Р Е Т И Р А Д А
Жарким воскресным днем, когда все вокруг изнурено июльским зноем, когда в полный штиль вымпела на мачтах безнадежно обвисли и, кажется, что усталый Дунай еще более лениво катит свои грязно-коричневые воды, во всем Кислицком дивизионе бронекатеров не сыскать лучшего места, чем пляж.
Пляж – конечно, громко сказано. Просто в затоне, в небольшом отдалении от кораблей, было выделено метров пятьдесят береговой линии для организации места купания личного состава. Водолазы проверили и очистили дно, к берегу был пришвартован понтон с вышкой для прыжков в воду. Песка не было, но его с успехом заменяла буйная трава на берегу. Купаться на «пляже» разрешалось только в обеденный перерыв и в выходные дни.
Делалось все это для того, чтобы матросы в дикую жару не пытались охладиться, прыгая с кораблей за борт, что в принципе было небезопасно.
В тени огромной, старой ивы, тонкими плетями опустившей в воду часть своей пушистой кроны, на старых, давно отслуживших срок и списанных в приборочный материал байковых одеялах, нежилась тройка военно-морских бездельников. Напрыгавшись в первой половине дня на волейбольной площадке, моряки решили после обеда поваляться на «пляже».
Долговязый Нодар Гегечкория сидел, прислонившись спиной к стволу древней ивы, и, постукивая шариковой ручкой по зубам, пытался разгадать кроссворд из журнала «Советский воин». Рыжий, с головы до пят усеянный веснушками Миля Гликман пытался уснуть, распластавшись лицом вниз на видавшей виды байковой подстилке. Нику Бутучел, сидящий рядом с ним, развлекался, пытаясь поймать назойливую летнюю мушку, буквально повисшую перед его глазами на расстоянии двадцати сантиметров от носа.
- Черт возьми, никогда не понимал, как эти мухи могут висеть в воздухе на одном и том же месте?
Вопрос был настолько пустым, что отвечать на него никто и не собирался. Нику резко взмахнул рукой у себя перед носом, пытаясь изловить насекомое, но только рука завершила полет по своей траектории, муха издевательски повисла на прежнем месте. Несколько бесплодных попыток, кроме раздражения, ни к чему не привели.
- Колян, перестань дергаться. Дай поспать… - Миле проще было назвать друга привычным именем, чем запомнить молдавское Никушор.
- Я тебе говорил, Нику это не Колян. Скорее всего, это Иван. Ион – Ионикэ – Нику – Никушор.
- Ой, да какая разница. Лови себе мух, только дай поспать.
- Легко сказать - лови! Вот висит и в глаза заглядывает. И что ей надо? Во, гляди, ноги поджала, а сиськи-то висят…
- У кого?.. У мухи??
- Нижний конец мачты. Четыре буквы. - Нодар взялся за непосильную для себя работу. При его знании русского языка впору было бы изучать букварь, а не решать кроссворды.
- Пень.
- Какой пень? Перестань зубы скалить. Я серьезно спрашиваю. Первая буква «Ш»..
- Если мачту спилить, останется пень. Это и есть нижний ее конец. - Нику был доволен своей шуткой.
- Сам ты пень. Молдаван нерусский, – «истинно русский» Гликман перевернулся на спину. - Пиши - «Шпор». С вами поспишь…
- …Шпо-ор… – Нодар вписал слово в соответствующие клетки и удивленно посмотрел на Гликмана. – Ты смотри, правильно. Слушай, у вас в Измаиле все такие умные?
- Нет, не все. Но есть немножко.
- Ну, раз ты один из этих немногих, скажи, как называется кормовая пушка, использующаяся при уходе от противника. Восемь букв.
- Ретирада. – Миля ответил, практически не задумываясь. – От слова ретироваться. Когда в морском сражении эскадра терпела «конфузию», т.е. позор, поражение и приходилось спасаться бегством, начинали действовать ретирадные (от двух и более) орудия, расположенные на корме. Словом, использование «ретирады» - результат «конфузии».
- Ёлы-палы! Это ты в пароходстве так нахватался? – друзьям было известно, что Миля до призыва на флот успел походить в моря на судах Измаильского пароходства.
