Дядя Исайя

Наум Лев
Родственники звали его Шура, но чаще Шайка. Его сына Наума работяги на протезной фабрике, куда его устроил мой отец, называли Шаебыч. Мой двоюродный брат очень страдал от этого. А Шайка обещал им всем оторвать яйца, а потом набить морду.
- Сема, - кричал он моему отцу, - я ведь второй раз в жизни могу попасть в тюрьму, примите меры, Сема.
Отец специально ездил к директору фабрики Перельману и просил помочь. Перельман  знал, что обидчики Наума приворовывают на жизнь кожу и дал указание охране  более тщательно проверять работяг. Расчет коварного директора оказался точным и двоих выгнали с работы, правда не тех. Тогда директор переговорил с секретарем парторганизации и попросил провести беседу с рабочими о пролетарском интернациолизме.
      Секретарь партбюро собрал всех в ленинской комнате и прочел по бумажке речь, в которой говорилось о дружбе между евреями и русскими.
- Во, дает, - сказал Коля Каблук(Каблуков) своему соседу, - и это нам гонят в то время когда остров Свободы задыхается в огненном кольце.
- Короче, - продолжил секретарь, - в нашем здоровом коллективе не должно быть проявлений против евреев.
- Так у нас евреев нет, - сказал сосед Коли Витя Соколов, - только один Шаебыч.
- Товарищи, здесь собрались почти все коммунисты, а с коммунистов, товарищи, спрос особый. Нельзя забывать, что евреи тоже люди.
-А, че, Шаебыч хороший паренек, прямо как русский,- похвалил Наума Витя.
  - И Христос, он тоже из евреев, -сказал, как бы размышляя вслух, молодой коммунист с ясным, детским взглядом.
Парторгу хотелось уже побыстрей закрыть эту тему и поэтому он лаконично спросил.
 - Короче, все ясно? Вопросы есть? – Вопросов не было.
Дядя Шура работал на кожкомбинате, что недалеко от Преображенки. Жил он с семьей в двухэтажном деревянном доме в маленькой комнатушке, где едва можно было повернуться. Дверь из комнаты выходила в общую кухню с примусами и керосинками. Его вторая жена тетя Рая П., была тихая, положительная женщина, с которой  моего дядю Шуру познакомила баба Катя. Она каким – то образом разнюхала, что в бухгалтерии кожкомбината работает незамужняя аидышка(еврейка).
Когда Шайка кричал, что его во второй раз посадят, он имел в виду, что один раз уже сидел. Хотя то, что он пережил было гораздо хуже тюрьмы.Во время войны он попал по приговору трибунала в штрафной батальон. С начала войны он проходил срочную на Советско – Корейской границе, в должности начальника гаража. По пьянке, а он любил принять на грудь, он случайно набил не ту  морду и за это его отправили в штрафбат. Его этапировали под Ленинград на Пулковские высоты. В те времена было такое правило, если после атаки штрафник оставался жив и ранен, даже не тяжело, то это означало – Б-г простил, а командованию оставалось только выполнить решение Вседержителя о прощении, то есть  выписать документы о прощении и освобождении. Спас моего дядю командир штрафной роты капитан – особист .Шайка выпил с капитаном на прощанье по стакану спирта и отбыл дослуживать на дальний восток. Капитан же погиб через пять часов, как Шайка уехал с передовой.
Б-г его миловал, выбрав орудием своим офицера НКВД, случай для того времени уникальный. Может быть, а вернее точно, это произошло потому, что русский капитан и еврей Шая Рубинштейн оба были родом из города Одесcа.
Об одесситах и Одесcе написано много книг и песен. Марк Бернес не был одесситом, но он пел"…шаланды полные кефали.." так, что одесситы считали его своим. В Одессе двадцатых годов собрания в артелях и на фабриках проводились на еврейском языке, так как идиш был языком интернационального общения. Русские, украинцы, греки все говорили на идиш. Мой отец рассказывал, что председатель профкома на обувной фабрике был финн Курти, неизвестно как попавший в Одессу, так этот финн не мог и двух слов сказать, чтобы не перейти на более понятный для него еврейский язык.
После войны Шайка разошелся со своей первой женой Лидой, чему баба Катя была несказанно рада.
- Я всегда чувствовала, что Лидка твоя, эта шикса твоя, аникейва, хуже последней ****и с Привоза. Скажи спасибо, что у тебя есть мама, идиет. Я нашла для тебя аидише мейделе(еврейскую девушку), она просто куколка. Это Райка из бухгалтерии Кожкомбината.
Дядя Шура счастливо жил с "Райкой " почти 17 лет и у них родился сын Наум.
Мой дядя знал пропасть одесских песенок, скабрезных анекдотов, шуточек, любил выпить и повеселиться. Со стороны тети Раи, родственники были люди серьезные , в основном по торговой части и от этого зажиточные. Двоюродные братья Наума, Володька и Наум – мясники, дядя тоже Наум, заведовал молочной тарой, а Ефим П., тоже дядя- был просто напросто миллионер, он заведовал , совсем не простой организацией "Утиль – сырье".Все они составляли клан, который в пятидесятых годах держал Богородское в своих руках. Шайка говорил не без оттенка гордости:"У нас в районе банкует только Фима".
