Ч Е Р В О Н Е Ц
Есть ретивые служаки, которые землю роют, чтобы, демобилизовавшись, похвастаться дома парой лычек на погоне. Есть «пофигисты», которые служат по принципу «абы день до вечера», справедливо полагая, что демобилизация неизбежна.
Но стоит ли говорить, что в каждой воинской части, флот ли это или авиация, ракетчики или погранцы, обязательно наличествует некий субъект, разговоры о котором не прекращаются на протяжении всей его службы.
В подавляющем большинстве это яркие индивидуумы с активной жизненной позицией, стремящиеся каждый свой день наполнить содержанием, не умеющие жить пресной, вялой жизнью. В Кислицком дивизионе бронекатеров такой индивидуальностью был Виктор Панкья, уроженец Молдавии. По окончании Севастопольского учебного отряда он привез на Дунай удивительный запас энергии, аккордеон «Weltmeister», коим владел виртуозно и неизвестно как полученную кличку Червонец.
Как-то известный российский кинорежиссер и актер Никита Михалков сказал: «Я не червонец, чтобы всем нравиться!» Что ж, позиция достойная уважения. Вот и наш герой Панкья, даже будучи Червонцем тоже не всем нравился.
Командир дивизиона, капитан третьего ранга Сердюков считал Червонца законченным разгильдяем. Замполит, напротив, пытался доказать, что человек, являющийся хорошим музыкантом, не может быть безнадежным.
Если честно, то комдив был не прав. Специалистом Виктор был очень хорошим. Такого рулевого-сигнальщика на всем Дунае не сыскать. Великолепно зная лоцию Дуная, водил «броняшку», как велосипед, а, передавая информацию флагами, прожектором или флажками, никогда не допустил ни одной осечки. Моряк как моряк.
А дисциплина… Ну что ж, не все могут жить по уставу. На службу он не просился, а раз уж военкомат призвал, то пусть он и… Словом, любил Червонец пошутить, иногда выпить, мог и набедокурить …
Чего уж там, живой человек. Не со зла ведь.
Прислали, как-то, в часть молодое пополнение. Прямо с пирса их строем привели к казарме и, не распуская строя, дали команду «Вольно!» Опустив
чемоданы и вещмешки к ноге, «салажата» переминались с ноги на ногу и перепуганными щенками оглядывались по сторонам, в ожидании кадровика, который распределит их по экипажам. С высокого, в несколько ступенек, крыльца казармы их разглядывали кислицкие «старожилы», высыпавшие для традиционной в таких случаях процедуры поиска «земляков».
Старшина первой статьи Камалов, на правах старшины роты следивший за порядком в кубриках и водивший личный состав строем на камбуз, стоял на крыльце как морской волк в качку, широко расставив ноги и для солидности ухватив двумя руками ременную бляху. Окинув взглядом пополнение, в большинстве своем состоящее из лиц (как бы сказали московские правоохранители) «среднеазиатской национальности», командирским голосом рыкнул:
- Усьбек эст? – что должно было обозначать - узбеки есть?
- Нэ-эт… - тихим блеяньем ответили новоприбывшие.
- А кито эст?
- Таджик эст…
- Тифу… Билин…Опят чурка прислали… - раздосадованный Камалов повернулся и ушел в казарму.
Своих молдавских земляков, коих в части было предостаточно, Червонец удивил вопросом:
- Питерские есть?
- Есть… - раздался обрадованный голос.
- Конечно… Где же вас, мазерфакеров, только нет!
Это было их первое знакомство с Червонцем.
Недельки через две, когда молодежь слегка освоилась в части, Панкья по какой-то сиюминутной надобности искал распределенного в его экипаж молодого матроса. Высоченного роста «карась», родом из Белоруссии, появился через час, когда надобность в нем уже пропала. Тем не менее Червонец не оставил его в покое.
- Мирон, как твоя фамилия? Не могу с первого раза запомнить.
- Кулик.
- Серьёзная фамилия. Так вот, матрос Кулик. Ты где это шляешься два часа?
- Не, я ж тольки полчасика…
- Это я буду определять, сколько. Я спрашиваю, «где?»
- На соседним екипажы. У мяне там зямляк из Орши. Тольки ён кудысь девся. Дык я яго шукав…
- «Девся»… Это не земляк твой «кудысь девся», это твое звание делось.
- Якое «звание»?
- Звание старшего матроса.
- Тю… А на што яно мяне?
- Ну и дремучие у вас леса в Белоруссии, а ты, Кулик, похоже, вообще на болоте жил. - Червонец выглядел абсолютно серьезным. - Как это «на што»? Матрос получает три рубля 80 копеек в месяц, а старший матрос на целый рубль больше. Разница есть?
- Ёсь… А куды яно делось, звание?
- Капитан-лейтенант Терещук собирал заявления от желающих. Но он уже ушел.
- И шо ж таперь? - Кулик выглядел растерянно.
- «Шо, шо?» Не знаю… Напиши, на всякий случай, и отдай дежурному по части. Может, передаст.
- А як писать?
Червонец вздохнул и снисходительно махнул рукой.
- Вот так и приходится с вами нянчиться. Бери бумагу и пиши.
Быстренько выудив листок из почтового набора, обязательно присутствовавшего у каждого моряка в тумбочке, матрос Кулик под диктовку Панкья старательно накарябал заявление:
«Командиру в/ч -------------
капитану третьего ранга Сердюкову
от гвардии матроса Кулик Мирона Б.
Заявление.
Прошу Вас присвоить мне звание старшего матроса, потому как считаю себя достойным.
Число. Подпись.»
- Усё?
- «Усё, усё». Иди быстренько отдай дежурному. Может, Терещук еще не ушел.