- Да нет, мужики. Просто надо читать нужные книги… Ну ладно, идем, скупнёмся.
Минут через пятнадцать, попрыгав с вышки и наплескавшись в теплой дунайской воде, троица вернулась в прохладную ивовую тень. Стряхивая рукой со своей подстилки пенный сок, хлопьями падающий с ивовых веток, Нодар вдруг сказал:
- Была у нас в ауле однажды «конфузия» с «ретирадой». Вернее, наоборот. Сначала «ретирада»… потом «конфузия».
- У вас в горах? - Нику рассмеялся.- Ой, не свисти…
- Мамой клянусь!
- Когда грузин клянется мамой*, никогда ему не верь! Он тебя обманывает. В этот момент он клянется папой. – Миля промокнул майкой-тельником остатки воды на груди и, накинув ее себе на лицо, лег на спину. - Ну, давай, рассказывай.
Автандил Киквадзе с юных лет слыл известным балагуром. Как человек энергичный, деятельный, остроумный, он всегда был душой компании. Повзрослев, он приобрел определенную солидность, его авторитет вырос настолько, что его стали частенько приглашать на различного рода семейные торжества в качестве тамады.
Застолья он вел весело, с выдумкой, превращая даже незначительные
семейные события в настоящий праздник.
В работе каждого профессионала есть фирменный трюк, который придает результату труда своеобразие и непохожесть, делает его неповторимым и, если хотите, авторским.
Фишкой Автандила было старинное кремневое ружье, которое он всегда брал с собой, выступая в качестве тамады.
Когда оно появилось в семье Киквадзе, не помнил даже дедушка Илико. По этому поводу строились различные версии, самой привлекательной и фантастической из которых была французская. По этой версии кто-то из прародителей Автандила служил в гвардии кардинала де Ришелье и за примерную службу, уходя «на дембель», получил в награду именной мушкет с подпоркой. Подпорку долгие десятилетия использовали как рогатину для выема горшков из печи, в результате чего она куда-то пропала. Но это не мешало Автандилу с успехом использовать раритетное оружие в культмассовых мероприятиях.
Кому из нас не ведомо, с каким трепетом на Кавказе относятся к оружию. Как загораются глаза мужчины при виде хорошего кинжала, с какой любовью он гладит ложе любимого ружья. Культ оружия в крови каждого горца. Это целая культура…
Но речь не об этом.
Зная страстное желание мужчин пострелять на свадьбе, Автандил превратил эту извечную традицию в праздничный ритуал. С каждым тостом он наращивал эмоциональное состояние присутствующих до максимально возможных высот. И вот, когда душа каждого из присутствующих переполнялась праздником, Автандил произносил речь и старинный мушкет в его руке гремел выстрелом, что служило сигналом к началу всеобщей пальбы из ружей.
Приглашение возглавить сегодняшнее торжество Автандил получил заблаговременно. Друг его детства Тенгиз Халваши женил своего сына Гиви. Это был хорошо воспитанный, почитающий своих родителей, и всех старших, молодой человек. Учился он в профессионально-техническом училище в Сагареджо, где и нашел себе невесту с красивым именем Манана.
Рано утром молодожены в сопровождении двух десятков друзей и родственников отправились в Шуахеви, что в пятнадцати километрах от родного аула, чтобы зарегистрировать в загсе свой брак и часам к двум пополудни должны были прибыть к свадебному столу.
Всё оставшееся до застолья время Автандил уделил приготовлениям. К этим мероприятиям он относился очень ответственно.
Прежде всего надо было хорошенько почистить черный костюм с жилеткой и отутюжить брюки. Однажды жена при глажке брюк устроила ему на правой штанине две параллельные (как железнодорожные рельсы) складки и с тех пор эту процедуру Автандил ей больше не доверял. Приготовив костюм, Автандил аккуратно вешал его на спинку стула и, вынув из выдвижного ящика старинного комода такие же старинные часы-луковицу на цепочке, засовывал их в кармашек жилетки.
