МАСКАУ ДЬЮТИ .
(Москва в 2145-м году)
*
- Вас приветствует Свободная Москва!
Территория свободная от предрассудков, веб-камер и сборов!
«Свободная от сборов» - где-то я уже это слышал», подумал Гюнтер, выключил игру на планшетнике и пытался взглядом обогнуть беспокойного соседа, что бы посмотреть в иллюминатор. И увидеть Град Свободы. Хотя бы Его посадочную площадку.
Гигантская тарелка пассажирского лайнера аккуратно положила себя у самого здания аэропорта. и, спустившись ь по широкому трапу, пассажиры шли к таможенному осмотру по открытому пространству, что уже было необычно. В большинстве европейских аэропортов к пассажирским салонам при посадке липли коридоры переходов , которые, прямо- таки, всасывали прибывших, их багаж и попутные грузы, эффективно сортируя биомассу и мертвую материю.
Далее оригинальниченье москвичей лишь возрастало. Древняя страна презентовала себя комплексом сооружений в виде руин, закопчённых и обугленных , которые раздвинул строгий прямоугольник терминала - ни окна , ни фрамуги , ни щелочки - абсолютно инопланетная внешность.
Гюнтер, через свой лэптоп, порылся в банках памяти мировой паутины, вспомнив, что древность Москвы, кажется, не такая уж древняя, и вряд ли она старше Берлина. Но о Москве не нашел ничего – не успел - весь его интернет- серфинг , толкнув локоть, сбила парочка семейных боровов , устремленных к турникету, со всем своим выводком. У турникета реверансничали две румяные девицы в кокошниках. Рядом с ними крутилось, толкалось и повизгивало кудло великовозрастных детишек, рванувших к «Граду Свободы» вперед родителей. Не до интернета.
«И все же, что они хотели изобразить, этой руиной, москвичи?» Но опять не получил ответа, так как уже зашел внутрь терминала. Шел, куда-то, несомый общим потоком, и встал. Замер, вдруг, обомлевший, и все пассажиры встали. И дружно ахнули. Они входили , кажется, в небольшое здание, в неширокую, прямо скажем: обыкновенную для присутственных мест дверь - с турникетом. Потом гнутый похожий на огромную гофрированную трубу коридор, с движущимся полом. И, вдруг: пространство разверзлось, они стоят на высокой балюстраде, как на скале, а под ними огромная долина в водоворотах практической и праздничной суеты.
Только несколько мгновений спустя Гюнтер понял, что это такой огромный преогромный зал - не зал, а город под куполом. И если, всё-таки зал, то настолько огромный, что у потолка свободно, без привязи, плавал натуральный дирижабль с иллюминирующей вывеской «Маскау Дьюти Фри – Свободно заходи!».
Своды купола были армированы внушительными, метра в два шириной металлическими балками и слепили блескучим золотом. Впрочем, здесь везде основным цветом было золото. Для густоты оттенков золотого окантовкой плотнилось зеленое и темно красное. И сверкали бриллиантовыми вспышками граненные стекляшки.
Вглядевшись с балюстрады, на этот человейник понимаешь: там, внизу бутики, топики, магазины, кафе, забегаловки, подиумы и эстрады, и толпы людей меж ними - словно кляксы инфузорий под микроскопом. Живые, но явно лишенные единичных разумов.
Там, внизу, шел перманентный карнавал, где насущные хлеба вперемешку с излишеством зрелищ поворачивали рассудок вспять, и какой бы ты ни был Приезжий, циник и пошляк, и закодирован у лицензированного парапсихолога от шопоголии и даже с установленным психо барьером от ненужных покупок - всё равно: что, ни будь да купишь. Из странного чувства противоречия самому себе, и тому психологу назло. И ты назовешь этот казус: дуновением Русского Протестного Духа.
- Вот дают русские! - Выдохнул рядом один турист восторженно.
Гюнтер согласился. Кажется, москвичи осуществили-таки мечту всемирного плебея – Карнавал вечный, на пряничном берегу, у медовой реки…
- Тихо, господин! – пригнулся к туристу человек в черном костюме, в белой рубашке, без галстука, но с табличкой, пришпиленной к нагрудному кармашку: «Гид Петя». – Вы, здесь, по-оторожней с этим словом.
- Каким словом? – удивился турист.
А гид Петя наклонился к нему еще раз и прошептал в самое ухо, громко:
- «Русские»!
А увидев, непонимание и некоторый испуг на лице подопечного, а также обращенное внимание остальной группы, выпрямившись, продолжил всем, хорошо поставленным голосом:
- Так исторически сложилось. В былые времена за это слово можно было угодить в тюрьму, да и, вообще, это прилагательное долгое время - полтора, два века назад - носило чисто негативный, оскорбительный оттенок. Говорилось: «Русский», а подразумевалось: «грязный», «свинский», «нечестный», « пьяный», «вероломный», «буйный»…. Вот, местные жители и перешли на самоименование: «Москвичи». Скромно и со вкусом. Определённо привязано к месту жительства и образу жизни.
- Вот дают! А как же «Русский Союз»? Я на карте смотрел, Есть такой. И не маленький, даже на школьной карте, размером с планшетник.
Турист был ехиден, а гид Петя изобразил грусть.
- К сожалению, многие упорствовали, что, кстати, тоже характеризуется этим же прилагательным . «Русские!» Всегда они - то сбегутся, то разбегутся, то поссорятся, то помирятся. А особенно, они любят что-то делать, когда это «что-то» кому ни будь на зло…. Уже было: в начале третьего тысячелетия они, казалось, конкретно так, перессорились, передрались и разбежались. Собирались жить врозь и окончательно. И надо было кому-то на Западе этому обрадоваться. Громко и сладострастно. Так вот: эти русские тут же сбежались обратно, в свой союз, и живут сто лет, как ни попадя. Назло всем.
- Подождите! Но вы, Москвичи, тоже в Русском Союзе?!
- Увы, так исторически сложилось. Но мы: «Дьюти фри»! И мы – не они. И прошу – со словами по осторожнее. У нас свобода, знаете ли. Могут и пристрелить. Вы вспомните, когда тур в «Маскау Дьюти фри» подписывали, что там, в контракте, было зафиксировано? Под чем вы расписались? За чью безопасность под личною ответственность?... У нас тут чуть ли не по пять стволов у каждого, согласно закону имени Жириновского. У каждого! Причем, часто - все с собой, все на себе. Даже у дам и подростков.
- Наверно, так исторически сложилось, - поддел гида участливым том Гюнтер. Но тот не понял сарказма.
- Да, рецидивы тяжелого прошлого.
За разговором они спустились с балюстрады и шли теперь между рядами всяческих товаров и предложений услуг.
И Гюнтер, как законопослушный гражданин Европейского Союза, заволновался.
- Гид! А где наши вещи?
- Ваши вещи – двигаются в ваш отель.
- Гид! А когда таможню проходить будем?
- Уважаемый господин турист! Мы – «Маскау Дьюти фри»! Вы понимаете? Вы в школе учились?
- Да, учился. «Дьюти фри», это: «шоп». То есть: «магазин».
- Да! «Магазин»…, но это у вас, где всё по мелкому, в недоразвитых демократиях. У нас: весь Город – «Дьюти фри»! Понятно?
- Понятно… А где таможня?
Гид Петя вздохнул тяжело и опустил бессильно плечи:
- На выходе из города.
Гюнтер не заметил, как шум, гам и толкотня сменились широкими тихими улицами, где людей не было вообще, лишь продавцы и охрана у раскрытых настежь витрин, лишь мягкий переливчатый звук и запах. Запах, странно щемящий сердце и перехватывающий диафрагму. Это был запах золота. И был это квартал ювелиров.