Наивный белорус побежал в дежурку, а предвкушающий интересную развязку Червонец, быстренько кликнув пару «годков», устроил невдалеке наблюдательный пост.
Финала долго ждать не пришлось. Через несколько минут дверь дежурки с грохотом распахнулась, и здоровенный белорус торпедой вылетел из помещения и, пролетев через узкий коридор, втемяшился в стену напротив. Дверь за ним захлопнулась с таким же грохотом, но спустя несколько секунд она открылась снова и прямо на голову ничего не понимающему матросу приземлилась ленточками вперед его бескозырка. Пока растерянный Кулик пытался развернуть бескозырку в штатное положение, дверь открылась в третий раз и из дежурки прогремело:
- Матроса Панкья ко мне!
Кислицкий дивизион бронекатеров был той военно-морской частью, которая была расположена ближе всех к Молдавии. В виду того что молдаванин растение домашнее и теплолюбивое, каждый из них (что совершенно естественно), попадая на флот, всеми правдами и неправдами стремился попасть служить поближе к дому. В результате около четверти личного состава части на Дунае были представителями этой солнечной республики.
Земляки наши чувствовали себя здесь великолепно. Практически полное (законсервированные катера) отсутствие учений, курортная местность, частые посещения родных - служи и радуйся!
Служили и радовались…
Совершенно естественно, что среди них было довольно много потомственных молдавских виноделов. Прохладными сентябрьскими вечерами, сидя в курилке и наблюдая, как парит остывающий Дунай, они ностальгически вспоминали, что где-то совсем недалеко, в родных молдавских селах скрипят виноградные дробилки, а из тясок* журчит рубиновый виноградный сок. Глаза наполнялись тоской, когда они вспоминали, посиневшие от винограда ладони отца, которыми он берет специально вырезанную палку с множеством рогулек и идет перемешивать в каде* всплывающую, начинающую тихо бродить тясковину.
А какой неповторимый, знакомый сызмальства аромат повисает над селом, когда безумно сладкий «муст» незаметно превращается в кисленький, легонько щиплющий кончик языка «тулбурел»*, и соседи приглашают друг друга к себе во двор на консультации невинным:
- Думитру, иди, попробуй, не пора ли сливать?..
Все село, вся Молдавия живет в это время несуетливым, простым, как хлеб, и мудрым, как молитва, делом. Даже растолстевшие к осени гуси, важно гуляющие по деревенской улице, вытягивая любопытные шеи, заглядывают между заборных штакетин в ожидании того момента, когда им выбросят перебродившие виноградные отжимки и они, празднуя День виноградаря, наедятся их допьяна.
Эти воспоминания бередили душу, а душа, сами понимаете, хотела вспомнить вкус божественного напитка.
И вот тут возникала проблема.
Ведь никто из уважающих себя молдаван не станет травить себя всякими суррогатами? То, что предлагалось кислицкими «виноделами» и называлось вином, можно было с успехом использовать для преобразования ржавчины или смыва старых красок. Поэтому для редких праздников души, тайком устраиваемых моряками, использовалась водка или так называемое «шило»*.
Червонец не был бы таковым, если бы не попытался исправить ситуацию. Странное дело, но никто из земляков не оглянулся по сторонам. Вокруг части, буквально за дырявым забором из колючей проволоки были огромные виноградники!
Стыд и позор! Ни фантазии, ни воображения, ни инициативы! Это обстоятельство буквально возмутило Червонца! Собрав трех своих «годков», он сначала их отругал за бездеятельность, а потом изложил план действий.
В субботу до обеда, когда в части традиционно объявляется большая приборка, на одном из тральщиков старшина второй статьи Сериков, исполняющий функции боцмана, затеял ревизию огнетушителей.
Тральный трюм, где хранилось десятка полтора огнетушителей, давно не подвергался такой уборке. Огнетушители были внимательно проверены по срокам годности и внешнему состоянию, все они были заново покрашены, некоторые опустошены и самым тщательным образом вымыты (изнутри!) Командиры соседних экипажей с интересом и одобрением поглядывали на шумную акцию.
- Молодец старшина. Вот это боцман! У такого всегда будет порядок.
Завистливые командиры тут же отдавали команду и на своем корабле в следующую субботу произвести ревизию всех средств пожаротушения.
Но коллеги Серикова, старшины других экипажей, оценивали его действия несколько иначе.
- Выслуживается Серый. Наверняка останется на сверхсрочную…
Но истинную причину такого служебного рвения знали только Сериков и его «годки» - Бутучел и Червонец. Акция с огнетушителями была всего лишь первым этапом многоходовой комбинации.
На следующий день, в воскресенье, когда из офицерского и мичманского состава в части оставались только дежурные, «инициативная группа» засобиралась. Испросив у дежурного по части разрешение взять «тузик», чтобы половить рыбки в затоне, Сериков и Бутучел спустили на воду фанерную лодочку. С величайшей предосторожностью, искусно скрываемые от посторонних глаз, в «тузик» были спущены и накрыты пустым мешком четыре вымытых вчера огнетушителя и таз из оцинкованного железа, используемый для мытья полов.
Бутучел сел на весла, Сериков с двумя длинными ивовыми прутьями,
которые должны были изображать удочки, - на кормовую банку, и необычная «рыбацкая лодья» отправилась на промысел. По берегу, закинув на шею большое банное полотенце, шел Червонец и, стараясь, чтобы его было слышно как можно дальше, корректировал движение.
