Жаркое крымское лето 1972 года. Душная южная ночь.
Еще душнее искусственная атмосфера бетонного подземелья в отрогах крымских гор.
Рутинно течет ночная вахта.
Дежурный по радиосвязи мичман Шишкин спит в кресле в застекленной кабине телеграфа. Положив усталую длань на грудь сидящей рядом объемистой телеграфистки в синей флотской форме.[1]
Старослужащий старшина вахтенной смены Лазаревич, вопреки неписаным законам «годковщины», снисходит до несения ночных вахт. По неписаному льготному графику.
График согласуется с графиком севастопольской пампушки, проходящей службу в той же организации. В посту ионосферно-волновой службы связи.
Главное достоинство боевого поста - его обособленность от остальных помещений, плотно запирающаяся изнутри дверь и уголок для вахтенного отдыха за портьерой с достаточно комфортной койкой.
На этой койке главстаршина Лазаревич и любит сейчас севастопольскую пампушку. Алчно и исступленно.
Матрос второго года службы Лучинский по прозвищу «Мотыль»[2] бдит опостылую радиовахту на приемном центре Узла Связи Краснознаменного Черноморского Флота.
Натершие проплешины эбонитовые пятаки телефонов сброшены со штатных мест и болтаются на шее радиста. Боеготовность во внутрифлотской радиосети № 856 близка к нулю.
Как, впрочем, и возле соседних приемников, обеспечивающих связь в других радиосетях.
***
Малая выслуга и низкое должностное положение еще не позволяют нам пользоваться дармовыми прелестями крымских аборигенок.
И на вахтах мы попросту спим.
Военно-морской сон стратегического назначения для нерадивого матроса теоретически наказуем. Особенно при несении вахты, боевой задачи, Вплоть до трибунала и дисциплинарного батальона.
Во избежание данных неприятностей ко второму году службы[3] справный матрос умеет спать. Сидя вполоборота к пульту старшины и небрежно положив руку на вертушку настройки приемника.
Будучи асом эфира, помимо данных приемов, могу еще во сне покачивать ногой, положенной на другую ногу. Полностью имитируя внимательное бодрствование. А также могу различить из массы звуков эфира обращенный кем-либо ко мне из моря позывной ._. _._. _._. _…. (RСС6) , международный позывной Штаба КЧФ.
Но этой ночью нет желания применять свои навыки.
Не сплю.
Сочиняю стихи.
Прошла разлука наша без тоски.
Прошла спокойно, без эмоций, в рамках.
Ты розовые сбросила очки,
Я снял костюм с штанишками на лямках.
К нам истина пришла яснее дня.
Не по ладоням, картам, не по звездам:
Ты миром создана не для меня,
И я им для другой какой-то создан.[4]
И это про нее. Про Таню.
Как же оно так получается?
Почему сама по себе затихла переписка на четвертом десятке номеров.[5]
И даже замены в сердце нет.
Просто затихла любовь в суматохе проклятых флотских буден. Все чаще с раздражением вспоминается недоступная возлюбленная, позволяющая делать с собой все, что подскажет эротическая фантазия, но исступленно берегущая свою фетишизированную девственность.
Вспоминаются наущения ее матери о дружбе «по-хорошему и по-плохому».
Мерещится картофельный участок в Ижоре по выходным дням. когда остальные собратья по ансамблю предаются по всему побережью массе земных радостей и удовольствий.
И прочая, и прочая…
А сердце еще сжимается остаточными судорогами при воспоминании о плачущей Тане, бросающейся на окно автобуса с призывниками, уезжающего от Калининского райвоенкомата на улице Ватутина.
Вот так вот и получилось.
Вернее, не получилось.
______________________
[1] В то время в береговых частях флота было много военнослужащих женщин (pardon, девушек), заполнявших рядовые должности, не требующие больших умственных и физических напряжений. Недостаток рабочих мест на курортном юге и избыток во флотских подразделениях женихов из более заманчивых регионов страны подвигали девочек на службу ратную со страшной силой.
[2] Имелся в виду не тот мотылек, который исполняет «самбу у открытого огонька», и не тот мотыль, которым кормят рыбок в аквариумах, а здоровенный многометровый (ростом Юрка выделялся среди сослуживцев) шатун-«мотыль» от паровой машины, что бывали на старых кораблях.
[3] До наступления второго года службы матрос не имеет права спать вообще. «По жизни», как принято теперь говорить.
[4] Слава Богу, Танечка так и не прочитала в своей жизни этих стихов. Да и полный текст так и потерялся где-то там же на Узле связи. Четыре года прожили мы с нею, все-таки поженившись после моего возвращения. Не судьба, видно, была…
Старшенькая читает про былую горькую любовь с ее мамой в отцовской книжке. И блогах. (см. "Oh! Darling" в разделе "Приехали" и "День Победы" в разделе "В людях")
[5] Междугородный разговор по телефону тогда был запредельной роскошью. Общались письмами. А советская почта могла и нарушить порядок корреспонденций. Чтобы не путаться, ставили порядковые номера на конвертах со своими письмами.
1999 г.