Часы уже давно приказали долго жить, но у них лихо отскакивала крышка и звучал свадебный марш Мендельсона. И это было здорово. Перед «ритуальным выстрелом» тамада небрежным жестом доставал из жилетки часы, демонстрировал, как ловко сама собой открывается крышка, выслушивал фрагмент марша и, бросив взгляд на циферблат, делал вид, что отсутствующие стрелки давали ему команду: «Автандил, пора!»
Для того чтобы внешний вид можно было считать соответствующим
торжественности мероприятия, оставалось только уложить в нагрудный карман костюма белый носовой платок, внутрь которого для придания формы заблаговременно вкладывался небольшой кусочек картона, и воткнуть в галстук большую английскую булавку, сделанную из латуни и желтизной своей очень напоминающую золото.
К тому времени, когда хлопоты с костюмом заканчивались, жена должна была приготовить плотный обед, ибо на любое мероприятие Автандил обязан был идти хорошо пообедав. Управляя застольем, ему приходилось пить довольно много вина, а пустой желудок этого не терпит, во-вторых, сесть за праздничный стол и приняться чревоугодничать, забыв об обязанностях тамады, было бы недостойно.
Сегодня, зная, что у Автандила будет трудный денек, заботливая жена приготовила ему сытный, по-настоящему грузинский обед. На первое тамада получил большую тарелку душистой чихиртмы, в качестве второго на столе появилась тарелка с высокой горкой протертого красного лобио, посыпанного жареным луком, грецкими орехами и щедро украшенного неизменной зеленью. Завершить обед предлагалось пышными хачапури с домашним квасом.
Сев за стол, Автандил удовлетворенно кивнул головой, отчего зардевшаяся жена, потупив очи, засеменила на кухню. Обед был знатный. Правда, обедать еще не хотелось. Было рано. Но сделать это было необходимо, и перспективный тамада придвинул к себе тарелку.
Несколько ложек куриного супа энтузиазма не вызвали. Ну, прежде всего, Автандил больше любил чихиртму из баранины, но баранины сегодня не было, а попавшая в кастрюлю курица провоняла все блюдо тем неистребимым запахом горелого пера, который появляется в тот момент, когда после ощипа хозяйка пытается освободить тушку от пеньков и пуха, обжигая ее на огне. Присутствие в чихиртме таких ингредиентов, как столовый уксус, шафран, петрушка и даже зелень кинзы, не спасли блюдо от нестерпимого запаха курятника. Чихиртма была безнадежно испорчена.
Зато лобио был великолепен! Правда, Автандил с большим удовольствием
полакомился бы зеленым лобио, когда заправленные чесноком и душистым перцем кусочки молодых стручков светятся насквозь, но на улице стояла осень - пора свадеб, молодого вина и старой фасоли.
Нет, красный лобио был очень вкусен. Протертый через сито, политый душистым маслом, он просто таял во рту. Особый вкус ему придавали калёные ядра грецких орехов, истолченные в ступке, смешанные с небольшим количеством красного перца и мелкорубленой зеленью. О вкусной пище можно говорить бесконечно, но главное заключается в том, что Автандил, следуя правилу полного желудка, беспощадно и с удовольствием расправился со вторым блюдом, несколькими свежими, хрустящими тонкой, как папиросная бумага, золотистой корочкой дрожжевыми хачапури, начиненными тертым имеретинским сыром, и медленно запил это большим ковшом домашнего квасу. Все!
Вот теперь можно было и отдохнуть. До назначенного часа оставалось еще пара часов, и Автандил прилег. Он не спал. Он вспоминал всякого рода остроумности, которые могли бы ему сегодня пригодиться, перебирал в памяти имена соседей, в частности, людей преклонного возраста, к которым ему сегодня придется обращаться во время застолья, интересные случаи из их жизни, их трудовые и военные заслуги. Ведь каждому человеку приятно осознавать, что о его деяниях потомки помнят и ценят их.
Нет, Автандил был высоким профессионалом. Не зря его приглашали даже в соседние аулы.
Около трех часов дня издалека по ущелью докатилось эхо выстрелов. Это возвращался из Шуахеви свадебный кортеж.
- Задержались где-то… - подумал Автандил.
Именно эта задержка дала ему возможность, не торопясь, отдохнуть, собраться с мыслями, побриться и даже подготовить свое прославленное кремневое ружье. Сейчас он был готов к работе.
