На этот раз я не пришел первым. Спиной ко мне сидела Нина Петровна — пожилая женщина, недавно появившаяся в объединении. Теперь она узнала, что Валя приходит раньше, и стала опережать всех, чтобы вдоволь наговориться. А поговорить она любит. Поражаюсь, где находит столько слов? И стихи пишет такие же многословные, гладкие, красивые, длинные, уснуть можно. Воронцов ей сказал:
— Так можно писать бесконечно долго.
Она подхватила его мысль:
— Однажды со мной такое уже было. Писала и писала, а потом перестала соображать, что пишу, а рука все пишет и пишет. Я очнулась и подумала: что же я делаю? Что это со мной?
— Поток сознания, — сказал я. Видя, что не понимает, добавил: — Так писали некоторые писатели 60 лет назад.
Она, обрадовавшись, что я с ней заговорил, что нашла нового слушателя, быстро стала рассказывать. Её речь была такой же монотонной, как и ее стихи, без проблеска интересной мысли. Она смотрела мне в лицо и говорила, говорила. Чтобы прекратить поток слов, я опустил голову, то есть перестал поощрять ее взглядом, своим вниманием. Только это заставило ее умолкнуть. Эта психологическая болезнь имеет своё название, логорея, а в письме — гиперграфия, таких людей очень мало, мне встретилась лишь одна.
Сейчас мне казалось, что их разговор никогда не кончится: что может быть увлекательнее разговора о собственных стихах? Валя доказывала, что некоторые строчки можно выбросить, заменить, а она многословно старалась опровергнуть.
Мне пришлось невежливо вмешаться своим вопросом:
— Как оформить рукопись для издательства?
Валя охотно ответила, и Нине Петровне пришлось замолчать. Но при каждом удобном случае она тут же вступала в разговор и говорила до тех пор, пока ее слушали. Меня злило, что Валя уделяет ей очень много времени: возражает, доказывает, а это только подстегивало ее красноречие, вернее, бледноречие.
Валя спросила меня, встречался ли я с Сергеем Петровичем Н.? Я сначала не понял, о ком она говорит, так как забыл о его существовании. В прошлый раз Валя попросила меня прочитать и дать отзыв о рукописи пожилого мужчины. Страницы были написаны четким крупным почерком и я, словно какое-то затмение нашло, сказал:
— Если товарищ хочет, может прийти ко мне домой, и я выскажу свои замечания.
Обычно я даже не беру читать, если написано рукой: это сразу говорит, что написано новичком, у которого, скорей всего, ничего интересного не может быть, и не стоит тратить время на чепуху. Сейчас же моя бдительность почему-то притупилась.
Мужчина обрадовался, записал мой адрес и отдал рукопись, сшитую черными нитками в правом верхнем углу, приходилось неестественно разворачивать страницы.
Пока шли скучные поэтические разговоры, я начал читать рассказ, и сразу почувствовал досаду на себя, за то, что дал адрес: мужчина не стоил того, чтобы с ним разговаривать, рассказ был удручающе плох, и было видно, что с этим автором бесполезно вести умные и возвышенные разговоры, написавший такое — недалекого ума.
Короткие предложения. Описание действующих лиц и обстановки, словно ремарки в пьесе "Дом в саду". Один сидит за столом, другой сбоку. На столе самовар, варенье, чашки. Три старика, бывших пожарника, ведут разговор. Третий не знает, чем удивить своих товарищей и заявляет, что в Америке пожар тушат пожаром. Друзья удивляются. И рассказ кончается.
Автор сидел рядом и я сказал:
— Не вижу необходимости в вашем приходе, рассказ я почитал. Это не рассказ.
Другой на его месте обиделся, он же ответил:
— Я приду, и обо всем поговорим, вы переубедите меня.
— Вот этого я не собираюсь делать. Вы уже в таком возрасте, когда бесполезно переубеждать. Но, если хотите, приходите, приносите все, что вы написали. Трудно судить по одному рассказу.
В субботу он пришел, но принес все ту же рукопись, вероятно, обманул, что у него ещё что-то написано. Я попросил рассказать о себе.