- Нику, держи левее, слышь, левее. Тоже мне, марикака! Ты что не знаешь, что такое левее. Левой табань, правой навались… Серый, ты куда смотришь? Ну, он спиной сидит, не видит, а ты? Греби в конец затона, там, где камыш. Да, за ивами… Там судачок всегда есть. У кораблей бесполезно. Рыба солярки не любит…
Так, с шумными комментариями, троица заговорщиков оказалась вдали от корабельной стоянки и, помахав часик ивовыми «удилищами», притупила бдительность возможных наблюдателей окончательно.
Оставив Серикова размахивать удилищем и «бдеть» (т.е. «на стрёме»), Панкья и Бутучел взяли на себя истинно молдавскую часть операции. Их стараниями цинковый таз, огнетушитель и банное полотенце оказались за колючей проволокой, на колхозном винограднике, соседствующим с частью.
Боже, как ограниченна и убога фантазия у преподавателей по технологии виноделия! В это солнечное воскресенье они должны были стоять здесь с блокнотами и ручками и в подробностях фиксировать все увиденное в междурядьях кислицкого виноградника.
Червонец давал мастер-класс!
На половину разостланного полотенца накладывались десятка два зрелых, только что сорванных с куста виноградных гроздей, которые накрывались второй, свободной его половиной. Далее этот виноградно-полотенечный «сэндвич» в четыре руки выкручивался над ожидающим своей очереди цинковым тазом. Виноград отжимался практически досуха, отжимки вытряхивались, и все повторялось снова и снова.
Полученный сок аккуратно выливался в подготовленный для этой цели огнетушитель. Когда он наполнялся, его оттаскивали к Серикову и заменяли другим.
Через два часа «рыбалка» закончилась, и «тузик» тихо, без шумных комментариев вернулся к своему тральщику. В этот раз Сериков, выбросивший в кусты фальшивые удочки, шел по берегу рядом с Червонцем, ибо утлая лодочка, рассчитанная на двоих и перегруженная четырьмя полными огнетушителями, могла просто затонуть…
Огнетушители, превращенные в винные бочки, повесили вместо действующих на их штатные места: на ходовой рубке, над пустыми кранцами для боезапаса и над машинным отделением. На солнце вино заиграло удивительно бурно. Специально приставленный для этой цели «карась» не успевал вытирать пенку, то и дело появляющуюся из сопла. Через пару дней «спецогнетушители» пришлось убрать в ахтерпик, где запах молодого вина, смешиваясь с запахами растворителей, не привлекал особого внимания.
В середине октября, когда катера отправились на стрельбы в район Базарчука, где они в течение недели были изолированы от цивилизации, по вечерам с катеров несло перегаром. Отцы-командиры сбились с ног. Обыски и проверки ничего не давали. Стрельбы проходили отлично, нарушений по службе не было, но каждый день после ужина над Базарчуком повисал сивушный дух.
Зато в матросских кубриках жить стало интересней.
- Толян, скажи, сколько будет 5 раз по 100 граммов?
- Это, смотря как разливать. - Тихомиров свесился с подвесной койки.- У нас буфетчица была, так её пять по сто можно было поместить в обычном стакане.
- Нет, я серьезно спрашиваю. – Червонец не унимался.
- Ну, пол литра. А что?
- Правильно. Ты истинно русский человек. В принципе 5 раз по сто граммов составляют полкилограмма. Но у русского человека мозги в эту сторону не настроены, и он обязательно ответит - пол литра.
- Менталитет…
- Да. Представь себе… Вот когда мы вино делали, все боялись, что нас продадут, помните? – разглагольствовал перед сном подвыпивший Червонец. – Не продали. Менталитет… Нет братцы… В коллектив надо верить! Ведь что сказано в корабельных регулах Петра Первого? Прошу запомнить: «Выпивка на флоте не возбраняется, а поощряется, ибо пьют не пьянки ради, а сплочения коллективу для!..»
Будучи убежденным последователем петровских заветов, Червонец уделял очень много внимания «сплочению коллектива».
- «Годки», есть «шило»! – Червонец с заговорщицким видом буквально проорал это сообщение. В принципе, все заговорщики стараются свои сообщения произносить шепотом, но в этом случае шептать было бессмысленно.
Местом действия на этот раз являлась электростанция дивизиона, два дизель-генератора которой, беспрерывно работая, с шести утра до полуночи, обеспечивали воинскую часть автономной электроэнергией. Электростанция стояла на отшибе, чтобы непрерывный грохот двигателей не напоминал о ней ежесекундно, и была излюбленным местом, где «годки» могли «сачковать», не мозоля глаза отцам-командирам.
Новость, принесенная Панкьей, внесла некоторое оживление в ряды умирающих от безделья старослужащих. «Ряды» эти сегодня были жидковаты. Здесь были медлительный, напоминающий сонного ленивца азербайджанец Мамедов, представитель Молдавии со станции Бессарабка Толя Тихомиров и уже знакомый нам Миля Гликман.
- «Шило» есть всегда, - философски заметил Миля, - главное знать где, сколько и как его достать?
- Выйдем на воздух, а то орём здесь – до Одессы слышно…
Выйдя из помещения, четверка «годков» уселась на высоком земляном валу, ограждающем территорию части от весенних разливов Дуная. Дело шло к зиме. Бесчисленное множество роскошных ив уже сбросило листву, обнажив тоненькие, вертикально спадающие с крон прутики ветвей, при взгляде через которые воинская часть выглядела спрятанной за густой завесой дождевых струй.
- Ну и что там за «шило»? – Мамедов живо заинтересовался темой.
- Не знаю, с какой стороны это может интересовать мусульманина, - съехидничал Гликман. – Насколько я знаю, «Коран» запрещает…
- Аллах не только велик, но еще и милостив. Простит. А вот, насколько я знаю «Тору», спирт не относится к кошерным продуктам.
