Иппиндиссыт - глава пятая

Павел Кожевников
V

Остаток дня прошёл быстро. Диман, Сергей и Рамазан подружились. Когда жара немножко спала, ребята вышли во двор. Они погуляли по утоптанной дорожке, посидели в беседке, послушали анекдоты, которые один за другим рассказывал рыжий огромный немец, механизатор из какого-то совхоза. Когда они вместе с другими мужиками уже шли на ужин, то немец, усмехаясь в короткие прокуренные усы, поведал:
- Вчера ночью я пошёл в туалет, а в коридоре лежит баба, причём голая. Её прооперировали и накинули только простыню. А она расскидала всё в бреду. Жутко пораненная, муж порезал, приревновал к какому-то мужику - это я сегодня у медсестры нашей узнал. Но, я не об этом, я сколько живу, мужики, а такой красоты не видел. Стройные бёдра, груди торчком, словом, всё такое, что я чуть на неё не запрыгнул, так меня она завела. Под нарокозом что-ли была, бредила. Потом меня увидела медсестра из четвёртой палаты и прогнала. – Он вздохнул мощной грудью и как-то грустно добавил:
- Не выживет, живот весь испорот. Хотя, врачи, говорят, трудились над нею долго.
- Ха! Я бы тоже над ней потрудился! – заржал смугловатый мужчина, с поломанным носом.
Все дружно рассмеялись и вошли в здание больницы.
Ночью пошёл дождь. В палате форточки были настежь и сквозь них потянуло сначала жирной городской пылью, которую ни с какой другой не спутаешь, в ней хватало всего - и запаха раскалённого за день асфальта, и выхлопных газов, и придорожного, никогда не кошенного, горького сорняка. Дождь вскоре прибил эту городскую «прелесть», и пошёл всё сильнее и сильнее. Сухо, как лесное полено, треснул гром, сверкнула где-то охальная молния, начался настоящий ливень. Освежающий запах свежего, летнего дождя мощным напором ветра ворвался в душную комнату, подкинул длинную, болотно-грязного цвета гардину к потолку, сдул со столиков у кого блокнот, у кого оставленную снедь, у кого стакан. Все проснулись, зашевелились. Диман хотел было закрыть форточку, но ветер также тихо угас, как и вспыхнул. Дождь, словно застыдившись, как нашкодивший пацанёнок,  поубавил свою силу,  это был уже не ливень, а щедрый, спокойный летний дождь.
Диман, решил сходить в туалет. Проходя мимо кровати деда Макара, он увидел, что она пуста. ‘Видно, дедуля, тоже пошёл отлить’, подумал он и вышел в коридор. Тусклая, засиженная мухами лампочка, едва освещала его. Туалет был рядом с ординаторской. Слева и справа тянулись палаты, двери в которые были открыты, оттуда доносились храп, стоны, сонное бормотание больных. Рядом с ординаторской была большая комната, которая служила врачам палочкой-выручалочкой. Ею пользовались, когда не хватало мест в палатах, либо когда кто-то умирал, оставляя там покойников перед отправкой либо в морг, либо родственникам. 
Диман вспомнил рассказ немца о красивой женщине, которую он видел голой накануне ночью  в этой комнате. Его сердце забилось, он оглянулся как в детстве по сторонам, боясь быть пойманным за подглядывание, и легонько приоткрыл дверь. Но то, что он увидел, поразило его больше, чем ожидаемые крутые бёдра молодки. У окна на плоской медицинской кровати лежал аксакал, его глаза были закрыты, лицо было каким-то серьёзным, оно даже показалось Диману красивым. Рядом на полу, перед скамейкой, сидел дед Макар и что-то бубнил на казахском языке. Диман тихонько подошёл к нему побдиже и увидел, что тот читал старую, изорванную по краям записку аксакала. Ноги деда Макара были сложены калачиком, как обячно сидят степняки на кошме, он чуть раскачивался из стороны в сторону.
Чтобы не напугать деда, Диман тихо спросил:
- Дедуля, а что это Вы здесь делаете?
Дед Макар вздрогнул и хотел было встать с пола, но увидев, что это был Диман, облегчённо прокашлял:
- Фух, кх-кх... Дмитрий, ты шипка мине напужал, пыстрили тя зарраза! Я была чуть шиханом* не сделался.
Диман посмотрел на аксакала и тотчас понял, что тот был мёртв. Он удивился себе: ни страха, ни печали не было, как будто рядом лежал не покойник, а живой человек.
- Ну, айда отседова, покеда нас не застали.
Диман помог старику подняться и, взглянув на скамейку, увидел на ней маленькую иконку. Дед быстро прикрыл её ладошкой и спрятал в карман казённой большой пижамы.
- Дедуль, а что Вы здесь делали-то? – опять спросил его изумлённый Диман, когда они шли по коридору в свою палату.
- Ты, инда, паря, не выдавай мине, щас вера-то не в модах, могут и в кутузку за няё, матушку.
- Нет, дедуля, не смогут, времена другие, – серьёзно успокоил его Диман. – Вот, если бы Вы были, как моя тётка, директором школы, тогда бы сняли Вас, дедуся, с должности, и выгнали с работы.
- Эх, Диманка, ты ящё маштак* необгуленный, ня знашь жизню-то! – торопливо прошептал дед.
- Добро, дедуля, не скажу никому, не бойтесь, - успокоил его Диман.
- Дык, я эта... таво, помолился, значится, за упокой моего курдаски, –
как-то виновато изрёк дед Макар. И, видя удивление в глазах Димана, добавил: - Ну, не нашли никаво врачи, кто бы мог помолиться за няво, аль не зыхатели, как он просил давеча. Ну, я и ... прочитал молитву по яво бумажке.
Затем как-то обиженно добавил:
- Ето жа всё сподобнее, чем пыхаранить яво как собаку...
- А вы хоть поняли о чём молились-то, ведь у них молитвы, я слышал,
все на арабском?
Они остановились у окна, рядом со своей палатой. Диман едва сдерживал себя,
чтобы не расхохотаться. Его опять «щекотало» внутри, как тогда, когда дедок рассказывал про «иппиндиссыт», но он сдержался.

