о ч е р к
- Щас у деревни старикам хорошо. Продукты – как у городе, машины ездють туды-сюды, - тётя Нюра в чистеньком светлом ситцевом платье, в голубеньких цветочках, до самых щиколоток, с короткой стрижкой серебристо-седых волос под белым платком, словно иссушенная за многолетнюю крестьянскую жизнь, стояла на невидимой границе своего подворья, опираясь левой рукой на высокую – до предплечья – деревянную палку-клюку.
Тетя Нюра – вторая по возрасту мамина сестра после тети Мани – моей крестной. Муж тёть Нюры умер лет двадцать назад. Дети – Виктор и Лида – с матерью не живут. У них свои семьи. Лида в Семилуках, приезжает нечасто, не всякий месяц. Виктор в Воронеже, работает на керамическом. Он всё делает по дому. Летом приезжает каждую пятницу, а в воскресенье, тоже вечером, уезжает обратно. Зимой наведывается пореже.
- Выйду на пенсию - ни дня в городе не останусь, - часто говорит Виктор.
Прошлой осенью сын с матерью пустили под нож последних кролей, и теперь в хозяйстве животины никакой – тёте Нюре тяжело. Да и видит плохо. Но огород-то остался. И вообще дел полно. Вот и сейчас белый платок теть Нюры мелькает у огурцов и капусты – «энтим юлем их заливать надо». То платок вынырнет из дома, и она примется развешивать только что стираное белье. А то вдруг выйдет из летней кухни-времянки, подойдет к нам, приехавшим к родителям в отпуск, обопрется на клюку, растянет в улыбке рот, и скажет:
- Телевизор щас смотрела, сериал, как у городе у кинотеатре.
На морщинистом лице у теть Нюры тяжелые роговые очки с сильными диоптриями. Потому голубые её глаза кажутся большими, во все лицо, и всегда - удивленными.
Отец тети Нюры - и мой дед - Дмитрий Максимович Корольков перед войной в 1939 году уехал с женой Анной Ефимовной и четырьмя малыми дочерьми в Читинскую область в Будюмканский район – за лучшей долей: «Хватит за палочки спины надрывать».
Может, и правда нужда заставила – девок то уже четыре было, мал, мала меньше. Может, ещё какие обстоятельства заставили покинуть обжитое место. Вообще же, Черноземье было тогда богатым. Косвенным подтверждением этого может служить, например, тот факт, что только к январю 1943 года на одну танковую колонну жителями Воронежской области было собрано более тридцати семи миллионов рублей. «Население области помогло построить танковые колонны «Народный учитель», имени Ленинского комсомола, «Воронежский колхозник», танк «Бутурлиновец», звено истребителей «Воронежский большевик» и другое» (АиФ-Черноземье, № 29, 2012 год).
В селе Будюмкан в семье Корольковых родились ещё две дочери. Дед Дмитрий говорил жене:
- Рожай, Анна, покуда сына не будет.
Одна, пятая по счету, дочка умерла в младенчестве. А моя мама была последней, младшенькой, родилась за две недели до войны.
Летом 1941, первым же призывом, Дмитрия Максимовича призвали в ряды Красной Армии. Но бить фашистов ему не довелось. Он служил в Забайкалье, там наши войска сдерживали Квантунскую группировку Японии. Погиб дед Дмитрий в 1944 году при строительстве военной дороги. Захоронен в Улан-Баторе, в Монголии. Так на могилку к нему никто и никогда не приехал.
В 1947 году Анна Ефимовна с дочерьми возвратилась в район, на станцию. Один дом смотрели в Ольшанке, но он не понравился. И купили другой дом, по сходной цене, в семи километрах, в Крутой Горе. Там и зажили худо-бедно.
– У Сибири я у школу ходила, точно. А сюды приехали у сорок сядьмом, а в школу идтить не в чем. Я и не пошла сразу. А потом некогда было. Уж ня помню, скок классов кончила. Читать-писать умею, и Бог с ним. Сейчас что есть образование, что нет его – один хрен. Вон Танька на станции с высшим образованием, а работает у магазине, хоть и на пензии. Ни отпусков у них нет, ни хрена. Она на операцию ложиться, так пришлось увольняться. Потом, правда, увстановили. А не нравится – катись к чертовой матери. Ей у затылок с десяток дышуть. Щас он (хозяин – примечание автора), кода нам в дяревню газ проводили, поставил котел в магазине. А пока не было котла, так у магазине зимой тепло было, как на улице, - говорит теть Нюра.
Она вздохнула, сунула палку подмышку, нагнула голову, поправила обеими руками платок, поставила палку под правую руку:
- И у школе котел поставили - директорша добилась. А рядом - на почте газ не провели, и у медпункте. Сами топят. Поране хто прийде, той и топит. Хорошо, что у нас почта работает. Пензию, прям, на дом приносють. А где почты нет, за ней у район люди ездють. Хорошо, какие на своих ногах. А тах-то уж дюже хреново. Сёдня Наташка-почтальонша три ведра огурцов большущих у мене взяла. Мне одно – выбрасывать.
- Поросятам? – спросил я.
- Да каким поросятам?! – удивилась теть Нюра.