- От греха подальше, мы вам обоим ничего не дадим, - Тихомиров решил прервать беззлобные препирательства своих друзей. – Давай, Виктор, выкладывай.
- Есть трехлитровая банка. Стоит в кабинете завклуба… В сейфе.
Клуб на территории части представлял собой отдельно стоящее здание. Кроме зрительного зала мест на сто пятьдесят, где проходили киносеансы, собрания, встречи с залётными артистами и политзанятия, в нем были кинопроекторная, она же радиоузел, библиотека и кабинет завклубом. В кабинете хранилось несколько музыкальных инструментов, портреты членов Политбюро,
шкаф с красками и рулонами ватмана для выпуска стенгазет. Заведующего, как такового, у клуба не было. Не такая уж интенсивная деятельность там велась. Механик экипажа мичмана Березовского, главстаршина Криворучко с успехом совмещал свои корабельные функции с обязанностями завклубом.
В нашей жизни очень важно оказаться в нужное время в нужном месте. Что с Червонцем и произошло.
Сегодня после обеда он решил поиграть на аккордеоне. Постоянные репетиции для хорошего музыканта являются настоятельной необходимостью, и Панкья частенько использовал для этого полуторачасовой обеденный перерыв. Ключи от кабинета завклубом находились в библиотеке, и для репетиции их всегда можно было там взять.
Погоняв для начала гаммы, сыграв несколько простеньких пьес, Виктор потихоньку добрался до сложных произведений, и когда зазвучал «Чардаш» Монти, в кабинет вошел Криворучко.
- Привет, моряк.
Не прекращая играть, Виктор молча кивнул в ответ.
- Ты сегодня в форме. Молодец, - главстаршина поставил на стол полиэтиленовый пакет и вынул из него трехлитровую банку, полную прозрачной жидкости.
Прозвучал последний пассаж, и аккордеон умолк. Червонец снял с плечей ремни и, зафиксировав меха, поставил инструмент в шкаф.
- На сегодня хватит, - внимательно посмотрев на банку, музыкант что-то заподозрил. - А вы что, березовый сок на зиму заготавливаете?
- Да. На зиму. Только не сок. – Криворучко вынул из кармана связку ключей и, найдя нужный, подошел к стоящему в углу двухдверному металлическому сейфу. – Надо проверить компасы на катерах, радиоаппаратуру обслужить. Короче, забот хватает.
Главстаршина открыл нижнюю дверку сейфа и спрятал туда банку со спиртом.
- Ну, я пошел. - Червонец заторопился. – Ключи оставьте, пожалуйста, в библиотеке.
Когда Панкья бежал на электростанцию, в голове фантазера и выдумщика уже был готов план.
- Ну и что, будем «медвежатника» искать?
Рациональный Гликман не разделял радостного настроения Червонца по поводу банки спирта, находящейся в сейфе.
- Какого еще «медвежатника»?
- Ну а как ты сейф вскроешь?
- Не буду я ничего вскрывать. Если мозги есть, надо ими пользоваться. Но это не для таких олигофренов, как вы. - Молдавский авантюрист безнадежно махнул рукой. – Значтак, после ужина - все на репетицию…
После ужина, покурив полчасика в курилке и подождав, пока личный состав части займется вечерними делами, тройка «заговорщиков» потянулась к клубу. К счастью, в этот день демонстрация кинофильма не планировалась, в библиотеке два матроса склонились над шахматной доской, а в кабинете заведующего клубом Червонец тихонько скрипел на аккордеоне.
- Где вы ходите? Я думал, вы уже спать улеглись.
Панкья с раздражением задернул шторы и, открыв дверь, посредством которой кабинет сообщался со сценой (во время редких концертов кабинет
использовался как гримуборная), вышел за кулисы. Было слышно, как он чертыхается и гремит пустыми ведрами. Наконец он появился с приборочным тазиком в руках.
- «Годки», он чистый. Я его хорошо вымыл.
«Годки» с недоумением смотрели на приготовления Червонца.
- Мамед, замкни на ключ входную…
Пока Мамедов поворачивал ключ входной двери, организатор «ограбления века» снял и поставил на стол стоявшие на сейфе шахматные часы и, неизвестно кем и когда завоеванные, три спортивных кубка.
- Так, все сюда. Аккуратно поднимаем сейф и на счет три бросаем. Только вертикально, на ноги.
- Себе? - Толик Тихомиров или пошутил, или действительно не понял.
- Будешь дурака валять, так и случится. Взяли…
Четверо военно-морских разгильдяев, сгрудившись у не очень большого, но все-таки тяжелого железного ящика, толкаясь плечами и мешая друг другу, вцепились в режущий ладони тонкими вертикальными краями сейф и приподняли его сантиметров на тридцать от пола.
- На счет три, - создавалось впечатление, что Червонец всю жизнь руководил подобными артелями. – Берегите ноги. Раз, два, три!
Отпустив руки, «медвежатники» отскочили на шаг назад. Сейф тяжело грохнулся на пол и застыл на месте. Червонец, встав на четвереньки, уткнулся носом в замочную скважину нижней дверки и стал шумно втягивать носом воздух.
- Ни хрена. Там, наверное, много бумаг каких-то.
- Ну, ты даешь! Спиноза! – Мамедов, наконец-то, понял, к чему все эти манипуляции с сейфом. – Додуматься только!
- Ладно, некогда. Доска треснула, - Панкья ткнул пальцем в свеженькую трещину, образовавшуюся в старой половой доске. – Будем раскачивать.
- Ну, это проще…- Миле больше не хотелось, обдирая руки, поднимать тяжеленный ящик.
