К О Н Ь
Преподавательский состав училища был разношерстным.
Все предметы по морским специальностям читали лица гражданские, не имеющие отношения к воинской службе. Кадровыми военными, носившими морскую офицерскую форму и офицерские звания, были только начальник училища и командиры рот, преподающие предметы военного цикла.
В мореходке военные оказывались по разным причинам. Кто-то по состоянию здоровья не мог продолжать службу на военных кораблях или подводных лодках, кто-то, не найдя общего языка с командованием, писал рапорт о переводе в другую часть. Были и такие «доблестные» офицеры, которые, наевшись досыта военно-морской романтики, откровенно не хотели служить и пускались во все тяжкие, добиваясь списания с флота.
Ярким представителем этой части офицерства был капитан-лейтенант Шершнев Владимир Кононович. Высокообразованный офицер, прекрасный специалист, служивший некогда на БДК*, почему-то оказался в Холмской мореходке. Что произошло в его военной карьере, не знал никто, но чувствовался в нем какой-то надлом. Служил он в училище, как говорится, через пень колоду, ни при каких условиях не обижал рюмку отказом и демонстрировал полное безразличие к карьерному росту. Его пребывание в училище было подчинено формуле: не нравится, как я служу? – Увольте!
Офицеры и преподаватели называли его Кононовичем, а курсанты и того проще – Конь.
Однажды в училище произошло ЧП. В подвале спального корпуса, где располагались вещевые склады, загорелась переполненная каморка. К счастью, пожар не полыхал. Из сильно задымленного подвала курсанты вытаскивали тлеющие матрасы, байковые одеяла и подушки. Все это тряпье, свалявшееся за долгие годы, тлело едким дымом. Курсантов, страдающих от удушья, выворачивал наизнанку надсадный кашель.
Тушением пожара руководил кто-то из командиров рот.
- Где дежурный? - Начальник училища, капитан первого ранга, появившийся на месте происшествия, задал лежащий на поверхности вопрос. Дежурный для того и назначается, чтобы знать обо всем происходящем и первым принимать меры.
Один из преподавателей дернул за рукав разинувшего рот курсанта, которым оказался Мишель:
- Срочно сюда дежурного. Он в бане…
Разомлевший от пара Конь, а дежурил по училищу в этот день именно он, с двумя преподавателями из гражданских, обмотавшись простынями, уже второй час баловался пивком. Смачно обсасывая плавничок вяленой рыбки, Кононович в подробностях расписывал, как опускается аппарель* БДК во время выброски десанта.
- Товарищ капитан-лейтенант, вас вызывает начальник училища, - выпалил запыхавшийся Мишель, с вытаращенными глазами вломившись в предбанник, и, перейдя на шепот, заговорщицки добавил. - Там подвал горит…
- Доклад не по форме, - невозмутимый Конь потянулся за недопитой кружкой. – Следует говорить: «Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться», – однако, вспомнив, что к римским патрициям, на которого он был сейчас похож, так не обращались, махнул рукой. - Иди. Я сейчас буду. Ни на минуту нельзя оставить…
Через несколько минут распарившийся, розовый, пахнущий пивом капитан- лейтенант подошел сзади к начальнику училища и, постучав согнутым пальцем по звездочкам на его золотом погоне, полюбопытствовал:
- Ну? И что здесь происходит?
Повернувшись, капитан первого ранга увидел невинные глаза дежурного по училищу, сморщился, как от зубной боли, и, покачав головой, молча покинул заваленную дымящимся тряпьем площадку.
Истинный «пофигист» Кононович курсантам своей роты неприятностей практически не доставлял. Будучи демократом, он не цеплялся, как другие служаки, за нарушение формы одежды и другие, неизменно присутствующие в курсантской жизни, мелкие недостатки. Однако лояльность привела к тому, что курсанты, зная, что Конь строго не взыщет, его не боялись и, следовательно, не уважали.
Однажды в офицерскую кают-компанию* вошел дежуривший по училищу капитан третьего ранга. Повесил на вешалку фуражку, одернул китель и сел за стол. Выдернув из стаканчика, стоящего посредине стола, салфетку и протирая не нуждавшуюся в этом ложку, он повернулся к обедавшему за соседним столиком Коню:
- Зайди-ка после обеда в дежурку. Там для тебя посылка.
- Для меня? – Кононович был удивлен.
- Капитан-лейтенант Шершнев- это ты?
- А ты не знаешь? Да, я.
- Ну вот. Там так и написано: «Капитан-лейтенанту Шершневу». Из Сингапура.
- Откуда?! Шутишь?
- Вот с утра сижу в дежурке и думаю: как бы мне пошутить?
- А чего ты, Кононович, удивляешься? Ты у нас моряк знатный, в моря ходил, в чужих портах наследил. Вот детки незаконнорожденные тебя и разыскали. Вспомоществовать решили. - Офицеры, обедающие рядом, приняли активное участие в беседе. На то она и кают-компания.
- Да ладно вам. Это, наверное, бывшие мои курсанты. Ведь их-то в морях десятки ходят.
- Неужели не забывают? И вот так прямо: «Любимому Кононовичу!».
- А вот представьте себе. Курсант ведь тоже человек. Как ты к нему, так и он… Это, господа офицеры, ПЕДАГОГИКА. Наука тонкая. То есть, вам не понять…
Конь продолжал хорохориться, а где-то там, глубоко под селезёнкой щемило от любопытства: что за посылка, от кого?
Обед прошел весело.
После обеда капитан-лейтенант Шершнев с тремя преподавателями, у которых были дела в административном корпусе, пришли в дежурку.
- Ну, где тут моя посылка?
- Сначала распишись. - Дежурный дал Кононовичу расписаться в извещении и, поискав среди посылок и бандеролей, ежедневно приходящих курсантам от любящих родителей, водрузил на стол красиво упакованную коробку.
- Ёк-макарёк! Действительно из Сингапура… И что это за курсант такой Кононовича возлюбил?
- А упаковочка! Смотри-ка, умеют узкоглазые. Это не то, что наши посылки, рваной простыней обтянутые.
- Загнивающий капитализм. Что тут скажешь!
- Да, нам до них еще гнить и гнить…
Пока офицеры обсуждали внешние достоинства посылки, Кононович, больше заинтересованный ее содержимым, аккуратно вскрыл перочинным ножичком оберточную бумагу, под которой оказалась коробка из плотного картона.
- Тяжелая, черт возьми. Чего они там напихали?
На скользком стекле, покрывающем стол дежурного, Кононович повертел посылку, подцепил тонким лезвием ножа ее боковую стенку и одним движением по шву вскрыл тяжелую картонную коробку.
Было полное впечатление, что содержимое посылки находилось в коробке под давлением в несколько атмосфер. На пол, засыпая ботинки Кононовича, хлынула упругая, рассыпчатая струя.
Гоголевскую немую сцену прервал дежурный, подхватив ладонью небольшую горсть рассыпающегося зерна:
- Овёс…
Растерянный Конь, по щиколотку засыпанный подарочным сингапурским овсом, стоял с широко раскрытым ртом и беспомощно хлопал глазами.
Дежурка взорвалась хохотом. Господа офицеры ржали, как жеребцы.
Ржали до слёз.