Во всех приличных странах спрос на эту сорочинскую дребедень был крайне низок. Поэтому все города - филиалы Золотого Берега, в обязательном порядке, перегораживали туристические маршруты ювелирными кварталами. А «Маскау дьюти фри» был таким филиалом, чуть ли не единственным в России, но одним из крупнейших в мире – не считать же Сочи и Владивосток! В ювелирных кварталах, в тщательно смоделированной атмосфере цветов, линий, запахов и звуков – девушки, изумительной красоты, подходили от витрин и совершенно навязчиво примеряли к вам украшения, подставляя зеркала - и так, и так, и в профиль, и в полный рост.
Торговля продвигалась, и был сбыт, вопреки всему. И не важна цена, только сунь карточку, и надави кнопочку, фиксируя отпечатком подтверждение платежа. После узнаешь, с изумлением, сколько тебе лет горбатится, за этот, мило сверкающий камешек, совершенно бесполезный. Нет! Извините, не совсем бесполезный. Им все-таки можно резать стекло. И Гюнтер тоже расслабился и едва не поддался звукам, запахам, и чарам продавщиц - если бы краем глаза не заметил взгляд охранника. Ненавидящий белый взгляд. И парень вовремя вернулся в сознание.
Приглядевшись к персоналу , Гюнтер убедился, что подобные взгляды были у многих - в лицо улыбка с поклонами, в спину ненависть и скрежет. Слава Богу, не в его, Гюнтера, спину. Местный персонал словно чувствовал в нем своего, даже подмигивал, протягивал воды в бутылочке или салфетку для пота.
Вдруг, по улочкам Дьюти фри пронесся ветерок - шепотки и шелест. Гюнтер успел расслышать знакомое имя, как туристические люди пришли в движение. «Лавели Грасс!». Заблестели вспышки камер, а через квартал ювелиров прошла процессия.
В окружении прессы двигался невысокий человек, с крупной лысой головой, поджарый, но с брюшком. Белый галстук-бабочка на белой манишке, и оранжевый шарфик небрежно на плечах.
Профессор нео-антропологии и пост-философии, доктор наук, член многих академий, блестящий оратор и острый полемист месье Ловели Грасс считал себя французом, хотя Гюнтер достоверно знал, что он родился в Германии, в продуваемой ветрами померанской деревеньке, в ни сколько не интеллигентной семье береговых смотрителей, убирающих мусор с побережья от глаз отдыхающих. И звали его с рожденья не Ловели Грасс, а Людвиг Майне. Людвиг сбежал из страны, не закончив школу. А вернулся через двадцать пять лет Ловели Грассом - профессором, доктором, лауреатом, и прочее, прочее…, а главное – французом! И поэтому в Германии его не любили.
Заглянув на отчизну однажды, он, давая платные лекции, предпочитал колесить по миру, на родину больше не заезжая. За что получил от немецкой прессы кличку: «Тур-профессор».
Сегодня он, просто: поп-звезда. Собственной персоной прибыл в «Маскау Дьюти фри», в рамках тура по Евразийской Конфедерации выступать с лекциями, которые всё больше походили на концерты….
- А вот здесь очень интересные вещи! Завернем, господа! – заголосил гид Петя.
Гиды с торговцами были явно в доле.
После ломанного маршрута, через всяческие торговые ряды - от презервативов до крупнокалиберных пулеметов, от брошек за гроши и до летающих супер-яхт за миллионы - их посадили в экскурсионный флайер, напоминающий прозрачный пузырь -просторный внутри и нелепый с наружи. Они полетели в город мечты, в «Рублёвка-таун».
Полет был медленный, дирижаблевый, для рассмотра всего, в подробностях, предназначенный. Перед каждым туристом была диковина на треноге, с виду – натуральный антиквариат. Подзорная труба, с функцией зума, записи и стоп-кадра. Для наблюдения за бытом счастливых индивидов проживающих во дворцах «Рублевка-таун».
Сначала и Гюнтер увлекся подглядывать.
Низменно, но любопытно .
Но, через некоторое время, Гюнтеру поднадоело наблюдение за рублевцами - резвящимися на кортах, в бассейнах, на танцплощадках, отдыхающих, жрущих, пьющих, трахающихся , примеряющих шмотки. 100 гектаров дворцов утомляет. К горлу даже тошнота подкатывала – от переедания Рублевкой…
- Гид! Поясните, а они, там … те, что под нами. Они, что, вообще, нигде никогда не работают? Даже для разнообразия? Безделушку, какую, сострогать, розу посадить…
- «Сострогать»! Ну, вы сказали… Когда им «строгать»?! Они же пашут! День и ночь пашут!
- В смысле? Они - тайные землепашцы, растители запретных сельхозкультур? Поделитесь, я никому не скажу.
- Какие «землепашцы»… Вы шутите! Нет? Не шутите… Вы, что - совсем не в курсе?
- …
- Уникально! Я Вас первого встречаю – такого! Половина туристов, как раз за этим к нам и едут. Наблюдать за жизнью Рублевки. Весь рублевский массив взят в аренду международным консорциумом «Дом – 22». Все туземные жители подписались на контракт - артистами реалити шоу «Дом-13». Конечно, к ним подселил поп-звезд со всего мира, добавили претендентов, участников и ведущих всевозможных конкурсов: «Стать Звездой», «Переспать со Звездой», «Стать Олигархом», «Стать Другом собаки Олигарха», и другие. В общем: продыху ребятам нету. Они окружены видео-камерами все двадцать четыре часа. А шоу все развлекательные, что б никакого напряга и занудства. А вы представьте: как тяжело бездельничать, причем, оригинально, все двадцать четыре часа в сутки, изо дня в день, из года в год! А сколько болтовни надо производить, ни о чём? Это ж, какой мозг надо иметь, выносливый! …И, ведь, рвались сюда со всего мира. А поутих ажиотаж. Вот – только прирожденные рублевцы и выдерживают. Два столетия отбора, знаете ли. Хоть и основа была генетически достойная - Рублевку, знаете ли, не олигархи заселяли, властные и сумбурные – это миф, а вороватые чиновники – виртуозы симуляции. Это от них уникальные способности современных рублевцев - что бы Бездельничать, с ощущением значимости безделия, ярко видимой значимостью, что б со всех сторон, во все камеры – это Вам не био-физика какая-нибудь!
У Гюнтера к тошноте прибавилось легкое головокружение.
Наконец, они совершили посадку, в начале главной рублевской улицы.
Эта улица была сплошной Обжорный ряд, полный ресторациями - с кухнями всего мира, на любой экзотический вкус. Поедание японского суши в клетке, посреди бассейна, в окружении голодных акул. Потребление крови жертвенных животных приправленной свежим спиртом, прямо у места бойни. Жравта в любой традиции, вплоть до извращенного поедания жареных тараканов и копченных крыс под китайские напевы.
Всё – пожалуйста! И вашему выбору не смутится никто. Свобода и отсутствие веб-камер. Эксклюзив - за дополнительную плату, и только господам туристам - типа: «бесплатно», согласно контракту.
Полетно- наблюденческая тошнота прошла по приземлении быстро.
И проснулся голод.
Гюнтер взглянул на таймер в телефоне. Оказывается: они ходили под куполом, а потом бороздили небеса Рублевки более семи часов!
Туристы разошлись по ресторанам. Гюнтер выбрал «Сказки Кавказа».
Теплая, душевная обстановка самодельных вещей - деревянные столы, плетённые стулья, перегородочки... Одно смущало: на центральную видео панель беспрерывно транслировали казни. Расстрелы, повешения, забивание камнями, но более всего - перерезание горл пленникам. Как понял турист – исключительно русским. Худым, затюканным мальчикам в военной форме.