Наклонив сейф, градусов на сорок пять, «грабители» услышали, как в нижней секции сейфа упала банка.
- Есть! Сработало. Теперь резким движением на место. И-и…раз!..
- Ч-черт. Не получилось. Еще разок…
- И-и… раз!..
С третьего раза в сейфе послышалось желанное - бздынь! Наклоняться и принюхиваться не пришлось. Резкий запах спирта мгновенно заполнил кабинет. Шустрый Червонец схватил тазик и, подставив его под нижнюю дверку сейфа, скомандовал:
- Кладем вперед… Мордой вниз!
Долго объяснять не пришлось. Действовали слаженно. Лежащий сейф держать на весу было значительно удобней, чем стоящий вертикально. Откуда только силы взялись. Железный ящик крутили и вертели до тех пор, пока из тоненькой щели вокруг дверки не перестало капать.
Пока Панкья возвращал на место спортивные кубки, часы, убирал возможные улики и возвращал кабинету его прежний вид, Мамедов, свернув из нотной бумаги лейку, переливал в приготовленные Червонцем бутылки из-под сладкой воды «Буратино» содержимое приборочного тазика.
- Вот сейчас, после такой дезинфекции, я верю, что тазик чистый.
- А тебе-то что? Чистый или грязный. Тебе «Коран» запрещает…
- Я же тебе сказал: Аллах велик и милостив…
- Ну, да. Аллах Акбар!
- Так, пары алкоголя уже начали действовать. Смываемся…– Червонец отнес тазик на сцену и вытолкал друзей из провонявшегося спиртом кабинета.
На следующий день, вечером, Панкья пришел в клуб поиграть на аккордеоне. В пропахшем кабинете сидел удрученный Криворучко.
- Фу... что за «духан»? У нас на Абаклийском винзаводе воздух почище.
- Да, винзавод… Спирт в сейфе накрылся…
- Как накрылся? – изумлению Червонца не было границ.
- А хрен его знает. Банка лопнула, – главстаршина приоткрыл дверку сейфа. – Вот гляди. Крышка на месте, а банка - в дребезги. Все бумаги испортил…
- С чего бы это? В принципе спирт очень реагирует на изменения температуры. Ну, расширяется там или... Не зря его в градусниках используют.
- Ой, да что ты мне гундосишь. Что тут такая жара была, что банка взорвалась?
- Да нет. Может, наоборот, холодно ночью было? Ноябрь все-таки.
- Не колупай мне мозги. – Криворучко помолчал и вдруг, глядя прямо в глаза Червонцу, спросил: - послушай, не твоя работа? Ведь ты вчера видел, как я спрятал в сейф банку.
- Да вы что, товарищ главный корабельный старшина, обидеть меня хотите? Как, по-вашему, я смог. Сейф на замке, ключ у вас в кармане… Что я, Кио, что ли?- Внезапно, кинувшись к столу и опершись на него рукой, Червонец заглянул в лицо главстаршине и ткнул пальцем себе в переносицу. – Скажите, разве эти глаза могут лгать?
Не ожидая такого наезда Криворучко откинулся на спинку стула но, увидев перед собой «ясные очи» возмущенного моряка, покачал головой и тихо произнес:
- Да уж…
Ну, какая может быть зима в дельте Дуная? Разве что в конце января - начале февраля здесь бывают морозы и настоящие метели. Декабрь же из года в год сырой, промозглый, слякотный… Только к Новому году или сразу после него по реке начинает плыть «САЛО». Так наблюдательные местные рыбаки называют оторванные течением от прибрежной кромки небольшие ледяные пласты, напоминающие пятна застывшего свиного жира, плавающие в вынутой из холодильника кастрюле фирменного украинского борща. Увлекаемые течением льдины медленно скользят по мутной реке, нередко увозя на себе любителей бесплатных поездок, наглых, прожорливых бакланов*, стоящих поджав одну ногу и воображающих себя капитанами дальнего плавания.
Получив (за какое-то из своих нескончаемых художеств) очередной месяц «без берега», все выходные Червонец маялся бездельем. К пяти часам вечера было уже темно. Слоняться по части было бессмысленно. Аккордеон надоел. Домино он ненавидел и называл его игрой для козлов. Просмотр телепередач, кроме раздражения, ничего не приносил.
Телевизор стоял в ленинской комнате в фанерном ящике под замком. По вечерам туда набивалось до трех десятков человек, и смотреть передачи под чей-то комментарий и глупые реплики было невозможно. Еще хуже было привыкать к тому обстоятельству, что молдавские земляки, пользуясь своим большинством, не дожидаясь конца идущего в этот момент фильма, ровно в 22.00 переключали телевизор на прием румынского телевидения.
В это время с ретранслятора румынского города Галац в эфир шел многосерийный фильм «Даки», и его продолжение «Колонна». Фильм был действительно интересен, но смотреть его можно было только в присутствии радиста, черновицкого румына Дану Трандафир, осуществлявшего перевод. Со своим дефектом речи шепелявый Дану мог озвучить происходящее на экране только для первого ряда, где сидели в основном сверхсрочники и «годки». Остальные «при сём присутствовали».
Еще «веселей» было, когда в самый интересный момент к ящику подходил старшина первой статьи Камалов и, демонстративно выдернув штепсельную вилку из розетки, заявлял:
- Команде готовиться к отбою!
Практически, по Высоцкому:
…Вот он, змей, в окне маячит,
За спиною штепсель прячет…
Деятельная натура Червонца не могла долго выносить подобных предлагаемых обстоятельств, и он был вынужден принять меры. В принципе, эти меры не были новостью и частенько использовались «годками». Если кто-то из «посвященных» хотел слегка оживить тусклое однообразие так называемого «личного времени», следовало заблаговременно подойти к некоему Антону.