Он жил в деревне, свой дом, хозяйство, колонка внизу под горой. Однажды задумался, когда увидел, как женщина несла в гору ведро с водой: приближается старость и с каждым годом будет все труднее носить воду по этой крутой горке, и он решил переехать в город. В деревне очень трудно найти свободную минуту, чтобы пописать рассказ, но находил. Потом он попросил рассказать о себе.
Я сказал коротко, в трех предложениях, и замолчал. Спросил:
— Почему не принесли другие рассказы?
— Жена отсоветовала людям надоедать.
Нелогично. Если уж принес рассказ, который я уже читал, то мог бы принести и другие, похвастаться. Он же начал спрашивать:
— Что же вам не понравилось в моём рассказе? Другим — понравился, неужели вы не поняли?
Я недоумевал, что я должен был понять? Неужели в его рассказе есть какая-то философская глубина, которую я, по-небрежности, пропустил, или до меня что-то не дошло?
— Расскажите сюжет вашего рассказа.
Он молчал, потом поощрил:
— Говорите, говорите.
— Видите, вы даже сами не можете рассказать, о чем ваш рассказ? Пожар? Это тема, а не сюжет. А рассказа без сюжета не бывает.
Я снова замолчал. Он стал говорить, что имел в виду ядерный пожар, мол, надо иметь в виду переносный смысл. Сказал:
— Не зная вас, я взял с собой бутылку. Если вы не против, можно посидеть, потолковать по душам.
Я ответил, что не пью. Видимо, он не понял, и через минуту снова заговорил, как отношусь, чтобы распить? Я повторил.
Мне было скучно, я уже ждал, когда он уйдет. Посоветовал писать рассказы из своей жизни, а этот положить куда-нибудь подальше и забыть о его существовании. Он ушел. На следующее заседание не пришел, то ли обиделся, то ли что-то помешало.
В феврале, после окончания собрания в лито, на остановке ко мне подошел Николай Васильевич — преподаватель физики в институте. Чувствовалось, что ему хочется высказаться, и я пригласил его к себе. Он записал мой адрес. Два года назад он развелся с женой, "она совершенно чужой человек". Развод сильно повлиял на него, заболел, чуть в дурдом не попал. Купил себе, за тысячу с лишним, стереоустановку. Сейчас ходит к женщине в 11-ом квартале, она работает оператором на заводе. "Но мне с ней о физике ведь не говорить".
Сейчас же он стал извиняться, что до сих пор не пришел. Я его успокоил:
— Это дело добровольное. Я же не принуждаю.
Он охотно со мной разговаривает. Я пробовал с ним на "ты", но он упорно продолжает на «вы», мне становится неудобно, и мне тоже приходится «выкать».
Но это не располагает к откровенности, чувствуется натянутость, официальность отношений.
За час, что мы просидели за разговорами в лито, три раза подростки вталкивали друг друга в прихожую: дверь со стуком внезапно отбрасывалась к стенке и, вваливался, падая, подросток. Сразу вскакивал, и все убегали. Три раза Воронцов подхватывался ловить, три раза все выходили во двор: все же их больше, вдруг понадобиться наша помощь.
Толстов разошелся от похвал, прочитал четыре стиха, хотел еще столько, но его остановили, мол, надо эти разобрать, а потом уже и за остальные приняться. Чувствуется, что он пишет с большой легкостью, и сразу набело, потом, не возвращаясь, и не исправляя. "Воробей смотрит с недоверцей".
Раньше в его стихах было больше ляпсусов, идущих от малой культуры. Сейчас Валя похвалила, что таких ошибок стало меньше, потому что он много читает, и в нем идет подспудная работа, и это качественно отражается на стихах, он уже начинает философски осмысливать жизнь.
Она смотрит на него как на будущего Есенина, поэта такого же ранга. Мне же кажется, что его ждет такая же участь, как и Рассадина, которого в молодости перехвалили, а в 30 лет он уже не может написать ничего стоящего. Год назад к нам приезжал с группой писателей поэт Феликс Чуев. Валя представила ему Рассадина, отозвавшись о нем, как о непризнанном таланте, и упомянула, что он воспитанник детдома. А Феликс тоже рос в детдоме, и он невольно стал симпатизировать Рассадину, поговорил с ним, распили не одну бутылочку, и полгода назад он вызвал его на семинар поэтов в Москву, минуя куйбышевскую организацию, вне конкурса.