- Ну, я думал, поросята едят...
- Едят то они, едят…. Да тока им самим жрать нече. Их семеро - трое детей, да ещё брат… а работает одна Наташка. Да и где щас на станции работать? Када ищ мясокомбинат работал, перед закрытием, Витька один из первых у Воронеж поехал. На керамический. Уж двянадцать годов там. Мотается туды-сюды, пока молодой. В следущем годе яму пяздесят четыре буде. А мне ноне у мае восемьдесят шибануло. Попало на понедельник. Вот усе наши и приехали вечером. Сестры тожеть. И Витькины, и Лидкины были. Чуток отметили, и уехали все – на работу завтря. Ране то нельзя….
- Мне нонче пензию принесли тринадцать семьсот. Хорошо, - продолжает теть Нюра. – А Витька всё машину ремонтирует. Уж, какую берёть усё не новую. Я говорю ему: «Бери новую у кредит. Может, я подсоблю чуток». Вот только дорогу нам всё не сделают. От кладбища по всёй улице – мене километра. При коммунистах обещали асфальт.…
- Так может, сделают ещё?
- А щас ихто её делать стане? Хоть бы щебня отсыпали. После дождя не то, что проехать, пройти тяжельче….
Лук убирали вместе. Теть Нюра на своем огороде с Витькой и его женой. Мы – на родительском.
- Нюрк! Ну как лук, хороший нынче? – спрашивает мама.
- Да ничё. Мы щас чуток содим. А ране у мене мужик лук любил. Как садимся за стол, луковку бярёть. А кровати ране жалезные были. – Теть Нюра вытягивает при этом перед собой обе руки и чертит ладонями в воздухе маленький конус вершиной вниз. – Это щас кровати – один здесь, другой – там. А давече кровать узкая, а луком прёть….
Теть Нюра подошла к нескольким подсолнухам у межи.
- Вот энтот ещё высокий, а уси такие маленькие. Ныне и подсолнухи какие-то не такие. Раньше, помню, подсолнухи были высокими. Заблукать можно. А ноне ствол чуток, и уж шляпка….
- Вальк, - позвала раз вечером маму теть Маня, старшая мамина сестра. Мы как раз все сидели во дворе. Тетя Маня вошла в калитку. – Я тебе крышки для банок принесла пять штук. Ты мне давала.
- Да не возьму я, - отвечает мама.
- Ну, вот, а я у Вовки по сто тридцать узяла. У районе по сто десять. А Вовка говорить: «У Крымску завод затопило, щас усё подорожаеть». Может брешеть, хто знает? Купила муки мешок, квасу ржаного полмешка, масла топленого. Скоро мои приедуть, Валя с Сашкой с детьми и правнучку привезуть.
Подошла тетя Нюра, поправила очки на носу, присела на свободный стул.
- Измаяли мене очки энти. Тяжелые, зараза.... Это я на хверме зрение-то потеряла. У Крутой Горе мы на прополке свяклы работали. Тяжело, конечно, но усю зиму дома. А потом, лет, поди, сорок назад мы сюды, на станцию, переехали. Заведующий у хату к нам пришел. Говорит: «Пошли ко мне на хверму». У них одна доярка замуж вышла и уехала, не помню – то ли в Курбатово, то ли в Горшечное. Говорит: «Возьмешь её группу». Это коров пятнадцать или шишнадцать. Я говорю: «А не справлюсь, как?» А он: «Мне, Анна Дмитриевна, сказали, что ты точно справишься».
Так я до самоей пензии и работала. Пятнадцать годков с подойником. Это уж перед самой пензией машины поставили. Года за два, кажись. А так усё вручную. Две фляги по сорок литров. Да их потом ещё до тележки донесть…. Без праздников и отпусков. Замены ж не было. Сначала пишем бумагу на отпуск, а вдогонку другую – на отзыв с отпуску. Так пятнадцать годков и отпахали….
А осенью, перед ноябрьскими, грязи-то полно. Вот она комом и взялась на хвосте. И как саданет мне у глаз. Больно. Глаз распух, я домой ушла. Потом опухоль прошла, а глаз кровью налился. Я у Воронеж. Доктор пролечил, и говорит: «Катарак буде. А раз на однем глазу катарак буде, то и на другом тоже». Так от и маюсь.
А щас хвермы закрыли. Зато мух нет. Ране, помню, всё, как облеплено. А щас хорошо, как у городе…. Тока работы нет. Я так понимаю, эт молодыя должны работать и стариков содержать. А ноне я Витьке и Лидке помагаю. Да, видать, энти простыи мысли приходють тока тем, кто поделать ни хрена не можеть.
В последний день нашего пребывания я сфотографировал трёх сестёр на улице в тени деревьев сада: маму, теть Маню и тетю Нюру.
- Маньк, а ты на могилку себе хвотографию будешь ставить? – громко и весело спросила теть Нюра.
- Да поставят, поди, - отозвалась тетя Маня.
- А яку?
- Да таку, кака на паспорте.
- А я поставлю, где молодая. На кладбище старушек и так хватаеть.
- Сама поставишь? – спросила теть Маня.
- Витька поставит. Я наказала….
Черноземье – Урал
июль 2012 года