Многим посетителям понравился столь дерзкий ассортимент – одномоментное потребление шашлыков и зверств. Гюнтер с легким отвращением наблюдал как посетители, не мигая, глотают глазами вспарываемое горло бьющегося в агонии солдатика, а жаренные куски мяса запихивают себе в рот, один за одним.
Молодой человек отвернулся от видео- панели.
И стало вполне сносно, даже уютненько – деревянный, изящно грубый стол, оплетенный кувшин на нем, овитая натуральной виноградной лозой загородка от жующих соседей. И блюда понравились : «Жаркое по-чеченски». Очень мясно, но съесть много очень трудно – очень, очень остро и жарко. На запивку – темный, почти черный, с красноватым оттеком, похожий на нефть, напиток с терпким привкусом – «Кровь Джохара».
На закуску к водочному стартовому коктейлю «Система «Град»» - рекомендованное холодное рыбное блюдо: «Галстук Саакашвили». Дальше он только попивал кисленькую «Истину в Вине» и вкушал десерт: Жаренные творожные человечки в меду. Гюнтер, не макая в мёд, откусывал им головы - они так пикантно хрустели на зубах…
За соседним столом все громче и громче становилась хоровая песнь подвыпивших мужиков, явно местных. Два здоровенных и один худой, все трое - в полосатых рубашках без рукавов и с голубыми беретами, словно прилепленными к затылкам . Вот, они уже встали, уже не пели – орали, каждый своё, дирижировали пивными кружками и приседали в такт.
А потом началась драка.
Певцы разругались меж собой, темпировано: буквально в две, три фразы – и принялись бить друг друга по головам тяжелыми кружками, и бутылками, пустыми и полными. Осколки и брызги, как от взрывов, разлетались по залу, осыпая посетителей, замирающих в страхе и восторге. Удивительно – но осколками не порезался никто.
Потом, худого и длинного, два других, здоровенных, схватили за ноги, за руки и закинули через столик, за которым тихо попискивали неаппетитные испаночки в очках. Тело худого плюхнулось раскляклой тряпкой на другой столик, за которым упитанная такая, бюргерская семейка закладывала пищу за все восемь щек. Разлетелись битые тарелки, кроваво красный винегрет, оранжевые помидоры. Крик, визг! Здоровенные собутыльники отряхнули руки и удалились с достоинством честных пьяниц и дебоширов.
Официанты сняли со стола распластанную жертву обстоятельств и уволокли в подсобку. Стол бюргеров привели к чистоте, заставили жратвой и выпивкой с неимоверной, прямо-таки цирковой скоростью. Бюргеры и бюргерши были довольны: стали в двое быстрее шевелить челюстями и при этом бурно делится впечатлениями. Их заплывшие глазки горели - впервые, быть может , за долгую жизнь после детства.
Обед длился долго, уже некоторые гости стали подремывать. Вентиляторы под потолком, кажется, крутились больше для антуража, напоминая усталые винты боевых вертолетов вернувшихся с очередного боевого задания, очередной кавказской войны. А из открытой, стоящей посреди зала жаровни, то и дело вылетали языки жадного пламени. И плескало, вдруг, пеклом.
Но вот появились их гиды, собиравшие туристов, и повели объевшееся, еле преступающее стадо до пузырчатого нелепого флаейера , в его вспухшее, прозрачное пузо обожратого летающего монстра.
Полетели в исторический центр. Оказалось, что не «исторический», а «истерический центр». Называется официально: «Центр Мира», в старину он назывался: «Москоу-Сити». Гид был путаник страшный, при этом еще пытался шутить, заменяя информацию интерпретацией , при этом не краснел и был в речи боек.
-… Возьмем, к примеру, Европейские города. Люди бросили мегаполисы, и стали селится между ними. Но у вас там и раньше застройка была довольно плотная, город плавно переходил в пригород, пригород в деревню, а деревня уже переходила в пригород другого города. Так, что шашлыки приходится жарить на балконе или на крыше. У нас просторы побольше. Люди просто покинули города и перебрались на природу. Города же оставили как есть, и обозвали их: «историческими центрами», что бы ремонт не делать.
Но вот нам, Масквичам, пришлось туго , Подмосковье, вплодь до Калуги, давно въехало в Москву, причем, вместе с землею и ЖКХ, и выезжать не собиралось. Называлась она: «Москва Собянинская». Говорят, нам для расселения хотели подарить Чукотку, другие, что Таймыр. А после переезда столицы на родину, обратно в Киев, наш город взяли и подарили нацменьшинствам, в виде материальной компенсации преступлений сталинского режима. Причем, всем меньшинствам сразу, без разграничения территорий, вместе с коренными москвичами и замешкавшимися студентами.
- Как так?!
Гид Петя лиш развел руками:
- А всё потому, что уже был Русский Союз, а в Москве всё печатали и печатали законы для Российской Федерации, не отпускали национальные окраины, и не отдавали федеральный бюджет. Вот и оказалось, что Сербия, Черногория, Кипр, Финляндия и Швеция - это Русский Союз, а Тбилиси, Баку, Кизляр и Норильск – Подмосковье.
В Союз, конечно, вступить пришлось, но на особых условиях. Так как одновременно, мы, всем городом вступили в Сообщество Золотого Берега, а туда, поверьте мне, принимают не каждую деревню.
Говорят, эти Русские - все сплошь, как вы европейцы: коммунисты, или того хуже: анархисты и народовольцы - плевались так, что пешеходы прилипали к улицам и ни куда не шли. Но что плеваться, коль есть Соглашение Всемирного Конгресса – каждая территория выбирает себе судьбу, какую хочет. Вот мы и выбрали – и там, и там сразу: два в одном.
Как Москва, мы в Русском Союзе, а как Маскау Дьюти Фри - филиал Золотого Берега. Прихожая всех трех Ривьер: Французской, Итальянской и Испанской, а так же Канаров и Багамов. И нам оставили, для Москвы Великой, городской территории в три Люксембурга или в половину Бельгии.
Первым делом, в рамках борьбы за сохранение исторического наследия, мы, то есть – горожане, референдумом нашего свободного города решили восстановить традиции воровства и казнокрадства.
И оказалось - не всё так плохо, как рисовали хроники! Главное: закрыть вывоз капитала. Совет старейшин, которым уже вообще больше ничего ни надо, кроме утки и капельницы, утверждает годовой бюджет и передает городским властям. И на год мы забываем про своих чиновников, и про бюджет.
А так, как вывести бюджет за пределы города проблематично , только товаром, очень развилась местная промышленность: рукоделие и народные промыслы. Чиновнику главное, что б хоть раз в год слетать в Париж или в Ниццу, хоть на недельку. Так, что на скромненькие поездочки рукоделий хватает. Может, кто и хотел бы украсть больше, так кто ж ему даст? Коллеги всегда рядом. И денежки, пусть нехотя, но расходятся меж своих – меж горожан. В общем: что-то делается, строится и ремонтируется, работает общественный транспорт и коммуникации, убирается мусор и всем что-то перепадает.
Основной наш бизнес – праздники! Тут мы основательно поработали по их восстановлению. Все совместили! Всех периодов - царского, советского, россиянского. Всех религий - христианской, буддийской, исламской, иудейской, родноверской …, оказалось - теперь, официально, у нас праздник - каждый день, а то и два, а то и три…
Гид Петя, вдруг, замолк, сохмурился и сказал, как бы самому себе:
- И им всё кажется, что они - так воруют, хотя уже давно они - так зарабатывают.…
И гид замолчал, видно задумался о чем-то своём, не легком. Но Гюнтер был не тактичен, и прервал его задумчивость вопросом, мучившим его последние часы:
- Герр Петя, скажите, а почему Вы, и говорите, и пишите многие, кажется, одинаковые слова по-разному? Например: «Москоу», «Москва»…, Но есть и: «Маскау», и, я видел: «Масква», и, даже: «Москова»! Как так?