Толстову 22 года, и я сомневаюсь, что он сможет перебороть свое малокультурие, необразованность. Задатки таланта у него есть. Не этого мало, нужно стремление к знаниям и подходящие окружающие условия. Он же живет в общежитии, среди любителей выпить, каковым и сам станет. Посмотрим.
Рассадин перестал приходить, Стремяков тоже, нет Аршинова, все "прежние" перестали приходить. Может быть, в том виновата Валя, которая слишком много уделяет внимание бездарностям, а "корифеи" оказываются в тени, а им тоже хочется покрасоваться, показать с себя, а Вале никого не хочется обидеть, даже явную бездарность. А это многих обижает.
Сейчас и я хожу в объединение не с такой охотой, как раньше, по этой же причине. Слишком много людей, похожих на курицу, снесшую единственное яйцо, которая после этого кудахчет целый день. Да и стыдно своего возраста, мне пора быть мэтром, а я все в подштанниках хожу. Это основная причина, по которой я скоро, вообще, перестану ходить туда. Довольно тешить себя иллюзиями.
На четвертый раз подростки выключили свет в щитке. Им было скучно, не знали, чем заняться, а тут хоть какое-то развлечение. Я воспользовался темнотой, надел пальто, шляпу и ушел по-английски. Чувствовал себя неважно, ничто не было мило, раздражали пустые, никчемные разговоры, бездарные стихи.
20 марта. Вторник. После второй смены нет желания рано вставать, тем более до двух часов ночи читал рассказы Солоницина, которые понравились своей реальностью. Даже не ожидал, что рассказы мне понравятся, я их не охотно читаю.
Проспал восемь часов. Начал застилать кровать и пришла Вика. Сделал легкую разминку и пошел в душ: намылился индийским мылом, которое дурно пахнет кокосом. Висит на магнитном держателе целый месяц стограммовый кусок и никак не смылится.
Я сразу почувствовал, как мое тело покрылось тончайшей пленкой кокосового мыла, которую и водой не смоешь. Возможно, возникшее раздражение на коже, от этого мыла. Надо будет больше не пользоваться им. Оно вызывает какую-то странную местную аллергию, стоило прекратить пользоваться этим мылом, как все пришло в норму.
Пока позавтракал, наступил полдень. Почему-то на трехпрограмном приемнике "Маяк" не работает. Вероятно, снова профилактика, слишком часто. До двух часов плодотворно посидел над повестью, и стал готовиться к уходу на работу: поставил суп на плиту.
"Маяк" так и не работает. А в это время каждый день передают концерт по заявкам. Вчера передавали нашу любимую "Феличита" — "счастье", пел Аль Бано. Но и на приемнике, ни на УКВ, ни на каких волнах "Маяк" не работал. Неужели умер Черненко? Появится город с его именем. И в почтовом ящике нет газет. Легкая тревога. Разыгрывается воображение: а вдруг началась война? Где-то сбросили атомную бомбу.
На работе тихо, никто ничего не знает. Может быть, мои опасения напрасны, и ничего не случилось? Тогда почему заводское радио молчит, ни звука? Странно. Таких совпадений не могло быть. Не было ещё такого, чтобы центральная р/ст вдруг замолчали. К концу смены я все больше и больше уверялся, что кое-что произошло. Но мои ожидания не сбылись, если что-то и случилось, то от народа скрыли.
Целую неделю с «Джустины» шел брак, станок расстроен, а Лукьянов продолжал работать — ему нужны деньги, вот и гнал но полторы-две нормы.
В воскресенье наладчики вышли настраивать станок, но ничего не смогли сделать, лишь в понедельник решили заменить круг и увидели, что на нем нет балансиров. Ставивший круг, поленился отбалансировать, и поставил так, авось сойдет. И потом все терялись в догадках, почему станок не держит размер? Виновного не стали искать: зачем кому-то портить настроение ненужными выяснениями? А ставил, вероятно, Дадаев, он отличается равнодушием к работе. Да и Жигалин от него не отстает.
Сегодня Дадаев наклонил бабку шлифовального круга, и размер снова заплясал. Прошло несколько часов, пока станок кое-как наладили, потому что когда шлифовали стол, то поспешили и прожгли стол, и он пошел волнами, которые снова пришлось шлифовать. Но в одном месте, все же, образовалась яма, и приходилось следить, чтобы туда детали не попадали.