__________
Шихан – так казаки называли ледяной столб в море, где рыбачили в старину.
Маштак – молодой конь.

- Чаво выдумывашь, аль с бялуженкой* у тибе башка-то? – обиделся дед. – На каком-таком арапском? Ахметка был шибко умный человек, грамотный, даром киргиз, а грамотней любова русскова будет! Написал он молитву по свояму, просил там мира для всех народов, особенно для киргизов и русских. Пымянул и своих шабров, и директора совхоза, и какого-то русского друга, который яму жизню спас на фронте.... А ты – на арапском! Старик подумал немного о чём-то, потом добавил: - Ить он жа братом мени назвал, кады душу-та откидывал. Сказал, што будет ждать мине там, на небясах. – Старик как-то по-детски шмыгнул носом и утёр глаза рукавом.
Диману вначале было смешно, он представлял, как на утро расскажет всё парням, как они «побалдеют» над дедулькой, но, взглянув в живые, ещё полные ума глаза деда Макара, где металась неподдельная боль за ушедшего человека, решил сохранить всё это в тайне.
- Дедусь, он же не христианин, а значит на том свете вам не встретиться, он у аллаха будет, а Вы у своего бога? – Диман попытался опять перевести разговор на шутливый тон.
- Эк, куды тя зачалило-та! Дык, рази на небясах много богов, а? Чаму вас в школах-та учат! – возмутился дед. Потом твёрдо, как давно продуманное, где-то слышанное, сказал:
- В небясах, Дмитрий, один бог, кто яво аллахом кличет, кто по-другому. К няму тропки-та разныя, паря, а калитка - одна!
Диман с уважением посмотрел на деда Макара, потом вспомнил про иконку и, не удержавшись, спросил, но уже без подвоха, по-серьёзному:
- А иконку зачем ставили, дедуль?
- А ета, штыб бог видал, што я яму не изменяю, штоб зачлось там, матри, кады предстаним пред Ним! – В глазах деда сверкнули хитринки, он легонько толкнул Димана в плечо своим костистым, жёстким кулаком и зашёл в палату. Через несколько минут Диман услышал лёгкое посапывание деда Макара. ‘Надо же! Какая сила воли у этого маленького казачка’, мелькнула в голове у него шальная мысль. ‘Всё у него так просто, всё объяснимо, и вся философия у него зиждется на вере! Может и мне начать верить в бога... надо б почитать библию, хотя где её достанешь?’ – подумал Диман и заснул.

Глава 6: http://proza.ru/2012/07/25/1506