И тут Петя, совершенно неожиданно, подпрыгнул и закричал, брызжа слюной:
- Потому что проще надо быть! Москоу – город всех возможностей. Для всех. Вот и понаехали всякие. И кто-то, видно из таких, пройдя во власть, провел туда реформу языка, для родственников. Рассказывают, что к нему, к неизвестному ныне начальнику, приехал как-то дедушка в гости, с гор спустился. А говорил он по-русски очень своеобразно. И очень обижался, когда его поправляли. Даже пристрелил парочку. Но очень уж своеобразно говорил дедушка, и поток поправляющих не убывал, не смотря ни на какие жертвы. Тогда городские начальники, спасая население города, утвердили ту реформу языка. С тех пор – как говорится , так и пишется. А как пишется, так, значит, и правильно, так и говорится. Эх, я б их…
Тут гид опять замолчал, не надолго. В задумчивости обернулся к окну, и встрепенулся:
- Так! Повернулись все направо. Посмотрели. Там, за синей дымкой, мы видим угрюмые строения времен позднего Ельцина и раннего Путина. Это окраины, это - «Масква № 2», это - «Собянинка». Там начинается Россия. Грустные пейзажи - не будем туда смотреть. В Сити, извозчик! В деловой центр мира!
«Где только этот «деловой мир»? Его нет уж лет сто.»- подумал Гюнтер , - «так: « центр» чего?»
Оказалось, что Центр понтов.
Стеклобетонные махины - призраки капитализма с прозрачными скоростными лифтами, Высоченные залы с огромными видео-панелями и прочая гламурная старина, и, конечно же – много золота, как в гигантском павильоне при аэропорте. По этажам деловито сновали люди в классического покроя костюмах, с папками подмышками и очульками на носах. Все дамы на высоких каблуках шпильках, все мужчины в черных лакированных ботинках. По видео-панелям на стенах бегут линии цифр, скачут ломанные графики. И надписи: «акции», «котировка», «индекс»…
«Какие «акции»? Какие «котировки»? Когда капитализм кончился?»,- мелькнуло у молодого человека.
Гюнтер остановился и понаблюдал за цифрами в полном бездумии. Зачем ему это всё? Скорее бы в Сибирь… Вдруг, краем сознания он уловил некую периодичность в цифрах. Пригляделся внимательней – цифры не менялись!
Сбоку кто-то прокашлялся участливо. Гюнтер обернулся. Седовласый мужчина, верно - из местных служащих, встал рядом:
- У молодого человека есть вопросы?
- Да, есть. Что это? Какие такие: «акции»? «Котировки»? Чего: «котировки»?
- Это, молодой человек, ставки. И все это, – мужчина во фрачной паре обвел широким жестом панели с бегущими цифрами - тотализатор. Так, как бирж больше нет, есть тотализатор. Ставим на всё, на любое событие на любой тренд. Рождаемость, смертность, количество выпитого в баре «У Кудряшки Сью», улов сейнера «Забубённый», или во сколько проснется и сколько раз порежется, бреясь, господин Хасавов. Данные наблюдателей, отчеты кураторов - все контролем, всё без обмана. Кстати, не желаете ли поставить?
- Я не азартен!
- Не зарекайтесь, молодой человек! После сити центра Вас ждет квартал казино!
С улицы, сквозь толстенные стекла и бетонные стены донесся перестук барабанов, звон погремушек, нестройные скандирования и команды в мегафон.
По залу быстро семенил, боясь поскользнуться на гладком полу, их гид Петя, и суматошными жестами созывал разбредшуюся группу за собой.
- Совсем забыл, господа! Забыл ! – Гид Петя запыхался. - Сегодня открытие сезона! Все на улицу, господа!
Гид Петя загонял своих туристов во вместительный лифт и приговаривал:
- Живее! Живее, ребята! У вас в Европах уж и забыли, что это!
Один турист переспросил:
- А что в Европе забыли?
Гид Петя затолкал себя в лифт последним и давил на нижнюю кнопку:
- Демонстрация! Протестная! Европа, что вам там демонстрировать сегодня?
- И особенно: протестовать, - добавил саркастически Гюнтер .
Турист смутился. И покосился на Гюнтера.
Когда туристы вышли из башни Сити, то сразу влились в шеренги зрителей стоящих вдоль проезжей части.
По широкой улице стекали ручейки людей в разнообразных подобиях клоунских нарядов, эти стоки гремели, трещали, стучали и орали в мегафоны что-то командно невнятное.
Они прошли, улица опустела. И было несколько странно, наблюдать за публикой, напряженно вглядывавшейся в пустоту. Странно и тревожно. Ибо за пустым асфальтом слышался топот. Грозный маршевый топот боевых колон. Колоны демонстрантов еще не показались из-за бугра, но по одному звуку их движения виделись железные когорты римских легионеров, штандарты третьего рейха, сталинские транспаранты.
Но вот колона показалась. Строевым четким шагом шли мужики и бабы, среднего возраста и плотного телосложения, и отчего-то, практически все, в демисезонных одеждах, серых и темных тонов. Слишком серых, слишком темных для такого замечательного летнего вечера.
Они шли под одним плакатом, с одним кратким лозунгом:
«Нет!».
Шли быстро, не глядя по сторонам, хмурые, целеустремленные к похмелью, явно.
За протопавшей колонной угрюмых, авангардом следующей ступал здоровенный негр. Он нес плакат – визитку, с надписью:
« Лига Разноцветных Москвичей».
«Разноцветные Москвичи» были веселые люди: в ярких костюмах, с лицами всех рас, подрас и помесей. Шли с яркими флагами и бумбоксами на плечах, и целым набором лозунгов:
«Overdrive Угрюмому Нечерноземью»,
«Лимита! Naht Hauss!»,
«Побрей подмышки. Среднерусская Возвышенность!»
После «Лиги Разноцветных» шли ребята в деловых расстёгнутых костюмах, немного запаренные, слегка пьяные. Над приспущенными галстуками в воротах расстёгнутых рубашек - золотые цепи, или канаты. Несли, покачиваясь, длинный транспарант :
«Рублевский Стиль архитектуры - народное Достояние» .
И еще один, чуток покороче:
«Рублёвку Златоглавую – в фонд ЮНЕСКО».
Тут между гидом Петей и Гюнтером решительно протиснулся знакомый из Сити седовласый человек во фрачной паре. Он шагнул на проезжую часть, и подняв над головой приготовленный плакат, гордо пошел по улице один, изображая колонну. На плакатике было :
«Москоу-сити - центр Галактики».
А к спине седовласого был пришпилен листок:
«Делайте ставки!».
Дальше шли молодые и не совсем молодые субъекты, расслабленно пританцовывая под древнюю музыку диско. Они несли радужные флаги и плакат:
«Пидорасам на улице – Да! Пидорасам во власти – Нет!»
После следовал самодвижущийся помост разрисованный пронзенными сердечками, на котором под транспарантом: «Объявляется лето свободной любви» крутили бедрами совершенно обнаженные девчонки.
Но тут некоторые зрители не выдержали – несколько бородатых мужиков в черном, бормоча что-то сквозь зубы, бросились к помосту. Пока одни хватали девчонок за руки, «винтили» и стаскивали с помоста, другие мужики вытряхивали из уличных урн черные мешки , рвали их на одеяла и закутывали красоток в черный целлофан. И, где-то закутанных, а кое-где еле прикрытых фигуристых агитаторов, запихнули в ближайший подъезд и захлопнули дверь, прижав ее плечами.
