежий беляш с утра съел. Или ему министр финансов с пустым бюджетом дорогу перебежал, когда он к народу на автозавод спешил. И пропустили бы мимо ушей. Так нет же – затрещали «от Москвы до самых до окраин»: перестройка да перестройка. Что после этого оставалось Горбачеву делать? Пришлось объявить о созыве апрельского пленума и засесть за тезисы. А поскольку человек он тогда был занятой, то писал их строго по ночам. Я далека от науки истории почти так же, как декабристы от народа, потому за сравнительный анализ ленинских и горбачевских тезисов не возьмусь. Скажу только, что потому, как после власти шариковых делить стало уже совсем нечего, партии, правительству и всем остальным вменялось «взять курс на перестройку».
Ну, и взяли. И Марасколнс со всеми вместе. Туда к этому времени тоже апрель пришел. «Гонимы вешними лучами, с окрестных гор уже снега сбежали мутными ручьями на потопленные луга» и дороги. Особенно на ту, что вела от нашего дома к школе, в которую я пошла работать учительницей музыки. Школа там стояла маленькая, восьмилетняя. А лужа на дороге столь огромная, что впору было её с большой буквы писать – Лужа Байкал. И такая же глубокая. Вот её-то я и не сумела грамотно форсировать. Надо было по взгорку водную преграду преодолевать, а меня чёрт на ровное место понёс. А там замаскированное под штандартенфюрера СС милое болотце. В нём увязла я со всеми резиновыми сапогами по самый, модный в те времена, дипломат с поурочными планами, методичками и дидактическим материалом. Хорошо хоть «кавалерия вовремя подоспела», не то сидеть бы мне в той луже до второго пришествия Путина к власти.
-- Ты что, застряла? – голосом свежеопохмелившегося Кролика спросила проезжавшая мимо почтальонка Анныня.
-- Нет, -- говорю, -- «теорию видов» Чарльза Роберта Дарвина на примере обитателей данного водоема изучаю.
-- Ладно, давай руку, -- щедро выдохнула пиво-водку-самогон Анныня, помогая мне взобраться на телегу. – Я почтальонша тутошняя, а ты сталбыть учителка новая.
-- Почему Вы так решили?
-- Тоща уж больно. Намедни я телушку тут же вытягивала, она-то посолиднее будет. Я тебе, учителка, вот что скажу…
И пока мы ехали оставшиеся до школы триста метров, Анныня подробнейше изложила, что именно говорят в деревне о моем муже и обо мне лично, и что она по поводу всех этих комментариев думает. Просветила меня, кто с кем, где, когда и как, и, разумеется, дала свою персональную оценку происходящему. Но кроме социально-психологического, я прошла еще ликбез в области ядерной физики и теперь совершенно точно знаю, чем пахнет из жерла атомного реактора, когда уран-238 превращается в нём в плутоний 239. Информационный удар был столь впечатляющим, что войдя в здание школы, я первым делом бросилась на кухню к поварихе и попросила у нее соленый огурец:
-- И можно с хлебом, -- уточнила я на всякий случай.
Знакомство с Анныней неожиданно оказалось чрезвычайно полезным: когда я вернулась с работы домой, муж уже знал все тонкости моей не слишком удачной переправы и героического поступка почтальонки. На следующий же день директор школы Андрис Узулс, директор совхоза Антон Арайс, председатель сельсовета Павел (мой муж, если кто забыл) и парторг Станиславович сплоченным коллективом отправились в Рожукалнс выбивать дорогу.
-- Ну, если уж у вас учителя с телятами тонут, придется выделить деньги на строительство асфальтированной полосы не только до жилых домов, как планировалось раньше, а до самого порога школы, -- сказал председатель райисполкома, подписывая решение.
В Тольятти Горбачев призывал «быстрее перестраиваться и действовать по-новому». Благодаря Анныне Марасколнс практически мгновенно подхватил этот призыв и оказался в авангарде передового движения, и на деле доказал, что «задача ускорения темпов роста, притом существенного, вполне выполнима, если… перестроить управление и планирование, структурную и инвестиционную политику, коренным образом улучшить стиль деятельности». И если очень захотеть.
Народ из соседних сельсоветов долго еще потом завидовал Марасколнсу: сто лет стояла себе эта лужа и никому не мешала, а стоило Горбачеву выступить на пленуме, как в том гиблом месте не только канавы прорыли и трубы положили, но и асфальтом его закатали. В общем, «Солнцу красному слава! Слава! Слава в небе у нас!». Михалсергеичу все то же самое!