Антон, пожилой кислицкий мужичонка, в качестве вольнонаемного работал в части, обслуживая подсобное хозяйство. Пользуясь свободным доступом, Антон, по заказу «годков», иногда тайком проносил в часть бутылочку-другую.
Червонец не преминул воспользоваться этой возможностью. Просидев полчаса за стоявшей на отшибе камерой газоокуривания, он дождался Антона, перевозившего на телеге пищевые отходы, и, согласно предварительной договоренности, получил от него заветную поллитровку.
Странное дело, как только бутылка (горлышком вниз) оказалась за брючным ремнем, настроение гвардии матроса Панкья резко подскочило. Стало совсем наплевать на то, что еще полмесяца оставалось сидеть без берега. Сейчас предстояло зайти в ленинскую комнату и, приподняв за одно плечо здоровенный гипсовый бюст вождя мирового пролетариата, спрятать у него внутри драгоценную посудину и разыскав «годков» Бутучела и Гликмана предупредить их о предстоящем «мальчишнике».
С таким радужным настроением, насвистывая легкомысленную пьеску для аккордеона, Червонец подошел к казарме, где в зимнее время в просторных, человек на шестьдесят, кубриках жили катерники.
Самоуверенность притупляет бдительность. Уверовав в свою везучесть, Червонец забыл эту прописную истину. Он не мог знать, что, получив свои привычные «месяц без берега», он в придачу получил «хвоста». То есть постоянную слежку. Уже вторую неделю дежурный по части получал негласное поручение по возможности контролировать если не действия, то хотя бы основные передвижения гвардии матроса Панкья.
Сегодня дежурным по части заступил капитан-лейтенант Мащенко, твердо убежденный в том, что Панкья отпетый разгильдяй и что место ему не в части, а на гауптвахте. Пожизненно!
В обеденный перерыв, когда большинство личного состава предаются такому традиционному военно-морскому развлечению, как полуторачасовой сон, Мащенко заметил, что матрос Панкья в одиночку поплелся в сторону подсобного хозяйства, расположенного в дальнем, непосещаемом углу территории дивизиона.
- К чему бы это? Неужели свиньями заинтересовался? Нет, это неспроста…
В умывальнике второго этажа казармы вооружившийся биноклем капитан-лейтенант не поленился простоять у окна минут тридцать, чтобы увидеть главное. Конюх Антон что-то передал матросу, который запихнул это «что-то» за брючной ремень.
- Так, контакт состоялся! – Большой морской бинокль скользнул в кожаный футляр, крышка которого захлопнулась, как мышеловка. – Остальное дело техники.
И опять же, странное дело! Даже на таком расстоянии, через бинокль водка сделала свое дело. Каким-то неведомым образом настроение Мащенко поднялось, и капитан-лейтенант, спускаясь в дежурку со второго этажа, тоже начал насвистывать что-то веселенькое.
- Матрос Панкья, ко мне!
Это была неожиданность. Встреча с дежурным по части в планы Червонца не входила.
- Матрос Панкья по вашему приказанию прибыл, - коснувшись пальцами выровненной ладони своей правой брови, Червонец замер. Что-то внутри ему подсказывало, что это только начало.
- А ну-ка зайди сюда, - Мащенко широко распахнул дверь дежурки.
- Открыть кингстоны, - подумал, почуяв неладное, Виктор и шагнул через порог.
Однако Мащенко за ним не вошел. Он, захлопнув дверь, замкнул её на ключ и куда-то убежал.
- Капкан... – Червонец заметался по дежурке в лихорадочном поиске выхода из положения. Музыкант в нем жил даже в этой непростой ситуации, потому что, сам того не замечая, он тихо бубнил по нос:
…Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает…
Дежурный по части, полный решимости продемонстрировать, как надо с поличным ловить матерых нарушителей дисциплины, убежал за замполитом.
Когда через десять минут капитан третьего ранга Боев в сопровождении Мащенко вошел в жарко натопленную дежурку, Червонец сидел на табурете возле раскаленной печки-голландки и, положив руки на колени, мирно дремал, посапывая носом. При виде замполита матрос вскочил.
- Здравия желаю, товарищ капитан третьего ранга.
- Садитесь, Панкья. Ну что случилось?
- Ничего.
- Ничего. Так… А что вы здесь делаете?
- Сижу.
- Я это вижу… Панкья, выслушайте меня внимательно. Для того чтобы у нас состоялся разговор, прошу не жонглировать словами, а выражаться четко и ясно, как подобает военному человеку. Ясно?
- Так точно.
- Итак?
- Я ничего не знаю. Меня втолкнули в дежурку и замкнули на ключ.
- Без причины.
- Может быть, причины какие-то и есть, но какие мне не объяснили.
- Ничего здесь не надо пояснять. - Дежурный по части, молчавший все это время, решил вмешаться. – Все и так ясно. Я, товарищ капитан третьего ранга, за
ним битый час наблюдал…
- Хорошо, хорошо. Мы сейчас все выясним. Но сначала я хочу по- человечески, по-мужски, в конце концов, поговорить с моряком, которого считаю человеком думающим, способным не только нести ответственность за свои поступки, но и планировать их. Предвидеть, так сказать, последствия.
Боев считал себя опытным психологом, инженером, если хотите, человеческих душ, и как замполита его не столько интересовало, действительно ли конюх Антон передал моряку водку, сколько выявить побудительные причины, толкающие матросов к нарушению дисциплины.