Недавно, на встрече с Букиным, сказали, что в контейнере со стружкой нашли полторы тысячи бракованных деталей привода после токарной обработки. Никто не знает, кто это сделал? Составили акт. Мастер должен наказать кого-то двоих, иначе вся бригада лишится премии за качество. Я почему-то уверен, что это рук Кульгина. Для него нет ничего святого, работает, словно из-под палки.
Старший брат уже лет семь сидит в колонии за попытку изнасилования пятилетней девочки, два брата тоже работают на заводе, навещают его в тюрьме, где он работает поваром, и совсем неплохо устроился, рассказывает восторженным братьям свои новости, представляет своих друзей:
— Знакомься, вор в законе.
Это же звучит! Младший, придя на завод, представляет своего друга этими же словами. Они же воруют, выносят детали с завода, и все удивляются, почему они не попадутся?
Контролер Тая выступила на этом собрании:
— Токаря делают много браку, особенно Костин, а начнешь говорить, вступает в пререкания, доказывает, что деталь годная. Только у Вячеславова всегда размер хороший, и я уверена, что если идут на контроль плохие детали, то это с другой смены, так как там рабочие постоянно меняются.
Было очень приятно слушать такой отзыв. Впервые сказали вслух на собрании. Обычно, контролеры удостоверялись, что я работаю добросовестно, и переставали меня тревожить, лишь время от времени подходили, и снова убеждались, что у меня размер идет хорошим, и успокаивались.
Перед собранием Комаров подошел ко мне и попросил выступить с критикой, мол, станки много простаивают, долго ремонтируют, приспособлений хороших никак не могут сделать, поэтому идет много брака. Такое выступление было бы ему на руку, не пришлось бы самому говорить об этом.
Я ничего не сказал Комарову, но решил не говорить, так как всё это бестолку: сколько раз я раньше это говорил, и ничего не изменилось, и если это работа мастера, то почему я должен тратить свои нервы? Пусть сам выкручивается. Тем более что, хоть распинайся, Букин прекрасно знает, что он не в силах что-либо изменить: станки давно надо заменить новыми, но на это никто не пойдет, так что надо не разводить демагогию, а надо работать.
Но собрание пошло по другому руслу: Комаров стал говорить, чтобы каждая смена отвечала только за свои детали, то есть надо работать только своими деталями. И я не выдержал, несколько раз пытался перебить Букина репликой. Но он умело останавливал меня, и правильно делал.
От выступления я все же благоразумно удержался, хотя и подмывало высказаться. Какой-то зуд у меня разгорается на этих собраниях. Если все молчат, я почему-то начинаю готовить в уме свою речь, и начинаю волноваться, как от самого выступления, потом прихожу к выводу, что моё выступление не нужно, и успокаиваюсь. У меня ораторский зуд, люблю выступать?
15 апреля отнес на дом Рашевской три экземпляра повести, чтобы на следующей неделе отдала куйбышевскому писателю, который отнесет в издательство и союз писателей. Этим я себя избавил от поездки в Куйбышев. Если бы не моя болезнь, я бы охотно поехал, давно мечтаю посмотреть город, но как подумаю, что придется целый день мотаться по городу, с болью, то всякое желание пропадает.
И я решил, что не очень-то многим рискую, передав рукопись в чужие руки, результат будет один и тот же, как если бы просто выбросил в мусоропровод. Иной раз мне нравится повесть, другой раз я страшно недоволен, надо лучше, а не могу, значит, нечего лезть в калашный ряд со свиным рылом.
13 апреля в бригаде пошли слухи, что Моисеева и Сорокина задержали с ворованными деталями привода. Якунина рассказала, что в той в смене все мужчины воруют на глазах у всех: приходят люди прямо в бригаду и они продают им детали, и всю смену ходят пьяными. Моисеев партийный. Но его партийность ни в чем не проявляется. Редко вмешивается в спор, немногословен. Себе на уме. Жена у него работает на покраске, в три раза массивнее его самого.