Свадьба была в разгаре. Все было настолько хорошо, что казалось, будто все происходящее не имеет отношения к действительности. Это напоминало хорошо режиссированный, хорошо сыгранный, хорошо смонтированный, хорошо оформленный и озвученный фильм. Все было фантастически хорошо и красиво.
Тамада превзошел себя. Он так умело, так грамотно и тактично вел торжество, что все гости могли им только восторгаться. Звучали остроумные тосты, старики, глядя на его старания, одобрительно кивали головой.
В какой-то момент Автандил заметил, что в конце стола, где сидела молодежь, слишком энергично, можно даже сказать неоправданно активно ведет себя какой-то юноша.
- Швило, митхари, - обратился к нему тамада.
Молодой человек встал и с недоумением посмотрел на Автандила.
- Сколько ты выпил?
- Половинку стакана… - молодой человек был явно смущен вопросом.
- Посмотри, на столе стоит бутылка. В ней вина - по самое горлышко, но она ведет себя тихо, ее никто не слышит. В тебе всего полстакана вина, а слышно тебя, я уверен, и в Хихадзири и даже в Батуми.
Молодой человек был буквально раздавлен. На него смотрел весь аул. Смотрел с неодобрением. Ему было стыдно. А для опытного тамады это был всего лишь очередной отрепетированный трюк, посредством которого он не только наводил порядок за столом, но и укреплял свой авторитет.
- Я думаю, тебе будет полезно постоять. Постоять так же тихо, как стоит эта
бутылка… Щени мама дзагла.* …
Нет, последнее выражение Автандил вслух не произнес. Оно крутилось у него на языке, но он сдержал себя, не желая оскорбить отца юноши. Шмыгнув носом, молодой человек обиженно набычился и остался стоять на ногах.
Веселье продолжалось.
Волшебные грузинские песни, услаждающие слух многоголосием, стократно повторенные горным эхо, превращаясь в фантастическую звуковую феерию, сказочными волнами растекались по притихшим ущельям, среди заслушавшихся величественных вершин.
Все было очень хорошо!
Кроме одной мелкой детали. Даже не детали … А … Ну как бы это…
В общем, тамада стал себя не очень хорошо чувствовать. Молодое, еще не до конца переигравшее вино вдруг дало о себе знать. Нет, Автандил выпил совсем не много, ведь это его работа, и он знал, как себя вести. Видимо, неосевшие дрожжи молодого вина, при встрече с дрожжами домашнего кваса и достаточно большим количеством протертого лобио, стали катализатором довольно бурного и скоротечного процесса в желудке тамады. Нижние ребра Автандила буквально распирало изнутри.
Надо было как-то сворачивать мероприятие, которое и так уже подходило к концу.
Автандил, слушая очередное напутствие молодоженам от какого-то дальнего родственника из Ахалкалаки, стал не торопясь готовить свою «фишку». Из малюсенького пузырька для йода на запальную полку своего кремневого ружья он насыпал заранее отмеренную порцию пороха, подошел к молодоженам, стоя выслушивающим поздравления, и, установив мушкет прикладом на стол, полез в жилетку за часами.
- …нам же, – говорил родственник, - останется только приезжать к вам в гости, чтобы еще и еще раз увидеть вашу счастливую семью и чтобы с каждым новым приездом мы могли радоваться тому, как растет эта дружная семья, как каждый год в ней появляются красивые и умные дети. Безмерного вам счастья и бесконечной любви.
Как только отзвучали аплодисменты, крики «браво» и слова благодарности молодоженов, Автандил нажал кнопку своих часов, сверкнув серебром, открылась их крышка, и зазвучал свадебный марш. Звучал он тихо, но слышали его все. Внимание присутствующих было приковано к тамаде, великолепно смотрящемся на фоне древних гор с мушкетом в руках, и желтой булавкой в галстуке.