А девчонки не унимались –долбились нешуточно в дверь, рвались наружу. Женский визг, мужеские рыки… Но никаких излишеств. По всему видно было – ребята заняты отработанной процедурой .
Так наступило лето в Москве.
Начался девяностодневный марафон Волеизъявлений.
Дальше шли еще какие-то колонны.
Но после девчонок, драйв был не тот, публика только их и обсуждала, и на колонны новых демонстрантов не смотрела. Все даже притихли, когда к мужикам предержащим двери подошел поп в черной рясе и черном, как у Бетмэна, плаще на плечах. Поп что-то ритмично забубнил и принялся размашисто осенять крестным знамением дверь. Осенял он тяжелым крестом , да так яростно, словно шашкой рубил. Мужики, припиравшие дверь, опасливо попятились, и даже дверь отпустили. Но никто больше в нее не ломился. По всему видно – затрепетали в испуге бесы девкины.
Поп удовлетворенный ушел , а мужики уселись на корточки рядом с дверью, и закурили. Дверь стояла спокойно.
А туристов обуяла жажда. Гид Петя был внимателен к подопечным:
- Господа туристы, зайдем освежиться, в бар, где брокеры Сити отмечают успехи дня. … Вот он: «Смерть Маклера».
Бар был, как бар, - фото завсегдатаев веселой компанией , приветствовали со стен входящих в бар поднятыми бокалами. В красном углу, где у приличных хозяев - иконами - полки со спортивными трофеями молодости, стоял шкаф, в котором за стеклом пылились посудины различной емкости, с позолоченными табличками под ними.
« Этот бокал виски выпил Джоржик 18.02.40. Слава Джоржику – Зачинателю Игры!».
«Этот фужер спирта выпил Русик 30.06. 42».
«Этот тазик водки выпил Санчус 21.12.44».
Хрустальный тазик был литра на два. Однако!
Народ лихо употреблял легкие напитки и громко говорил. Тут распахнулась дверь, и в бар зашел очередной посетитель. Худой, высокий, в плаще и шляпе. Странно покрытый брызгами, будто из под дождя, когда с улицы светило летнее солнце.
Зашел резко, сподобившись хлобыснуть дверью с доводчиком, так, будто стекло лопнуло. Естественно, все посмотрели на него. Не замечая всеобщего внимания к своей личности, он заструился меж посетителей, как меж неодушевленных предметов , пригибаясь за ними, словно прячась, то и дело поглядывая нервно на входную дверь.
Не много спустя, следом за ним в бар вошли трое молодых мужчин . Трое жгучих брюнетов, впрочем, ни одеждою, ни аккуратностью причесок ничем от местной публики не отличавшиеся. Униформа активных мужчин: белые рубашки, темные костюмы, и диссонансом - пестрые галстуки, с большими винзорскими узлами, как знак того, что они люди креативные, а не какие ни будь клерки. И право имеют.
- Вот он! – выкрикнул один из брюнетов и ткнул пальцем в толстяка, за которым пригнулся худой господин.
У толстяка открылся рот и произошел звук – толстяк то ли крякнул, то ли пукнул.
Второй брюнет, прикрыв рот ладонью, громко заговорил в телефонную гарнитуру, пугая фонемами незнакомого языка, обилием «хр-р» и «гр-р» созвучий.
Третий брюнет вытянул из- за борта пиджака огромный нож и завизжал:
- Держи! А-а-а!
Трое брюнетов бросились к худому, расталкивая туристов и брокеров, схватили худого господина и заломили ему руки. Худой взвыл.
Брюнеты завалили воющего на столик, сбивая его головой пивные бутылки и тарелочки с крабами.
Один брюнет гулко колотил его по спине неким огромным молотком, другой брюнет выворачивал его руки, загибая их выше и выше, третий брюнет повизгивая, пилил ножом ворот плаща, за которым краснела , дергалась шея. От плаща отваливались лоскуты ткани, в стороны сыпались веером капли. Публика ахала с каждым плеском ,но то была не кровь - просто капли странного дождя - которого не было. Из этого мельтешения пиджаков, брюк, плащей, вместе с лохмотьями и брызгами, вылетали слова, и понятным было лишь одно:
- Долг! Долг!
Вдруг, из подсобки, вышел серьезный детина с дробовиком и пальнул оглушительно в потолок:
- Убирайтесь отсюда со своими разборками . – Сказал стрелок строго.
И молодые люди, послушно попрятав инструменты пыток , подхватили худого человека и поволокли на выход. Возвестив о том, что представление завершилось, хлопнула дверь, тем же звуком с которым представление начиналось ...
Гюнтер выдохнул застоявшейся в легких воздух, и оглядел посетителей. У всех были испуганно очарованные физиономии, у одного туриста из открытого рта свисала плотоядная собачья слюна, а прохудившийся, давеча, толстяк мигал - часто, часто, и икал, морганию век в такт.
«..Что-то знакомое в этом есть …»,- подумал Гюнтер, но мысль развить не успел.
К нему подсел возбужденный брокер – маклер, принялся обниматься ,и, путая три - четыре языка, изъяснятся в любви к своему городу и уважении к туристам. Вынул из кармана колоду карт и предложил сыграть. Гюнтер отбивался отчаянно , но вяло. Закрыл в отрицании глаза и мотал головой и руками. Так он и выбрался из заведения. Открыл глаза только на улице.
Вечерело. Солнце еще не зашло, но уже во-всю светили огни реклам.
И Гюнтер, вдруг, понял как он конкретно устал от здешнего гостеприимства.
А, ведь, и дня не прошло.
Он добрел до туристического флайера и плюхнулся кульком в кресло.
Наконец-то их везли в гостиницу, правда, каким-то, слишком уж окружным путем. Сквозь дрему в Гюнтера протекало журчание гида Пети о местных достопримечательностях вперемежку с экскурсами в историю Русского союза и Маскау Дьюти Фри , на свой, особо московский взгляд.
-… Вошла в состав Русского Союза и часть Казахстана. В период временного резкого ослабления Америки – когда она отказалась от многих планетарных проектов (потом её позиции частично восстановились), произошла неожиданная смерть Пожизненного Президента Назарбаева в возрасте 116 лет. Местные элиты принялись рвать достояние клана почившего Нурсултана Абишевича , не гнушаясь при этом возбуждения всяческих опасных движений: националистических, религиозных, троцкистских, маоистских, анархических. Соседи не заставили себя ждать. Ввели войска.
Территория Казахстана была поделена Китаем, Россией и Узбекистаном. Мангышлак объявил о своей независимости и был поддержан Туркменией. Город же Алма-Ата с окраинами, объявил себя «Вольным городом», призвал международные силы, с Китаем вступив в затяжные переговоры. И умудрился-таки вывернутся из под китайской опеки, когда в Поднебесной Великая смута только начиналась. Родина Отца Яблок присоединилась, или, вернее: «присоединила» себя к Республике Кыргызстан, к северной её части. Кыргызстан, ведь, тоже распался на три стороны. И на Тянь-Шане, наконец-то, расцвела многонациональная, толерантная и веротерпимая страна, по благодати не уступающей Швейцарии. С не очень воинственным «бэк граундом», как у Швейцарии, но хитрая.
А вот северный Кавказ, вместе с независимыми Закавказскими республиками, Россия всенародным референдумом отпустила на званный ужин к Турции. Поэтому у Турции в Европе тоже особый статус – где большая часть страны это зона перманентного принуждения к миру. А там еще: Шиитские Иран, Сирия, Ливан, Ирак… Где, практически, вековая линия фронта.. Вообще –то, Персы давно одумались. Особенно после Бомбы - многие приходят в задумчивость. Две дырки в земле, на месте Иерусалима и Иранских Кум, странным образом примирили два народа.