Услышанное для меня было неожиданностью, был уверен, что в бригаде никто не ворует, за десять лет кто-нибудь бы да проговорился. Комаров уверен, что их посадят, чтобы другим не было повадно воровать свои детали. В понедельник выяснилось, что их никто не задерживал, а пришли по заявлению, что такие-то воруют, заставили открыть ящики. В одном шкафу с инструментами лежали клапана, но никто не признался, что он положил, и проверявшие ушли ни с чем. Выполнили профилактическую миссию, проверили заявление. Это очень похоже на отпихивание, нежелание бороться с воровством.
Меня разбирало страшное любопытство, кто же написал это заявление? Это представлялось тайной за семью печатями: кто же раскроет гос. тайну? Но когда я, как бы невзначай, спросил Сорокина об этом, он ответил:
— Новиков.
— Зачем это ему нужно было?
Сорокин пожал плечами.
Вот этого я никогда не ожидал. Начальник участка написал на рабочих своей смены. Парадокс. Тем более что и у него рыльце в пушку, часто приходит на работу нетрезвым, говорили, что напивается во время работы. Я же никогда не замечал, так как он не пошатывался, поведение не менялось. Зачем же он написал? Это трудно понять.
Новиков продолжает политику Костромина, который ни во что не вмешивался и никого не трогал, лишь бы смена кончилась, днем ближе до пенсии. Новикову еще далеко до пенсии, но и он не очень разговорчив, всегда спокоен, и, будучи председателем профсоюзной организации цеха, точно так же вел себя, ничем хорошим не проявил.
Наши мужчины с интересом обступили Сорокина, расспрашивали его, он рассказывал с вечной, своей улыбочкой. Она придавала его облику добродушный и беспечный вид, и никто не догадывался, что у него внутри, да и кому задумываться об этом? Втайне, вероятно, сожалели, что всё кончилось так безобидно.
Я уже давно задумывался над одним обстоятельством: в прошлом году мы с большим напряжением выполняли план, работали все воскресенья. В этом же году план выполняем спокойно, без дополнительных выходов, хотя план не стал меньше. Выходит, где-то закрыли лазейку для воров, и воровать стали заметно меньше. Хотя, нет-нет, да и украдут.
Недели две назад, придя после обеда, я заметил банку с приводом у моих станков, но мне-то какое дело? Кто-то поставил, значит, ему это нужно, обычно мастер у нас таскает эти ящики — прячет от воров, или возит на фосфотацию, когда на конвейере не хватает деталей.
Потом он рассказал, что задержал вора с этим ящиком, тот так перепугался, что руки тряслись, но, видимо, зря он так пугался, потому что Комаров просто отнял у него банку и отпустил. Вор отделался лёгким испугом. Не повезло сейчас, повезет потом. Создается впечатление, что детали охраняются только лишь там, где их сделали, а через охрану вынести — пара пустяков, стоит лишь при себе иметь «сотенную», чтобы откупиться, если вдруг задержат.
Временами приходит одна и та же мысль: что-то скучновато, ничто не происходит, ни у меня, ни в мире, все живут как-то буднично, неинтересно. Романтика только в книгах, там, что ни лист, то событие, иначе и читать не будут. Но проходит какое-то время и вдруг что-то происходит, сразу становится интересней: времени перестает хватать.
Давыдова подала в суд на зятя, за то, что он избил её и дочь. Присудили полтора года "химии". Он говорит, что не бил их, что Ольга была «выпимши», а ей надо было кормить грудного ребенка. Он хотел, чтобы она ушла с ним, и ударил ее перчаткой по лицу. Живя с Ольгой, он после второй смены ездил к первой жене, с которой развелся по настоянию Давыдовой, оставив жену с ребенком, так как Оля забеременела. Теперь и с этой будет разводится, а парень молодой.
Почему-то вьетнамкам не разрешает по договору рожать у нас в Союзе, и они постоянно посещают медгородок, скоблиться. Спекулируют джинсами. Чем они лучше нас? Такие же люди. Тоже хотят хорошо жить.
Статистика. ВАЗ дает в год 1% ВНП. На оплату рабочих уходит 17,5 млн. руб. в месяц, это один день работы завода. В книге В. Овчинникова прочитал, что в ФРГ рабочим на автозаводах выплачивают 48% от стоимости автомобиля, во Франции 33%. В Италии 27%, в Японии 12%. Подсчитал, сколько же платят нам? Три процента. А ещё пишут о преимуществе социалистического строя!