Сам Шайка не лез к ним в компанию. Во первых жена была против, во вторых он сам был не для этих дел. Но мясо он исправно покупал у Наума. Когда Наума посадили, Шайка стал отовариваться у Володьки, его магазин был чуть подальше. Когда посадили Володьку, на свободу с чистой совестью вышел Наум, так что перебоев с мясом у моего дяди не было. Он и нам иногда приносил хорошего мяса. Когда это случалось он был очень оживлен и возбужден.Выражение на его лице, как бы говорило – жлобы, разве вы умеете крутиться в этой жизни. Это были минуты его торжества. Мой отец, будучи главным инженером фабрики, боялся взять гвоздь с производства, а тереться в очередях для мамы и бабы Кати было тяжелым занятием.
Дядя Шура часто приходил к нам в гости проведать бабу Катю. Отец любил, когда он у нас бывал и его всегда приглашали к нам  на праздники и просто посиделки, которые в те времена являлись частью быта москвичей.
У отца был знакомый, директор выходной обувной базы по фамилии Магарский. Это Магарский был человеком маленького роста и по ленински лысым. В профиль он даже чем то напоминал вождя. Его молодая жена привлекала мужские взгляды величественностью своих форм и размерами своих женских добродетелей. Магарский рассказывал, после свадьбы, знакомым, что он просто ожил, что у него все восстановилось. Он очень гордился своей женой и, чтобы не ударить лицом в грязь, перед своей выдающейся спутницей, заучивал наизусть изречения из модной в те времена книжки" В мире мудрых мыслей".
В этой книге рядом с изречениями Шопенгауэра, Лихтенштейна, Эразма Ротердамского, были напечатаны "мудрые мысли" Никиты Хрущева. Собственно книга и была издана для этого.
Магарский выучивал наизусть несколько изречений, и за столом, после второго, делал вид, что что  - то припоминает по поводу застольного разговора, а потом говорил:" Кстати, как сказал апостол Павел – не судите и не судимы будете". Он очень любил эту фразу, несколько буквально понимая ее смысл. Жена Магарского Валентина была в восторге от своего умного мужа.
Шайка, когда первый раз увидел Магарских у нас дома, весь вечер подавленно молчал и пил водку ,не следя за тостами. Он поглядывал на  странную парочку, поднимал в недоумении брови и тихо матерился. Затем, под вечер, когда все  стали расходиться, он подошел к отцу и кивнув в сторону Валентины(Магарский в это время пытался встав на носки, натянуть на нее шубу), сказал бессмертную фразу, повторяемую в нашей семье по поводу и без оного: "Сема, мине здаеться, что оны не любють друг друга", а затем он отвернувшись, тихо и грязно выругался.
Когда дядя Шура жил в Богородском, мыться он приходил к нам. Он полагал, что ходить в общую баню, где моются все работяги, не имеет смысла,  когда у сестры "Идки" есть ванна. Мы же с отцом любили посещать Рачдельские бани на Красной преснее, а иногда ,под настроение, отец водил меня в Сандуновские бани. К этому мероприятию, он частенько приглашал дядю Шуру. Они долго парились, заставляя лупить их волосатые спины березовым веником.
- Что мне здесь нравиться, - говорил Шайка, - здесь нет проблемы со свободными  шайками.
Этим он очень веселил моего отца, который смеялся до икоты.Они пили бочковое пиво, с воблой и блаженствовали в Сандунах до вечера.
В Москве Сандуны были очень популярны среди артистов и работников торговли. Про знаменитого артиста Ильинского рассказывали, что он развлекался в Сандунах тем, что бросал в бассейн шпроты и с криком –"Рыба тонет!", нырял с борта в воду, пытаясь поймать шпротину ртом. В Сандуны приходили на целый день, заранее заказывали кабинет, играли в преферанс, парились до одурения, пили пиво и водку.Банщики в Сандунах, как и педикюрные операторы имели постоянную клиентуру и с виду выглядели очень важно, оттаивая только при виде солидного постоянного клиента, не считающего деньги на чаевые. Но и с простых смертных шел приличный навар – наценка на пиво и конечно стеклотара, которая вечером здавалась мешками перекупщикам, за три четверти цены. Для постоянных клиентов доставали и девочек.
Шайка наблюдая как работают банщики, приговаривал:"****ь должна крутиться, иначе подохнет с голодухи."
В Андроповские времена Сандуны обходили стороной – там проводили облавы тех, кто любил развлекаться в рабочее время. Людей ловили в метро, магазинах. Потом выяснилось, что Андропов, который потопил в крови в 56 году Венгрию, был поэт. Он писал стихи, говорят недурные.
Вскоре после того как моему двоюродному брату исполнилось пятнадцать лет умерла тетя Рая. У Наума от потрясения началась эпилепсия. Учиться в школе он не смог, так и не окончил девяти классов. Однако с того времени у него осталось легкое заикание. Когда я был в Москве в последний раз, я встречался с Наумом, его женой "Любкой" и дочкой "Райкой".
Дядя Шура дожил до 79 лет и умер в октябре 1991 года незадолго до путча ГКЧП в Москве. Почти до самого конца он ходил в парк Сокольники, где играл с пенсионерами в домино.