- Какие прекрасные слова мы услышали сейчас! – Автандил захлопнул крышку часов и спрятал их в кармашек. – Какие прекрасные слова: «Безмерного счастья и бесконечной любви!» Только в любви может быть счастлив человек, и наши молодые достойны счастья. Мы от всего сердца желаем им этого! Пусть солнце, которое только что спряталось за перевал, завидует тому, как светятся счастьем их лица. Друзья! Я поднимаю это старинное ружье для того, чтобы возвестить всему миру о том, что сегодня в нашем ауле два влюбленных сердца соединились в одно большое, наполненное до краев счастьем и любовью. Пусть эту весть услышат наши седые горы, а орел, парящий над нами, разнесет эту весть по всему поднебесью.
Автандил поднял ружье и… Грянул Гром!
Гулкое эхо прокатилось над седыми вершинами, многократно повторяясь в дальних закоулках бесчисленных ущелий. По ближайшему склону прогрохотал камнепад. Дикий архар, гордым памятником стоявший на самом краю утеса, в
испуге поскользнулся на отшлифованном ветрами камне и чуть не свалился в бездну. Парящий в бездонном небе гордый орел, предпочел не тратить время на определение источника грохота. Сложив крылья, он камнем упал с заоблачных высот и курицей спрятался в камнях.
Мужчины, замершие с ружьями в руках в ожидании команды открыть пальбу, стали удивленно и растерянно переглядываться. Замешательство охватило всех присутствующих. Тамада, остолбенев с открытым ртом и мушкетом в руке, выглядел школяром, играющим в детскую игру «Замри!»
Первым немую сцену нарушил жених. Выхватив из рук шафера, стоящего рядом, полный рог, он размахнулся и, расплескивая вино, огрел им незадачливого тамаду по голове. Далее, ни слова не говоря, он выхватил из рук Автандила его знаменитое ружье и, широко размахнувшись, опустил «раритет» на его спину. Однако «герой дня» не стал дожидаться тяжких телесных повреждений и, выскользнув из-под удара, прямо от стола, перепрыгнув через сложенный из булыжников забор, кубарем покатился по склону вниз, подальше от родного аула, раскинувшегося на небольшом плато.
Вслед, за ставшим вдруг опальным тамадой, летели проклятья, шампуры с недоеденными кусками шашлыка, камни, а в конце жалобно звякнуло о камни так и не выстрелившее сегодня старинное кремневое ружье.
Да. Ружье не выстрелило. То ли отсырел кремень и произошла «осечка», то ли газы, раздирающие кишечник тамады, прежде времени вырвались наружу, но «дуплета», на который, вероятно, рассчитывал Автандил, в результате не вышло. Получился банальный, хоть и очень громкий, «пук!»
В аул Автандил не вернулся. Сбежав в другой конец Грузии, он оказался где-то в районе Сухуми. Несколько долгих лет он возил в Москву мандарины. В конце концов, намаявшись на московских рынках, доказывая представителям правопорядка, что он не абстрактное «лицо кавказской национальности», а конкретный грузин по фамилии Картвелишвили, бывший тамада решил приехать в родной аул. Все-таки прошли долгие годы. Может быть, все забылось…
Поднимаясь по крутому горному склону к знакомым с детства домикам родного аула, Автандил чувствовал, как колотится его сердце. Не потому, что на московских рынках он потерял опыт хождения по горным тропам. Нет. Его волновал вопрос: «Забыли или нет?».
В хорошем костюме и шляпе, с плоским «дипломатом» в руке, он надеялся быть неузнанным.
Когда до аула оставалось совсем ничего, он увидел сидящих на большом придорожном камне двух мальчишек, пасущих десяток овец. Подойдя, бывший тамада поздоровался со старшим из них.
- Гамарджоба, швило.
- Гамарджоба, дзия.
- Как тебя зовут?
- Ладо.
- А кто твой отец?
- Лариони.
- Лариони Беридзе? Вах! Молодец, Ладо. Как ты быстро вырос. Давно я здесь не был. Ну, а что нового в ауле?
Парнишка помялся и, почесав темя, сказал:
- Да с тех пор, как Автандил Киквадзе напукал на свадьбе Гиви Халваши, никаких новостей нет…
- Да. Конфузия… - Нику Бутучел стал собирать подстилку.
- Да… Ретирада… - Миля Гликман последовал его примеру.
- А вы мне не верили. «Ретирада»… в горах… В горах все может быть!
*Мама - на грузинском языке - отец.
*Щени мама дзагла! - твой отец - собака!