Объем нашего незнания в несколько раз превышает наше знание. Мы так много не знаем, что сейчас можем допустить любую ересь, и в будущем она окажется истиной.
Ученые установили, что мускулы генерируют неслышимые для нас звуки, но акулы прекрасно их воспринимают, и спешат на пиршество. Можно допустить, что животные так же слышат эти звуки, и они доставляют им какую-то информации. В будущем построят приемники этих звуков, усилители, и это будет аппарат для диагностики заболеваний и профилактики. Любой болезни присущ определенный запах. Это тоже может служить ранней диагностикой. Вспомнился запах от Л. Свешниковой — мне он показался таким оттого, что она давно не мылась, а возможно это у нее от какой-то неизлечимой болезни, а может быть, то и другое вместе.
20 апреля. Под конец второй смены почему-то подумалось, что если бы представился выбор родиться, или нет, я бы отказался. Ничего хорошего в жизни не видел, а в юности тем более. Таких женщин, как моя мать, надо стерилизовать, ей ребенок был совершенно не нужен, она не знала, что с ним делать, и относилась соответственно.
Мне надо было бы умереть в 49 году, когда болел воспалением легких, все равно ничего не соображал, лишь мучился. Человеческая жизнь на Земле ничего не стоит. И сам человек на протяжении тысячелетий, в основной своей массе, проявлял эгоизм, лишь отдельные уроды задумывались о человеколюбии, о высших идеях, о всемирном братстве.
Но об этом хорошо рассуждать на сытый желудок. Народ — это стадо баранов. История это доказывает. Перу. Инки, что хотели, то и творили со своим народом. Наполеон уничтожил восемь миллионов французов. Гитлер не меньше уложил своих. На острове Пасхи и других экваториальных островах людоедством занимались.
21 апреля. В девять часов приехал на остановку КВЦ, где собралась половина нашей смены на субботник.
Нет, пришли почти все. Четверо не пришли: Давыдова, Исаевы, Игонин. Подметали полы в столовой корпуса 15/3, где скоро будем работать, — в этом году должны нас перевести. Строительная цементная пыль в несколько сантиметров. Брюки скоро стали светлыми от пыли, нос забился, полтора часа подметали. Надо приходить в рабочей одежде, а мы в обычной. Не будешь же в автобусе ехать в спецовке?
Я работал старательнее всех, так как не терпел бездействия, и, если дело нужное, то надо работать, а не тянуть время. Комаров от меня не отставал, показывал пример. Перед уходом он позвал меня выпить символических 50 граммов со всеми. Но я отказался. Не было желания уподобляться алкоголикам, которые пьют в подворотне. Если захочу, могу выпить и дома.
Вчера шел дождь, и сегодня еще было грязно, но пройти можно. День холодный, холоднее, чем в прошлые годы в это же время.
24 апреля впервые за год, и в этом году, выбежал в лес на опушку, пробегал 15 минут, с утра болела голова, после бега через час еще сильнее разболелась, пришлось принять анальгин.
3 май. Работаю во вторую смену. Заготовок нет, мастера тоже — он в третью. Станки простаивают, и никого это не волнует. Некому волноваться. Сидим в курилке, делимся впечатлениями. Исаев жалуется, что цехком накупил на 150 рублей водки, а когда он пришел с Храмовым на демонстрацию, им налили всего два раза по 20 граммов, а остальное — сказали — потом. Но после демонстрации все разъехались и вся водка им досталась.
Конечно, Миша явно преувеличивает, налили не 20 граммов, больше, но этого для него явно мало, тем более жалко, что дармовая водка кому-то достается.
На первое мая было достаточно тепло, но на второе мая сильно похолодало, ветер, но многие продолжали ходить в пиджаках.
4 мая резко потеплело до +20, и через день до +30. За десять дней иссушающей жары все зазеленело и зацвело. Вчера, бегая по опушке леса до 14 квартала; видел уйму ландышей, и на некоторых белые бутончики цветов, готовых распуститься к вечеру. Поразительно! Ландыши рвут охапками, а их с каждым годом становится всё больше. Сорвал маленькую веточку черемухи — одуряющий медвяной запах.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/26/868