Теперь в Иране - Ближневосточный Ренессанс. Исламское Возрождение – Бионика, Геоботаника, Архитектура – невиданной красоты и изящества. Но некоторые их противники до сих пор обзывают их язычниками и считают, что исламский сверх-модерн - ересь, особенно когда рядом жирная Европа, которую завещано грабить, грабить и грабить. Так было написано в Священной книге, считают некоторые граждане называющие себя мусульманами, да вот не задача – с этими словами листок , выдрала из Священной книги своими царапульками подлая кошка, оставленная Пророком спать нетревожно, на поле пророческого халата.
Но Кавказ, вскорости, попросился обратно, причем: вместе с курдами, ассирийцами и многими другими, которых, отродясь, и в Императорской России не было. Оказалось: менталитет у кавказцев не тот, Очень много турков резать приходиться, пока поймут, что ни будь, а с русскими кавказцы порезались уж достаточно, вот и понимают друг друга, более - менее сносно. Но кавказцам поставили жесткое условие - своих бандюков не прикрывать, выдавать по первому требованию , и - на поселение в Восточную Сибирь. Туда, где горы. А если кого не выдали, так за одного, сразу скопом, десятерых соплеменников на выселки. И не в Сибирь, где леса, озера, и иногда бывает лето, а в заполярную тундру, на остров Я-мал. Гордые люди подумали и согласились. Теперь в Восточной Сибири даже один хребет горный переименовали во Второй Кавказский, и урочища там: Черкесское, Вайнахское, Даргинское, Лезгинское. … Говорят, от туда не то, что олени мигрировали, даже россомахи сбежали….
Поселили их в «Эльцин Хотел»… Громадные гулкие коридоры, огромная красная мягкая мебель, всё огромное - и лифт, и коридоры с четырех метровыми скульптурами исторических персонажей, каких-то: Пугачевой, Макаревича, Кобзона…. И в кафе - высоченные потолки…
Гюнтер уже плелся в свой номер, а гид Петя позади трубил о планах на завтра: «Пойдем по сокровищницам русских царей: Оружейная Палата и Филиал Сад Эрмитаж. Потом: в поместье зиц-графа Брынцалова! Роскошные пруды – будем на лодочках кататься , охотиться на акул и аллигаторов. Ужин там же - в хоромах старорусского дизайна. Всем одеть малиновые пиджаки! Каждый найдет его в гардеробе своего номера. Не: « у-у..» ! А классика эпохи. Извольте соответствовать….».
После душа Гюнтер сразу лег спать. И кажется забылся минут на сорок. Очнулся он на полу. В широченное и высоченное окно светила неустанная реклама пиццы и то и дело били прожектора охраны, рыскающие вдоль периметра территории того, что «Эльцин Хотел».
Гюнтер забрался на кровать обратно и попытался заснуть вновь. Но шелковые простыни на горбатой, почему-то, кровати ему этого сделать не дали. Он всё скользил, и скользил – съезжал налево, съезжал направо, плоскость пола была не далеко и покрыта мягким ковром, и вроде бы не страшно падать. Но молодому человеку казалось, что скользил он в смертельную пропасть. И «турист» покрывался холодным потом.
Гюнтер плюнул на сон - встал, оделся, и даже не посмотрев на часы, вышел в холл.
В приглушенном освещении по стенам переливались стрелки указателей с надписями: «рулетка», «варьете», «игральные автоматы», «покерный стол» ... Гюнтер шел прямо на неясные томные звуки и вышел к некоему помещению, вход в которое украшала надпись псевдо готической вязью: «Литературное Кафе «Декаданс». Именно отсюда лились звуки: фортепьяно, саксофон и ненавязчивый баритон:
- … Моя девочка мягко кладет руки мне на плечи…. И что-то щелкает у меня в голове.
Четыреста лет до нашей эры. Будущий Будда перепрыгивает забор. Гаутама - князь, сын князя, рожденный в роскоши и красоте сохраненными очами от зрения увядания жизни, её немощи, её уродств видит по ту сторону забора дряхлого старика. Гноящегося , нечистого, умирающего. Гаутама видит старость, немощь и уродство.
Он не возвращается, в свое княжеское, домой. Он уходит в лес. И через пять лет возвращается с кротким учением Будды…
Мягкие руки, теплые ладони…
Тридцатый год нашей эры. Человек выходит на гору и много говорит. Говорит много не понятного, не исполнимого, и, среди прочего: «Кроткие наследуют землю». Оказалось: то говорил Бог…
Его успели распять , но Рим рухнул. Он начал рушиться, когда скромный Бог взошел на гору и произнес эти свои слова, о Кротких…
1905 год. Русские войска зарылись в землю под Мукденом и терпят одно поражение за другим. Япония, мелкий н храбрый Давид побеждает Голиафа. И мало кто в мире понимает, что Япония, без пяти минут победитель, на грани национально катастрофы, и лишь русская революция в Москве и Петербурге за 10 тысяч километров от Мукдена спасает Японию. К той революции и Япония приложила руку.
И очень тем тайно гордилась. Путая мягкую силу с банальной подлостью.
И никто не понимал, что именно тогда Япония заложила первый кирпич в свое будущее сокрушительное поражение. Именно, на том подлом камне выросло Красное Чудовище, что разгромит в 1945-м континентальные силы Японии за десять дней. И за десять дней захватит, то, что Япония собирала, напрягаясь, воюя и подличая, восемнадцать лет.
Если вы не можете убить богатыря, не спихивайте его в яму. А кладите ему на плечи руки Любви…
1998 год. Лондон. Спортивная арена в Челси. «Бои без правил». Русский боец Вячеслав Жумабаев лег в партер, а огромный англо-сакс навалился сверху, уселся и молотит - по спине, по рукам, по бокам… Молотит минуту, молотит две, три…. На пятой минуте он с ужасом понимает, что поверженный, забиваемый в смерть противник просто отдыхает, практически: спит. А сил у «победителя» оказалось, что уже и нет!
Англо-сакс в панике, он боится представить, что будет, когда его руки опустятся в изнеможении, а поверженный проснётся.
Англо-сакс резко вскакивает и бежит к судье. Он спешит сообщить о своем поражении. После Англо-сакс очень радовался, что проиграл, что успел добежать до судей, пока Русский поднимался…
Рождает ли чудовищ сон Разума? Я не знаю… Я знаю другое. Сон Кротких убивает чудовищ.
В 600 годы, на сломе язычества и единоверия, в песках Аравии восходит Мохаммед, и в тоже время, за тысячи километров в русском языке появляются странные, вязкосмысленные поговорки, пословицы - устойчивые фонемы, по сути: кальки с арабского языка. А в Аравии подобные фонемы русского… Как следы неизвестной мягкой поступи. Поступи силы.
Моя девочка кладет руки на мои плечи, и я уже почти проиграл. Я содрогаюсь. Я собираю и теряю, собираю и теряю свои - еще секунду назад казалось: огромные силы - тающие неумолимо, как миллионная армия Наполеона в России.