- Сколько раз тебя наказывали, - замполит сам не заметил, как перешел на «ты» - сколько раз мне приходилось с тобой вести душеспасительные беседы, а ты все не унимаешься… Ну почему я должен вот сейчас, забросив все свои дела, спешить сюда, чтобы в очередной раз рассматривать твой затылок?
Червонец действительно сидел, низко нагнув голову и предоставив замполиту возможность изучать свою прическу.
- Ты уже не первый год в нашей части, и, наблюдая за тобой, я сделал вывод, что ты неглупый парень. Ты хороший специалист, и моряки тебя уважают. Но почему ты не можешь обойтись без того, чтобы на всех комсомольских собраниях обсуждалось твое поведение? Это что, жажда дешевой популярности?
Червонец поёрзал на табурете и, подняв на замполита невинные глаза, спросил:
- Извините, можно стаканчик воды?.. Жарко…
Капитан-лейтенант Мащенко, сидевший у стола дежурного, потянулся к прозрачного стекла графину, вынул из него пробочку и, несколько раз стряхнув стоявший рядом стакан, до краев его наполнил.
- Спасибо…
Червонец, не торопясь, мелкими глотками выпил и, так же стряхнув стакан, поставил его на стол.
Капитан третьего ранга Боев, нервно меряя шагами тесную дежурку, то разводил руками, то хлопал себя по бедрам, то садился напротив опального моряка и ронял на ладонь свою лысеющую голову.
- Ну что с тобой делать? Неужели надо снова вызывать сюда твою маму? Ты пойми, ведь ты военный моряк, а здесь не школа, куда родителей вызывают.
Прецедент был.
Маму Червонца однажды вызывали, что свидетельствовало о том, что ни непосредственные начальники, ни политотдел, ни все Министерство обороны СССР (черт возьми!) с парнем не справились…
Пришлось вызвать маму…
А дело было так.
В сентябре все институты СССР отправляли своих студентов, чаще всего первокурсников, на сельхозработы. В том памятном году, в Кислицы приехали студенты Одесского медицинского института. Большая группа будущих медиков, восемьдесят процентов которой составляли девушки, поселили на тридцатикилометровом острове Кислицкий, где они собирали фрукты и овощи.
Какой бы сказочной ни была жизнь островитянок, но за месяц сельхозработ даже райский остров без общения с мужчинами может надоесть. Но для того и существовал наш любимый Всесоюзный Ленинский, я имею в виду комсомол. Через две недели после прибытия медичек на остров в клубе Кислицкого дивизиона бронекатеров состоялась встреча команд КВН мединститута (женщины) и военных моряков (мужчины).
Результатом встречи молодых юмористов, плавно перешедшей в вечер танцев, естественно, стала полная победа дружбы над здравым смыслом. Самой удачной остротой, или, если хотите, шуткой, командование признало сам факт организации подобной встречи, потому что, когда пришло время студенткам убираться восвояси, а морякам построиться на вечернюю поверку, и тех и других пришлось с фонарём выискивать по утопающей в зелени территории.
С трудом, но порядок навели.
Это как в боксе. Звучит команда «Брейк!», и вцепившиеся друг в друга участники растаскиваются по углам. Пауза…
Но Червонец не был бы Червонцем, если бы после такого волнующего мероприятия вдруг взял и выполнил команду: «Отбой!» Совершенно естественно, что его мощнейшее либидо позвало в дорогу.
Как опытный «самовольщик», давно изучивший все тропинки, способные вывести за пределы части, уже через полчаса после отбоя, Виктор стоял в двух километрах от дивизиона вниз по течению. В этом месте существовала паромная переправа. С дощатого причала на большой понтон могли взъехать или две телеги одновременно, или один грузовик, а далее маленький трудяга, алюминиевый катерок, оснащенный старым ЗИСовским двигателем, тащил этот понтон, пересекая кислицкий рукав к такому же дощатому причалу на острове.
Была уже глупая ночь и переправа, конечно же, не работала. Понтон и катер были пришвартованы к причалу.
Обследовав переправу, Червонец сумел завести, не успевший еще остыть двигатель катера и, оторвав доску, к которой он был привязан, даже не включив бортовые огни, отправился «мечте навстречу». Влюбленному «мореходу», как и положено, помогала луна. Только ей благодаря, Виктор не наткнулся на плавучую корягу и не выскочил на берег. Но на этом везение кончилось.
С диким ревом, распугивая спящих в камышах уток, угнанный катерок носился по ночной реке, но определить точку, где надо было сойти на берег, а тем более, в каком месте этого огромного острова искать понравившуюся девушку, угонщик не смог.
Датчик расхода горючего убеждал, что пора возвращаться, и Червонец повернул обратно. Чтобы не быть пойманным в районе переправы, он проскочил ее с ходу и, поднявшись по течению метров на пятьсот выше части, решил выброситься на берег. Но трюк не получился.
Видимо, на небе была не только луна, но и кто-то еще. Он, этот кто-то, наверное, и принял меры, чтобы угонщик был наказан. Катерок, у самого берега, с разгону напоролся на какую-то гадость, торчавшую под водой. Почти во всю длину катера, по его днищу, пролегла рваная рана. Хлынувшая внутрь вода в течение минуты затопила катер. Работающий двигатель захлебнулся в воде. Невезучий «кормчий» от сильнейшего удара вылетел из-за штурвала и, обогнав собственное средство передвижения, плюхнулся в воду прямо перед ним. В этом незапланированном полете Червонец сбил плексигласовый отражатель брызг над приборной панелью и его осколками серьезно распорол себе бедро.
- Не мой день, - думал искатель приключений, волоча свою окровавленную ногу в часть.