Моя девочка начала войну, и через пять месяцев - сколько у меня достанет сил? Через пять месяцев после вторжения через приграничную реку Неман из миллионной армии Наполеона в обратном направлении переправилось 28 тысяч… Никто до сих пор, спустя триста лет так ничего, собственно, и не понял. Плохие дороги, падеж скота, непонятные пожары, жуткий мороз, бородатые партизаны…. И не одной настоящей победы русских! До сих пор не могут подвести бухгалтерию. Как не считали - не бьет цифра. Триста тысяч разница, куда делись – нет и следа…
Мы сидим в этом зале, такие красивые и бессознательно гордые. В роскошном отеле, за крепкими стенами, кругом золото и тени от дорогих тканей. Играет серебряный саксофон, и струны фортепиано, словно в бархате… . Тонет недосказанное. Мерцает Вечное… .
А где-то там - в полях, лесах - нищий Кроткий смотрит бездумными глазами на огни нашего города, и не зная знает, что то, на что он смотрит, не зная того, умирает…
Мягкая сила незнания - что должно, что не должно. Мягкая поступь в пути, в пути без пути, без целеполагания. Это Сила и Путь Кротких.
Путь наследования Земли…
Путь не похвальный, тупенький путь неколебимого Не-упрямства. И, кажется, что он вопреки Жизни самой, самой Эволюции, Природе и Богу – вопреки.
Моя маленькая женщина касается губами волос на моем затылке. И рушится лавина, подминая мои крепостные стены….
Угас свет, на эстраде медленно затихал саксофон и фортепиано. Когда площадка осветилась вновь на ней никого и ничего не было, кроме стойки с микрофоном.
«А ведь это был Ловели Грасс…». - Запоздало догадался молодой человек, завороженный музыкальным монологом тур-профессора.- «Так он… такой! И поэт…»
На сцену с полукругом света вышла в черном декольтированном платье игрушечная блондинка. И, не дожидаясь музыки, запела в стиле танго,- надрывно, страстно.
Гюнтер взял со столика буклет, где после имени певички, под номером один, значилось : « « Метротаганка». Московская Народная». Гюнтер поискал глазами другую московскую народную, из ему известных: «Космополитен», но не нашел. А жаль….
Закончилась одна песня, началась вторая, и тоже - танго. За соседний столик, единственно свободный, сел франт весь в белом и с красной розой в руке. Оказалось, что пока Гюнтер слушал профессора, в кафе набилось публики до отказу. Оказалось, что не одного его мучила бессонница, вместе с шелковыми простынями и светом в окна. И не только он один был безразличен к азартным играм.
Элегантный мужчина за соседним столиком не сводил с певички глаз, громко вздыхал, бурно аплодировал и кричал: «браво!». Блондинка в песнях стала обращаться только к нему : посылать томные взгляды и воздушные поцелуи , что привлекло и к нему внимание посетителей.
Тут начался затяжной проигрыш. На сцене появился поджарый танцор в смокинге, подхватил певичку и закружил в танце.
В некоем вальсирующем танго танцор и певичка соскользнули с эстрады и заструились меж столиков к центру зала.
Франт рядом бледнеет и сжимает кулаки. Излишне страстные объятия, чужая рука на голой спине. Пара замирает, танцор опрокидывает певичку себе на колено и проводит носом по вырезу платья.
Певичка ахает и дрожит губою.
Франт вскакивает, опрокидывая стул. Глаза бешенные, бросается к изогнутой паре, хватает за шиворот танцора, согнувшего певичку,. Отдергивает его от вздымающейся груди. Бьет в челюсть.
Танцор отлетает, чуть ли не кубарем, роняя партнершу. Певичка падает на паркет.
Франт оборачивается к ней, сдергивает как травинку с танцпола и пытается обнять, но получает хлесткую пощечину. Лицо его краснеет, он дергает блондинку к себе. Она вырывается. Он тянет. Она бьет франта ногой. Тот валит, нет - просто швыряет её, невесомую, на столик Гюнтера.
Гюнтер замер, её глаза встретили его, Гюнтера, взгляд. Он ждал в них жалости, мольбы, испуга, хотя бы, но в них была только зеленая ярость.
Франт склоняется над ней бледным лицом, огромными белыми глазами. Он хлещет её розой по лицу.
Она плюет в него и хохочет.
Он выхватывает нож и всаживает его ей в сердце.
Гюнтер вздрагивает.
На его столе дергается, выгибаясь, женское тело, стекленеют прекрасные глаза. Из-под черного платья, на грудь, в декольте, на только что живую, сатиновую кожу, течёт густая струйка крови.
Гюнтер ждал собственного обморока, даже принялся считать: когда, на какой секунде он упадет. Но его сознание не отключалось, его существо завороженно впитывало все перипетии момента, все цвета, все запахи – красавицы стеклянные глаза, белый столик, черное платье…. Алая роза в золотых волосах запуталась, а по роскошному телу струится нуарово красная струйка жизни, ставшей знаком смерти.
Гюнтер не заметил, как скрылся ревнивец – убийца. Вбежала полиция. Вывела посетителей из зала.
Гюнтер тоже вышел, на автомате, а перед его внутренним взором лежала и вздрагивала блондинка, принимая холодную сталь в тело, замирала. И вновь вздрагивала, и опять в ее тело входил клинок. И снова. И снова…
Нет – к черту все! Пора спать.
Он плюхнулся в кровать, не раздеваясь. И тут же заснул.
Проснулся он поздно, проспав завтрак и отъезд на экскурсии. Чему остался только рад. Он еще был под впечатлением вчерашнего. Ночью ему приснился эротический сон . Певичка танго танцевала - то с франтом, то с танцором, то с ним, с Гюнтером. Запах её волос кружил голову и во сне. Он наклонялся ближе, но кто-то неожиданно отталкивал его, и всаживал певичке под ребра нож, и текла струйка крови….
И так: раз за разом, раз за разом – до утра.
И Гюнтеру от того было чрезвычайно хорошо. И от того, что «хорошо» – было чрезвычайно стыдно. И это: «стыдно», нравилось тоже…
В общем: сложно было всё у Гюнтера во внутреннем мире. Было чем заняться поутру – анализировать, рефлексировать, релаксировать….
Не он один проспал. Не мало полусонных туристов ползало между уличных кафе по тротуару у гостиницы. С теле-панелей рассказывали новости, на столиках – чай, кофе, соки , блины с маслом и икрой, и какие-то «ватрушки». А Гюнтеру хотелось лишь холодной родниковой воды… Но очередь для всего одна.
Тут, проходящий вдоль очереди Высокий, и хромой, в плаще, выдергивает у полной, но с формами, дамы сумочку. И пытается бежать, сильно западая на левую ногу.
Но убежал он не далеко. Был сбит с ног охраной. Которая принялась его колотить палками, да так рьяно, что скоро вызвала даже у созерцательных утренних туристов нечто вроде ропота протеста. На лицах, еще вчера довольных и пресыщенных, проявились некие линии, напоминающие жалость и даже мольбу.
- Отпустите вы его! Мы прощаем! – крикнула полная , но с формами, дама, та самая – ограбленная.
Гюнтеру сделалось противно. Захотелось уйти, сбежать от общества, навязанного ему стечением обстоятельств – сплошь: туристы и продавцы, воры и охранники. Он дошел до угла гостиничного комплекса и завернул. А там – просторная аллея, скамейки с удобными спинками, и - никого.
Гюнтер присел. И сразу забылся в тишине утра, когда еще не жара, и только солнце бликует сквозь листву.
Но наслаждался тишиной и безмыслием Гюнтер не долго. Рядом на скамейку плюхнулся человек , запыхавшейся и вспотевший, и принялся прихлебывать из бутылки лимонад. Гюнтер посмотрел на человека и отвернулся. Но что-то зацепилось в памяти. Молодой человек осторожно посмотрел на человека снова. Но тот заметил Гюнтера взгляд искоса, и протянул ему бутылку.
Гюнтер отчего-то не посмел отказаться и хлебнул из горлышка, хотя это противоречило правилам гигиены, Категорически! Мал ли какая зараза у москалей тут водится! Недаром же, ох не даром, есть правило прописанное в инструкциях для путешественников: « на что у русского иммунитет, для немца - летальный исход».
Лицо человека казалось знакомым. Откуда?! Гюнтер в Москве впервые, разве что этот худой человек… И тут в памяти мелькнула пьяная компания в рублевском ресторане. Их песни, их драка… Москоу Сити: беглец - должник и кавказские рэкетиры… Литературное Кафе «Декоданс», танго, и франт ревнивец, вонзивший кинжал в певичку, прямо на его столике. .. Тротуар у гостиницы, десять минут назад - неудачливый похититель дамской сумочки…
И это всё – он! Он, он - один! Этот усталый задерганный человек!
- Это всё вы?!
- Да.. Это всё я.
- В смысле… я не так выразился, наверно…
- И я: «в смысле».
- Я вас трижды видел! Нет! Четырежды!
- И я вас помню, молодой человек. Кажется, это на вашем столике я Наташку зарезал?
Гюнтер вскочил со скамейки, отпрыгнул и принял оборонительную стойку:
- Да ваше место в тюрьме!
- Мое место в театре!
- В смысле?
- Я – артист!
Гюнтер опустил руки, но кулаки не разжал:
- Что вы этим хотите сказать? Это какое-то психическое заболевание? Типа: я сегодня Наполеон, а вчера - Юлий Цезарь? И у Вас таких из дурдома отпускают?! Хотя: вполне, допускаю…
- Я – артист! Дипломированный. И всё, что вы видели, юноша, это моя работа.
Гюнтер подсел рядом с артистом. А страха и не было. И стойку оборонительную он принял, типа: «так надо!». Гюнтер опасность чувствовал, как чувствуют запах. Но не пахло от Артиста опасностью. Совсем не пахло. Только усталостью и одиночеством.
- И все это, – человек обвел окружающее пространство руками, – это всё: мой Театр!
Гюнтер еще ничего не понял и смотрел на артиста настороженно - а может, всё-таки, безумец?.
- Не понимаешь? У тебя плохо с английским? Мой- то: точно хорош! Могу диплом красный показать, дома висит, на стенке в рамочке. В Лондоне обучался! … Ты знаешь, что такое «Коммерческое предприятие»?
- Подозреваю. Но, что Вы - имеете под эти м словосочетанием?
- Я имею, как и все наши горожане - «Муниципальное предприятие города Москвы «Маскау Дьюти Фри», ООО». То есть: «Общество с Ограниченной Ответственностью»…
Гюнтер пытался, но никак не мог связать кончики фактов. Это, видно, отразилось на его лице.
- Успокоился? Нет, вижу: не до конца ты понял. Делаю экскурс в историю.
Когда случился Великий Последний Кризис и правительство растворилось в неведомых далях вместе с остатками бюджета. … Явились новые Уполномоченные, из –за Урала. Позакрывали все оставшиеся финансовые учреждения – в первую очередь банки - и объявили о ликвидации функций города, как столицы. Объявили центр историческо - охранной зоной, дали всем москвичам по соц. минимуму, и уехали.
Горожане не обрадовались. Ну, те, что не сбежали, вспомнивши, как приспичило, свои российские, украинские и сибирские корни. А мы, вот, остались. Но не привыкли мы жить на всяких минимумах! И, главное: без движения, без тусни! И вот, родилась коллективными усилиями гениальная идея - сделать из всей Москвы - открытый Интерактивный Театр, который, как бы не театр, а натурально – жизнь! Но не привычная, размеренная обязанностями и прописанная законами, а надо было сыграть все стереотипы «России Матушки» -лихой, разудалой, гулявой… Да, так, что б… - ну ,и усилить ,где можно, и где нельзя. Мы же всё-таки, русские, в основном, а значит – северяне. Северяне - люди тихие, размеренные, основательные, малоговорящие….Ну, мы страстишек и присочинили. Подбавили! Гиды рассказывают, что даже патентованные южане – сицилийцы, там, каталонцы слезьми умываются, глядя на наши страсти. Завидуют. Думают, что, в натуре, мы своим бабам в бока ножики суем - за поцелучики в щечку посторонним мужикам. А потом еще долго душим окровавленными руками, их бездыханных…
- Да… вот, это же… И та девушка – на столе, с розой в волосах и струйкой крови по груди?
- Наташа…. Артистка - прекрасная! Кстати, по папе - из Венесуэлы девчонка. Далеко пойдет, ею из Новосибирска интересовались! Но папа не отпускает. Он у нас режиссером. Пусть: «один из…», а всё равно – начальник! Туды его…
- А бандиты кавказцы?
- Практиканты из Махачкалы… Двоечники! Кто так бьет?! Кто так мучает - скажите, пожалуйста!? Руки у него дрожат! «Гаджи, подержи…. Рустамчик, сделай что-нибудь…. Саша, блюй в сторонку, у меня тошнит!» Тьфу!
- Так…, а: «Свобода и никаких веб-камер»!?
- Шутишь? Да тут сканирование панорамное всего и вся! Каждая вещичка с меченой молекулой, на каждом портмоне – «Джи Пи Эс» ! Так, что - хрен что спесочишь….
Гюнтер осмотрел новым взглядом панораму улиц. Некоторые высотки показались ему картонными.
- А вообще - тоска здесь. Идешь со службы в размеренный тихий быт, ведь: все свои страсти мы уже отыграли, согласно постановочному плану… Жизнь бюргерская, Скука!
- Скука? Адреналин! Разборки, преступления - на каждом шагу.
- Нет, ты брат немец, определенно туповат. Ты где это здесь увидел?
- Да, вот сейчас…, и тогда…, и до этого… Нет?
- Ну? Да, никого ты не видел, кроме меня!
- Подожди, подожди… И в таверне…
- Ну!
- И у брокеров…
- Ну!
- И…. Точно! А складывается ощущение, что…
- Вот именно! Все это - Театр! - Худой вскочил и обвел пространство распахивая руки . - Весь город – театр! Сплошные подмостки и декорации! Артисты, режиссёры, кое- где проскочат рабочие сцены или проведут лохов - зрителей . И кругом – игра. И даже где вешалка – игра.
Артист сел на скамейку и выдохнул:
- А. так: все мы – кроткие люди…
И Гюнтер добавил, непроизвольно:
- … Которые наследовали землю…
Артист же видно говорил сам с собой:
- Всё под контролем, все по программе: улыбки, поклончики, и, простите, пожалуйста: буйства, безобразия. Весь криминал – по плану. Все срежиссировано. Ну, разве, что мне, как великому артисту -там, с импровизировать маленько – глаза закроют, но никаких доплат - как бы не штрафанули еще… Всё для вас, для туристов – развлекуха! Вот, ты, согласись - за криминально-приключенческим жанром приперся! Хотя все говорят, что за свободой…
- Нет, я проездом. Я - в Сибирь.
Артист замолк и опустил голову. Вздохнул.
- В Сибирь…, завидую.
-Так поехали со мной! Бросай эту мерзость.
- Не могу…. Семья, дети, обязательства.
- Да, да, понимаю – ипотека…
- Шутишь? В Москве дома пустые стоят. Гукнешь - эхо полчаса шарахается… Я в карты проигрался.
-И я тоже «проигрался»… в каком-то смысле…
Оба замолчали.
На востоке над деревьями поднялось солнце и дыхнуло жарким будущим днем.
*
«Маскау Дьюти (Москва в 2145-м году)» -глава из романа: «22-й век. Полдень без четверти. В поисках Алисы».
http://www.perekalsky.ru/
vperekalsky@gmail.com