Не его днями оказались и дни последующие. Лёжа в санчасти, он вёл прием посетителей. А их было предостаточно. Ночным приключением интересовались не только отцы-командиры. Колхоз, у которого перестала действовать переправа, хотел взыскать с дивизиона ущерб (как минимум за угробленный катер). Морские пограничники, базирующиеся в Вилково, стремились выяснить, какое такое плавсредство без опознавательных огней полночи барражировало вдоль государственной границы СССР.
Вопросов задавалось много - отвечать было некому…
Вызвали маму…
За ремонт двигателя и заштопанное днище маме пришлось выплатить кругленькую сумму. Убедившись, что влюбленный моряк на шпиона не тянет, пограничники махнули рукой и занялись более серьезными делами. Командование дивизиона, не увидев в ночной прогулке уголовного преступления, приняло меры дисциплинарного порядка и разжаловало гвардии старшего матроса Панкья в рядовые…
- Неужели надо снова вызывать сюда твою маму? Ты пойми, ведь ты военный моряк, а здесь не школа, куда родителей вызывают. Ведь ты еще не отсидел свой месяц «без берега», а уже новое приключение! Что он сегодня вытворил?
- Конюх Антон передал ему бутылку. Он ее себе за пояс, р-раз!.. и в казарму. Ну, тут я его и взял.
Не меняя позы, сидя с низко опущенной головой, «нарушитель», молча поднял (подобно исполнительнице канкана, задирающей свою юбку) передний край брезентовой робы, обнажив обтянутый тельняшкой живот. За ремнем ничего не было.
- Я с него глаз не спускал. - Мащенко растерянно вскочил на ноги. - Он не мог ее выбросить.
Офицеры, не сговариваясь, окинули взглядом помещение дежурки. Кроме сейфа, кадки с медленно умирающим фикусом, топчана и двух табуретов здесь не было ничего. Мащенко даже заглянул под топчан. Пусто… Червонец, низко опустив голову, молча разглядывал ременную бляху на своем, выпяченном вперед полосатом животе.
- Прекрати клоунаду. – Раздраженно кинул Боев. – Опусти подол… Тьфу ты… Робу…
Сидящий возле раскаленной печи матрос опустил край форменки и, не поднимая глаз, попросил:
- Извините… Можно водички?… Жарко…
- Действительно, натопили, как в преисподней. – Замполит выполнил просьбу жаждущего. – Так была водка или нет?
Червонец долго с наслаждением пил. Окончив, промокнул губы рукавом и, несколько раз качнув головой из стороны в сторону, нараспев протянул:
- Н-нет!
- Как нет? Как нет? Что ты из меня дурака делаешь? – Мащенко задыхался от возмущения. – Да я бутылку водки за километр вижу!
- Ни чуть не сомневаюсь... но все равно «Н-нет!» - Червонец глубоко вздохнул и, закрыв глаза, уронил голову.
- Значит, он ее кому-то передал.
- Да что вы, товарищ капитан третьего ранга. До казармы он ни с кем не встречался, а здесь… я ведь его замкнул. Ключ был у меня в кармане…
И снова офицеры, не сговариваясь, посмотрели на окно. Нет. Окно не открывалось. Все щели рамы и даже форточка были аккуратно оклеены лейкопластырем.
- Освободите форточку. Вы тут задохнетесь, - замполит потянулся к окну, но, почувствовав, как на него стал заваливаться сидящий у печки Червонец, подхватил и снова водрузил его на табурет. – Ну, вот, пожалуйста… Ему плохо…
Дежурный по части схватил графин и, пытаясь брызнуть остатками воды в лицо теряющего сознание моряка, поднес его ко рту.
- Водка!.. Ах ты прохиндей!!.. Здесь водка! – Капитан-лейтенанта трясло от негодования. – Воду вылил в цветок, а сюда… А где же бутылка?
Мащенко вдруг осенило. Обжигая пальцы, он кинулся открывать дверку «голландки». На раскалённых углях оранжевым светом светилось растекшееся стекло расплавленной бутылки.
Боев молча сверлил взглядом циничного наглеца, которому всего секунду назад хотел оказать первую помощь. Очнувшийся Червонец сидел, покачиваясь, у печи и глупо улыбался. Терять сознание молодой, здоровый моряк и не собирался. Его просто развезло от двух стаканов водки, вследствие чего он слегка вздремнул.
- Десять суток ареста! – процедил сквозь зубы замполит. – Завтра же на гауптвахту.
Хлопнула дверь, и Боев исчез.
- За что? – искренне удивлялся Червонец. – Вы же мне… это… сами же наливали... сами же угощали… А теперь на губу…
Окончательно раскисший, он еле ворочал одеревеневшим языком.
- Угощали! Ничего, проспишься, завтра тебя угостят…
Крикнув из вестибюля первого попавшегося матроса, Мащенко скомандовал:
- Отнеси его матрас в бытовую комнату и замкни его там. Пусть проспится. Ключ ко мне.
Опираясь на подвернувшегося под руку дежурному «карася», Червонец карабкался по широкой лестнице на второй этаж казармы и, путая слова, тихо бубнил себе под нос всплывшие вдруг в пьяном сознании строчки «Варяга»:
…На палубу вышел - а палубы нет…
Сознанье его помутилось.
Увидел на миг ослепительный свет,
Упал… Больше сердце не билось…
- Слышь, «салага»? Помутилось!.. Ни хрена себе!.. Конечно, помутится… Представляешь? Моряк вышел на палубу … Раз!... А палубы-то и нет… Проблема…
*Тяска - пресс(молд)
*Када - бочка для предварительного сбраживания дробленого винограда.
*Тулбурел - слегка забродивший виноградный сок.
* Шило - спирт 9флотск.)
*Баклан - морской ворон.
Рисунок А.Лабунского